Роберт Уилсон - Смерть в Лиссабоне
Мюллер подался вперед и, вытянув шею, заглянул за дверь. Шмидт держал его. Он улыбнулся и, подмигнув, указал глазами на Эву.
— Стройных предпочитает, должно быть! — добавил он.
— Заткнись, Шмидт, лучше потяни меня обратно.
Не сводя глаз с Эвы, Шмидт потянул его за плечо, и Мюллер, отпрянув назад, стукнулся о его грудь. Шмидт удержал его на месте, обхватив руками.
— Знаешь, — сказал Шмидт, — надо действовать уверенно. Не тянуть. Надо — значит, надо.
Ступив в коридор, он прошел по нему два шага влево, в спальню. Пол ходил ходуном. Перекрытия скрипели. Кирпичи и штукатурка падали. Раздался громкий треск, вслед за которым возникла фигура Шмидта. Лицо его было пепельно-серым. Голова тряслась. В потолке над их головами обозначилась трещина.
— Вот кретин чертов, — процедил Мюллер, опять устремляясь в коридор.
— Там никого нет, — сказал Шмидт. Он опасливо шагал, поскрипывая кожаным пальто.
— Ну, идем.
— Запаха не чувствуешь? — спросил Шмидт, к которому вернулось его самообладание.
— Только вонь от дерьма у тебя в штанах.
Эва провела их назад в гостиную. Мюллер был расстроен и зол — губы в ниточку. Распахнув дверь, Шмидт оглянулся на Эву.
— А там что? — спросил Мюллер, указав на старый сундук, который она передвинула сюда из разрушенной комнаты. Сундук был небольшой. Взрослому человеку в нем было не уместиться.
— Книги, — ответила Эва. — Попробуйте-ка его поднять.
Мюллер попробовал откинуть крышку. Сундук был заперт.
— Откройте его, — приказал он.
— Я его уже много лет не открывала. Не знаю даже, где ключ.
— Отыщите.
— Я не знаю… — Эва осеклась, потому что Шмидт, распахнув пальто, вытащил оттуда «вальтер-PPR». — Что это?
— Это лучшая ищейка евреев из тех, что мне известны, — сказал Шмидт.
— А если никаких евреев здесь не окажется, согласитесь выплачивать мне ваше жалованье в течение полугода?
— Полугода?
— Это старинный сундук, ему двести лет, и книги в нем тоже очень ценные. Зачем бы иначе стала я его передвигать из спальни?
Шмидт сжал в руке пистолет и направил его на Эву.
— Вам известно наказание, какое следует за укрывательство нелегалов?
— Наверно, несколько лет в концлагере.
— Бах! — произнес Шмидт.
— Пойдем, — сказал Мюллер.
Они ушли, а Эва ринулась в уборную, где ее пронесло. Первую папиросу она выкурила, еще сидя на унитазе.
Она знала, что они сидят в машине, поджидая ее. Она выкурила четыре папиросы, допила остаток коньяка, прополоскала рот водой, после чего, сделав над собой усилие, вышла на улицу. На тротуарах высились горы строительного мусора, а вездесущие чехи и поляки все везли и везли на тачках новый мусор из разбомбленных домов. Машина гестапо нагнала ее, и Шмидт опустил стекло.
— Подвезти? — спросил он. — Нам, по-моему, по пути.
— Нет, спасибо. Я лучше пешком.
— До скорого. На Принц-Альбрехтштрассе, восемь.
Она добралась до своего клуба на Курфюрстендамм. На улице было холодно, но она обливалась потом. В ее кабинете за занавеской лежала на раскладушке Трудль. Она ночевала здесь, когда не могла найти мужчину, с которым можно провести ночь, что бывало часто. Трудль была худенькая и белобрысая, выступающие под бледной кожей скулы придавали ей вид хрупкой фарфоровой куклы. Эва послала ее прибрать в баре, а сама села с бутылкой коньяку и папиросами. Ее тело, разбитое, словно расчлененное, как бы медленно собиралось воедино. Кишки согрелись и расправились, она приободрилась. Она подсчитала приход и расход за сентябрь, отодвинув от себя подальше мысль о Гензеле и Гретель.
В половине восьмого вечера она отправилась домой, чтобы переодеться в вечернее платье. Вечер был холодный. Небольшие группки евреев — все с желтыми звездами на одежде, которые начиная с сентября им было предписано носить, — спешили мимо нее. Это были рабочие оборонных предприятий, которым надо было поспеть домой до восьми — комендантского часа. В городе они находились легально.
Завернув с Курфюрстендамм на свою мощенную булыжником улочку, она подняла глаза к звездному небу. Втянула ноздрями воздух. Он был свеж, и никаких следов гестаповских машин на улице не было. Вот бомбардировщики, конечно, будут тут как тут. Каким ужасным было это лето — сначала Любек, потом Кёльн, Дюссельдорф, Гамбург, Оснабрюк, Бремен и, разумеется, Берлин. Отовсюду несло трупным запахом. Одни крысы жирели. Эва поднялась к себе в квартиру, проверила каждую комнату.
— Все в порядке, — тихо сказала она.
Мало-помалу из самой дальней комнаты донеслось шевеление. В дверь скользнул молодой человек. Он морщился: тело его затекло.
— А девушка где? — спросила Эва.
Девушка выглянула из-за ее спины.
— Где ты была?
— В сундуке, — ответила та. — Я как раз примерялась к нему, когда они пришли.
Эва представила, что могло случиться, и содрогнулась.
— Ночью вы отправитесь в Готенбург, — сказала она, отгоняя от себя страшные видения.
Девушка подняла голову и, глядя на потолок, улыбнулась. Парень стиснул руку Эвы. В дверь тихонько постучали. Парень прошмыгнул обратно в коридор и оттуда — за дверь. Девушка спряталась. Эва прочистила горло.
— Кто там?
Новый тихий стук в дверь.
Она открыла. Две девушки. Одной — под двадцать, другой не больше четырнадцати.
— Да? — сказала Эва, глядя в пролет лестницы за ними.
— Вы не можете нам помочь? — спросила старшая. — Мы от герра Кауфмана.
— Не могу, — сказала Эва и услышала, как девушки охнули, словно от удара. — За мной следят.
— Что же нам делать?
— Поищите себе другое место.
— Сейчас?
— Оставаться здесь вам слишком опасно.
— Но куда же нам идти?
Она недоуменно заморгала. Почему же Кауфман не предупредил, что посылает к ней еще двоих? Постукивая кулаком себя по лбу, Эва напряженно пыталась что-нибудь придумать.
— Вы фрау Хиршфельд знаете?
Обе покачали головой.
— А в Берлине ориентируетесь?
Та же реакция.
Она написала им адрес. Добраться туда после восьми вечера, не имея документов, будет делом нелегким. Спровадив их, она вернулась к себе. У нее оставалось еще полно забот с Гензелем и Гретель. Пройдя в кабинет, она отперла и выдвинула второй из ящиков. Вытащив содержимое, порылась в нем. К днищу ящика с обратной его стороны были прилеплены фальшивые документы для Гензеля и Гретель на имя Ганса и Ингрид Кубе.
И тут новый тихий стук в дверь.
Что теперь?
Она задвинула ящик, сунув внутрь содержимое.
Опять стук.
Девчонки проклятые! О чем только думал этот Кауфман!
Пройдя через гостиную, она открыла дверь.
Там стояли две девушки в пальто, стояли рядышком, смирные как овечки. За ними, держа руки у них на плечах, стоял Мюллер. В круг света вплыл могучий кулак Шмидта, трясшего перед ее носом листком с адресом, который она для них записала, утратив бдительность. Младшая из девочек заплакала.
— Фрау Хиршфельд шлет вам привет, — сказал Шмидт и пихнул ее ладонью в грудь с такой силой, что она отлетела к противоположной стене.
— Так сколько, по-вашему, стоит этот сундук? — спросил Шмидт, захлопывая за собой дверь. И вытащил пистолет.
С лестницы послышались удаляющиеся шаги. Шмидт снял пистолет с предохранителя.
— Нет, — сказала Эва.
— Нет? Почему же «нет»?
— Я нашла ключ.
— Поздно. Сейчас не до ключей. Нет у меня на них времени.
И он всадил две пули в сундук. Эва услышала приглушенный вскрик, перехватила руку Шмидта с пистолетом, и он ударил ее в лоб рукояткой. Она осела на пол, но сознания не потеряла. Шмидт еще раз выстрелил в сундук, и Эва почувствовала, как ее что-то подняло и швырнуло на этот сундук, ударив щекой о его резную крышку. Шмидт задрал ей юбку, грубо раздвинул ляжки, пролез пальцами между ног.
Из глубины квартиры раздался крик, нечленораздельный, похожий на вой. Что-то упало, большое и тяжелое, возможно шкаф, но Эва не могла шевельнуться и осталась недвижима. Рука отдернулась. Раздался оглушительный треск, и после секундной паузы задняя сторона дома с грохотом рухнула.
Эва соскользнула с сундука. Шмидт высился над нею. Он стоял неподвижно, открыв рот, гадая, какой части здания предстоит обвалиться и не будут ли они погребены под ним.
А Эва впервые за последние два года не чувствовала страха. Она испытывала облегчение оттого, что все было кончено. Да, настоящее облегчение оттого, что дом опять погрузился в тишину, пол все еще на месте, под ее ногами, и рядом Шмидт, который говорит ей:
— На самом деле не все в порядке, верно?
1 октября 1942 года.
Ларгу-ду-Рату, центр Лиссабона.
На Ларгу-ду-Рату Фельзен поймал «паровое такси». Этот «транспорт» появился около года назад, когда начались перебои с горючим. Непонятно почему, но дровяная плита на багажнике, пар от которой поступал в цилиндры, не вызывала у Фельзена доверия, хотя бензин, в сущности, делал то же самое. Не доехав до места, он выскочил из машины, когда до Руа-Эшкола-Политекника оставалось не более семидесяти метров. Однако выскочил он не потому, что ему изменило терпение.
