Том Клэнси - Политика
– Я согласен с вами, господин президент, – произнес Кеннет Тейлор, советник по национальной безопасности. – Следует также иметь в виду, что японцы нанесли удар по военным целям, а не по гражданскому населению.
– Впрочем, есть еще одно, более важное соображение, – высказал свою точку зрения министр обороны Роджер Фарранд, поглаживая аккуратно подстриженную бородку. – Если Башкиров виновен в этом преступлении, он действовал, как предатель, а не как представитель своего правительства. Более того, если он действительно принимал участие в заговоре, это была преднамеренная попытка свергнуть главу российского правительства.
– Что делает его не только предателем по российским законам, но и международным преступником, – кивнул государственный секретарь Боумен. – Мне кажется, что я понимаю Роджера и склонен согласиться с его мнением.
То, что оба государственных деятеля любили поспорить, редко придерживаясь одинаковой точки зрения, стало еще одним источником внутренних сомнений для президента. Что дальше? Может быть, мир сменит ось своего вращения, солнце зайдет в поддень, небеса перевернутся вверх ногами? Он плыл в незнакомых водах, без карт и руля, а под килем его корабля скрывались чудовища.
– Я попросил бы одного из вас объяснить, что вы имеете в виду, – сказал президент. – Может быть, я слишком устал, но мне хочется, чтобы вы говорили четко и ясно.
Боумен снова кивнул.
– Старинов публично обвинит Башкирова в соучастии в террористическом акте и разоблачит его как предателя. Я не вижу причин, мешающих ему сделать это, принимая во внимание вероломство Башкирова. Если Старинов немедленно уволит его с занимаемой должности в кабинете министров, это поможет спасти репутацию Старинова и наши отношения с ним. После этого можно начать разговор о привлечении Башкирова к суду, больше того, предложить созвать трибунал ООН, который обвинит его в преступлениях против человечества. – Он помолчал. – Я знаю, что опережаю события, но, мне представляется, нам следует двигаться именно в этом направлении.
– Все, что ты сказал, звучит разумно, но ты упустил пару аспектов, имеющих важное отношение к создавшейся ситуации, – заметил президент Баллард. Доказательства, которыми мы располагали, могут быть истолкованы по-разному, и Старинов не захочет сделать столь же определенные выводы, как мы, если мы представим ему эти доказательства. Башкиров был его другом и союзником на протяжении десятилетий.
– На него можно оказать давление, – произнес вице-президент. – Старинов нуждается в нашей поддержке, чтобы продолжать оставаться у власти вместе с Корсиковым и Педаченко и, возможно, одержать победу на выборах, как только в России восстановится нормальная ситуация. Мы можем дать ему понять, что лишим его своей поддержки, если он не разоблачит Башкирова как преступника.
Президент Баллард посмотрел на Хьюмза, не скрывая удивления. Несколько минут назад Хьюмз говорил о том, что у его администрации есть возможность выпутаться из создавшегося положения, найти способ избежать обвинения Башкирова в террористическом акте, повлекшем за собой массовые жертвы, прибегнув к мерам политического характера. С помощью каких умозаключений он сумел так резко сменить позицию и сделать подобное предложение? Неужели он всегда был таким циничным? Баллард почувствовал себя, как человек, который внезапно обрел веру, или из курильщика, потребляющего три пачки сигарет в день, превратился в ярого борца с курением. Но разве может возродившийся идеалист занимать пост президента в этой стране? Ему нужно взять ход обсуждения под свой контроль.
– Я не стану возражать против давления на Старинова, если возникнет такая необходимость, – заметил он. – Однако мне кажется, что я немного разбираюсь в этом человеке и, поверьте, не следует недооценивать его лояльность по отношению к близким друзьям.
– И ты, Брут… – произнес Тейлор.
– Совершенно верно. – Президент выпрямился в своем кресле. – Я считаю, что сейчас нам нужно больше думать о реакции в Вашингтоне, чем в Москве. Сенатор Делакруа входит в состав комитетов по международным делам и по разведывательной деятельности. С самого начала он возражал против нашей помощи России, а благодаря этому докладу получит, наконец, доказательства своей правоты.
– Да, в этом не приходится сомневаться, – согласился Хьюмз. – Можно лишь гадать, что за шоу он устроит на этот раз.
Президент Баллард посмотрел на него.
– Этот доклад окажется у него в руках уже завтра, – сказал он. – Мне кажется, что ты скоро получишь ответ на свой вопрос, Стив. Советую тебе сформулировать свой ответ, чтобы быть готовым еще до того, как сенатор появится на сцене.
***Они встретились в полночь на площади у собора Василия Блаженного. Только вдвоем, как договорились, хотя каждого сопровождали телохранители, которые держались в тени на некотором расстоянии. Доверие – если оно вообще существовало между ними – было завоевано и поддерживалось с помощью силы.
– Привет, Аркадий, – кивнул Старинов. Педаченко, не вынимая рук из карманов своего пальто, изобразил приветливую, хотя и натянутую улыбку.
– Я рад, что ты согласился встретиться сегодня, – отозвался он.
Старинов промолчал. Было очень холодно, и он облачился в утепленное пальто с шарфом и меховую шапку. Педаченко, наоборот, стоял с непокрытой головой, его густые волосы развевались на ветру, а верхние пуговицы пальто были расстегнуты, словно бросая вызов стихиям. Высокомерие этого человека не знает границ, подумал Старинов.
Педаченко повернулся и откинул назад голову, глядя на купола собора, возвышавшегося над ними. Прожекторы, освещающие собор для туристов, в столь поздний час были выключены, и в темноте причудливая архитектура собора обрела какой-то странный, угрожающий образ полузабытой легенды.
– Сегодня вечером я как раз подумал об этом самом Святом Василии, – произнес он. – Надо же, юродивый, отказался от всяких мирских благ, ходил босиком по снегу, ел и пил лишь для того, чтобы поддерживать жизнь. Тем не менее, о нем известно, что он никогда не кривил душой, олицетворял собой дух русского народа. Он был так честен, набожен и благочестив, что даже Иван Грозный терпел его подковырки.
Старинов посмотрел на Педаченко.
– Надеюсь, ты не собираешься утверждать, что также отказываешься от всех мирских благ, – заметил он.
Педаченко усмехнулся.
– Нет, у меня нет добродетелей юродивого. – Он повернулся к Старинову. – Мы с тобой политики, Володя. Одно это обрекает нас, не так ли?
Старинов пожал плечами и посмотрел прямо в светло-голубые глаза Педаченко. Ему хотелось поскорее приступить к делу.
– Если мы собираемся обсуждать государственные проблемы – а я полагаю, речь идет именно об этом, – разве здесь не должно быть также и Корсикова?
– Именно он виной тому, что мы встретились здесь, а не в кремлевских хоромах. Там, беседуя, мы могли бы держать в руках бокалы с бренди и задумчиво поглядывать на потрескивающие в камине поленья, – сказал Педаченко. Он по-прежнему улыбался, но сейчас его улыбка неуловимым образом приобрела насмешливое выражение. – Корсиков являет собой слабое звено в нашей тройке, если ты простишь мне это сравнение. Кроме того, он любит совать нос, куда не следует. Не стоит позволять ему вмешиваться в наши дела. Сегодня вечером мы примем решение, и он будет вынужден согласиться с ним.
Старинов продолжал смотреть на приятеля.
– Каким бы ни было твое мнение о Корсикове, его кабинет по-прежнему находится в Кремле.
– Возможно, этому скоро придет конец, – ответил Педаченко.
Воцарилось непродолжительное молчание. При каждом выдохе изо рта Старинова вырывалось облачко пара.
– Через несколько часов после смерти Ельцина мы трое образовали переходное правительство и приняли совместное решение, что оно останется у власти до следующих выборов, – произнес он наконец. – Я не собираюсь принимать участие в каких-либо заговорах, направленных на…
Педаченко поднял руку.
– Прошу тебя, Володя. Ты не понял меня, – прервал он Старинова. – Я собираюсь сделать откровенное и прямое предложение. Не будет никаких ударов кинжалами в ночи, как в буквальном, так и в фигуральном смысле.
Старинов внимательно посмотрел на Педаченко.
– Тогда говори, – согласился он. – Мне хотелось бы вернуться домой до рассвета.
Педаченко кивнул.
– То, что казалось нам удачным решением проблемы, когда Ельцин утонул в ванне с водкой, оказалось неосуществимым, – начал он. – Ты обратил внимание на ГУМ? – Педаченко махнул рукой на здание, протянувшееся вдоль площади.
На лице Старинова появилась язвительная улыбка.
– В последние месяцы у меня не было времени ходить за покупками.
– Да, но даже со столь высокого поста ты не можешь не видеть, что очереди в универмагах и продовольственных магазинах исчезли. Товары пылятся на полках. Мнимое процветание, о котором когда-то трубил наш скончавшийся президент, исчезло в черной дыре. – Педаченко распростер руки. – Наша страна погружается в хаос. Международная программа продовольственной помощи буксует, организованная преступность продолжает расцветать, моральная деградация…
