Джеймс Роллинс - Кровавое евангелие
С тем, чтобы надеть на себя белую хлопковую рубашку, которую она нашла на кровати, никаких проблем у нее не возникло — но как быть с длинной черной юбкой? Такую юбку Эрин носила в детстве, и она постоянно создавала ей проблемы: девочка не могла лазать в ней по деревьям и ездить верхом на лошади. В ее прежнем мире женщины ходили в юбках, в то время как мужчины, наслаждаясь при этом свободой, ходили в брюках.
В течение всех своих детских лет Эрин носила платья и юбки и сейчас не хотела возвращаться к старому. Но ее джинсы были распороты по шву, пропитаны кровью и потом, вываляны в песке, поэтому она должна была надеть юбку — а иначе ей ничего не останется, как предстать перед Джорданом и священниками в исподнем.
Вот так-то.
Эрин переложила содержимое карманов джинсов в карман юбки: нацистскую медаль из усыпальницы, бумажник, мятые, не больше игральной карты, вырезки из разных изданий, собранные за многие годы.
Кончики ее пальцев наткнулись на последний предмет, который вызвал у нее одновременно и прилив сил, и озлобление. Она всегда таскала с собой подобные вырезки, чтение которых вызвало чувство вины и чувство злобы. Эрин представила себе детское лоскутное одеяло, из которого был вырезан этот кусочек; представила себе, как она стащила его до того, как была похоронена ее малютка-сестра, завернутая в это одеяло. Она хранила в себе память об этом, но сейчас, опасаясь, что воспоминания, переполнив ее, выплеснутся наружу, быстрым движением спрятала этот кусочек ткани глубоко в карман новой юбки.
Покончив с этим, Эрин надела на себя юбку, чувствуя сильное раздражение от того, как ткань трется о ноги. Сандалии она оставила возле кровати. Ноги обула в кеды.
Покончив с одеванием, она подошла к двери, которая оказалась открытой, и выглянула в коридор. В коридоре было пусто, и она вышла из комнаты. Повернувшись, чтобы закрыть свою дверь, услышала, как что-то царапает по камню — звук был такой, будто кто-то пытается с помощью ногтей выбраться из могилы. Испугавшись, но будучи при этом одержимой любопытством, Эрин стремительно побежала по залу. Она не хотела быть пойманной за пределами своей комнаты, особенно сейчас, услышав этот скребущийся звук. В ее воображении возникла пасть сидящего на цепи беспощадного волка.
Не постучавшись, она влетела в комнату Джордана.
Кроме полотенца и удивленного выражения на лице, она не увидела на нем ничего. Он схватил пистолет в правую руку, но сразу опустил его.
— О господи, простите. — Эрин залилась краской. — Я не должна была… Я не хотела…
— Все нормально, — ответил он, улыбаясь ее волнению, от которого ее щеки заполыхали еще жарче. — Я рад, что вы заглянули ко мне. Я ведь собирался поговорить с вами. Наедине.
Она согласно кивнула. Она и сама шла сюда именно за этим, но рассчитывала, что во время их беседы они оба будут в одежде.
Эрин топталась возле двери, стараясь не смотреть на мускулистую грудь Джордана, на тонкие линии мягких волос, растущих ниже брюшного пресса и спускающихся ниже, на его длинные загорелые ноги.
Она хотела отвернуться, но ее взгляд задержался на необычной татуировке, выколотой на его левом плече, спускающейся частично по руке, идущей по груди, делающей на ней поворот и возвращающейся на то же плечо. Она выглядела как разветвленные корни дерева, исходящие из одной темной точки в верхней части его грудной клетки. В этой татуировке была какая-то флористическая красота, в особенности в сочетании с таким мускулистым телом.
Стоун, должно быть, заметил предмет ее пристального внимания. Ткнув пальцем в одну из ветвей, он сказал:
— Я сделал это, когда мне было восемнадцать.
— А что это?
— Это называется фигура Лихтенберга. То есть фрактальный узор, который формируется на поверхности какого-то предмета после удара молнии. А в данном случае этим «каким-то предметом» был я.
— Что? — Она подошла к нему, заинтригованная и обрадованная неожиданной возможностью справиться со смущением.
— Я играл в футбол во время дождя. Молния ударила в меня, когда я стоял в зачетной зоне после того, как сделал тачдаун.
Эрин пристально и с полуулыбкой смотрела в его голубые глаза, пытаясь понять, не разыгрывает ли он ее.
Он поднял вверх три пальца.
— Слово скаута.[42]
Ну, он-то, конечно, был бойскаутом.
— Меня целых три минуты считали мертвым.
— Что вы говорите?
— Ага, — подтвердил он и кивнул.
— Ну и каково это, быть мертвым?
— Я не был в том самом темном туннеле, не видел яркого света впереди, но я вернулся назад совсем другим.
— В каком смысле другим?
Джордан, задумавшись над этим вопросом, стал, как ей показалось, несколько приземленным. Интересно, думала она, скажет он ей, что видел Бога или что его коснулся ангел?
— Все было так, будто настал мой час. — Он положил руку на сердце. — И все, что произошло после этого момента, я воспринимал как вознаграждение или приз.
Эрин не могла оторвать взгляда от его грудной клетки. Как близко подошла к нему смерть… Он прошел через нее и вышел с другой стороны, как сангвинисты.
Улыбнувшись, Джордан повел пальцем по одной линии.
— Эти конфигурации иногда называют цветками молний. Они появляются в результате разрывов мелких капилляров под кожей в результате прохождения электрического тока, следующего за ударом молнии. Вот от этого я и пострадал. — Он дотронулся до середины ветвления на грудной клетке. — Эта конфигурация расползлась. Некоторое время она была ярко-красной, но затем поблекла, и от нее остался лишь маленький шрам.
— А потом?
— Я сделал себе эту оригинальную татуировку, чтобы не забывать о том, что эта жизнь дана мне в подарок. — Джордан рассмеялся. — А заодно и довел родителей почти до сумасшествия.
Эрин хотелось потрогать татуировку, ощупать ее — так она с первоначальным чувством недоверия обследовала все предметы, казавшиеся необычными. Женщина уже протянула палец к его груди, но внезапно остановилась, а палец застыл в воздухе близ черной отметины на его грудной клетке.
Стоун протянул руку, взял ее пальцы в свои и притянул их ближе.
— Там, где поначалу был шрам, вы нащупаете небольшой бугорок.
Эрин собралась было воспротивиться, но не смогла. Как только кончики ее пальцев коснулись его кожи, ее словно встряхнуло, словно шрам все еще хранил какую-то часть электричества от той самой молнии, но она понимала, что это нечто большее, чем остаточный электрический заряд.
Джордан, должно быть, почувствовал то же самое. Его кожа натянулась в тех местах, к которым она прикасалась, упругие мышцы окаменели под ее пальцами. Его дыхание стало более глубоким.
Он все еще держал ее руку, а она, подняв голову, смотрела в его голубые глаза, на его губы — верхняя губа, уже чуть заросшая щетиной, напоминала очертаниями лук.
Глаза его потемнели, он склонился к ней, словно желая доказать, что остался живым после того злополучного удара молнии.
Эрин задержала дыхание и стала послушной его рукам — сейчас, после долгого дня ужасов, у них было одно общее желание.
Его поцелуй поначалу был нежным, легким как пушинка, его губы едва касались ее губ.
Она почувствовала жар во всем теле, словно электричество, исходившее от него, разогревало ее.
Поднявшись на цыпочки, Эрин плотнее прижалась к его губам, желая полнее ощутить его сладость, более глубоко прочувствовать его самого. Она обвила руками его голые плечи, прижала его ближе к себе, желая сделать его еще ближе, привязать к себе, еще сильнее согреться теплом его тела. Она растворилась в этом поцелуе, дала ему заполнить всю себя и вытеснить из памяти все ужасные события, случившиеся в усыпальнице.
Внезапно ее взгляд остановился на бледной круговой полоске кожи на безымянном пальце Джордана.
Это тоже была своего рода татуировка, служившая таким же ярким индикатором события, как и шрам, появившийся в результате удара молнии.
Он был женатым человеком.
Эрин отпрянула назад, налетев на умывальный стол.
— Ой, сожалею, — сказала она, придерживая стол и все стоявшее на нем.
— А я — нет, — хрипло произнес он, имея в виду совсем другое.
Она отвернулась, злясь на себя и, разумеется, на него тоже. Ей необходимо было успокоить дыхание и привести в порядок мысли.
— Я думаю, мы слишком спешим с этим.
Джордан посмотрел на часы.
— Так, может, перевести время?
Эрин не имела в виду время как таковое, но продолжать дальнейший разговор на эту тему не имело смысла.
— Мы ведь еще не расстаемся.
Джордан ответил ей понимающей, слегка смущенной улыбкой, а затем, отступив к кровати, присел на нее. Эрин, сев на другой конец кровати, скрестила руки на груди — ей необходимо было поменять объект объятий.
