Мартин О'Брайен - Убийство по французски
После формальностей с выражением сочувствия и соболезнований, на которые де Котиньи отреагировал еще одним кивком и поджатыми губами, Гасталь ввел Жако в курс дела.
— Мсье де Котиньи отсутствовал вчера вечером: он обедал с матерью. Вернулся домой около 10.30—10.40.
— Вы видели жену, мсье? Вернувшись домой?
Казалось, де Котиньи не расслышал вопроса.
Жако уже собрался его повторить, когда де Котиньи покачал головой.
— Я рассказал вашему коллеге все, что мне известно, старший инспектор.
Жако повернулся к Гасталю.
— Предположительно, мсье де Котиньи позвонил уби... своей жене, мадам де Котиньи, вчера примерно в шесть тридцать вечера. Она сказала, что чувствует себя неважно и собирается поспать.
— Она сказала, что будет спать в гостевой комнате. Попросила, чтобы я ее не беспокоил, — добавил де Котиньи.
— Она так и сказала? Не беспокоить ее?
Де Котиньи нахмурился:
— Не совсем так. Она сказала... она сказала «увидимся утром».
— А когда вы вернулись после обеда с матерью, все было заперто? Надежно?
— Передние ворота были открыты, но в этом нет ничего необычного. Зайдя внутрь, я закрыл двери на террасу и включил сигнализацию.
— Передние ворота и двери на террасу были открытыми?
— Жена не следила за замками и дверями. Всегда оставляла их открытыми. Как я сказал, в этом не было ничего необычного.
— А вы не выходили на террасу, чтобы посмотреть, нет ли ее там, прежде чем запереться?
— Я не подумал об этом. Было поздно. Освещение было выключено. Кроме того, она ведь сказала, что ляжет спать рано. Я решил, что она уже наверху. Спит.
— И вы не заглянули к ней? Узнать, как она себя чувствует?
Де Котиньи покачал головой:
— Не хотел ее беспокоить. Моя жена...
— Слушаю вас, мсье?
Де Котиньи вздохнул, поднялся.
— Моя жена спит... спала... очень чутко. Ей бы не понравилось, если бы я ее разбудил. — Он направился к двери кабинета. — А сейчас, старший инспектор, если вы не против, я бы хотел одеться.
— Конечно, мсье. И... — Де Котиньи обернулся в дверях. — Возможно, вы будете так любезны и покажете нам комнату, где спала ваша жена?
— Вы хотите сказать, где она должна была спать?
— Если вы не против.
Обменявшись взглядами, Жако и Гасталь вышли заде Котиньи из кабинета. Он провел их через холл к лестнице и начал подниматься, держась за перила, словно удерживал себя, с трудом, как при подъеме на вершину. Пройдя пролет лестницы, де Котиньи показал на коридор.
— Третья дверь, — буркнул он, потом повернул в свою комнату в противоположном направлении от лестницы и тихонько прикрыл за собой дверь.
Для спальни, в которой не спали, комната представляла собой бордель. Первое, на что обратили внимание Жако и Га-сталь, была кровать. Пуховое одеяло сброшено на пол, простыни смяты, подушки валяются.
— Не самый удобный способ спать, — хмыкнул Гасталь, кивнув на одинокую подушку, сложенную пополам и с умыслом оставленную на середине постели. Он поднял ее, поднес к лицу и с силой потянул носом. — Похоже на дневное удовольствие, если спросишь меня.
— Сплошные развлечения и игрища, — отозвался Жако, указав на зеркальный квадрат на туалетном столике. Его поверхность была присыпана белым порошком, а рядом лежала соломинка и платиновая карточка «Американ экспресс». Он наклонился и прочел имя: «Сюзанна де Котиньи». — Лучше давай пригласим сюда Клиссона.
Подняв жалюзи, Жако выглянул в сад. Ребята из криминалистической бригады укладывали тело в мешке на носилки. Клиссон делал снимки бассейна. Ниже, на дальней стороне террасы, Шевэн и Дютуа тщательно прочесывали клумбы. Жако постучал по стеклу, привлекая внимание Клиссона.
Криминалист поднял голову, увидел Жако и кивнул.
— Что ты обо всем этом думаешь? — спросил Гасталь, отодвигая дверь гардероба и заглядывая внутрь. — Она устроила себе небольшой cinq a sept[30] ?
Жако вернулся к кровати, потрогал одну из подушек, потом посмотрел на пепельницу на тумбочке у кровати. Он попробовал пальцем пепел, взял два окурка и поднес их к свету.
— Похоже на то, — ответил он. — Но с любовником, который красит губы. — Он подержал в пальцах бычки. — Разный цвет.
— Грязная корова, — хмыкнул Гасталь.
На лестнице они столкнулись с Клиссоном, тащившим свой ящик с разными штучками.
— Третья дверь, — сообщил Жако. — Окурки в пепельнице, волосы на подушке. Еще кокаин. На туалетном столике.
Клиссон кивнул и продолжил подъем по лестнице. Его тивековский комбинезон шуршал при каждом шаге.
Спустившись, Жако и Гасталь обошли первый этаж.
— Ничего себе местечко, — присвистнул Гасталь, жадно осматриваясь.
Жако кивнул. Местечко еще то. Хотя дом явно построен в самом начале века, возможно, появился одним из первых в этой части города, его интерьер был стопроцентно современным, безукоризненный дизайн, который можно найти в «Элль декорасьон» или в «Акитекчурал дайджест». Оригинальные карнизы, мраморные камины и инкрустированные полы были сохранены, а стены и двери, которые разделяли и соединяли разные помещения на первом этаже, — убраны, благодаря чему было создано открытое пространство, раскрашенное в спокойных пастельных тонах, заполненное сверкающей сталью мебелью и смелой модернистской живописью. Через двери на террасу, расположенные по всей длине комнаты, внутрь проникали золотые лучи утреннего солнца. Между двумя секциями дверей помещался старинный сундук с острова Бали, на котором стояли кадка с орхидеями и телефон.
Гасталь остановился у телефона.
— Нам есть сообщение.
Достав из кармана ручку, он нажал на клавишу. Пленка с жужжанием перемоталась, затем включилась.
«У вас один звонок, — заговорил аппарат. — Поступило в восемнадцать семнадцать».
Потом: «Дорогая, это я. — Несомненно, голос де Котиньи, взволнованный, немного злой. — Просто решил сообщить тебе... я еще не добрался до матери. Движение, не поверишь... о черт...» — раздался голос де Котиньи, затем послышался щелчок, когда Сьюзи де Котиньи взяла трубку. Ее французский хорош, но с выраженным американским акцентом. «Милый? Милый, с тобой все в порядке? Ты где?»
Последовавший разговор слово в слово повторял то, о чем де Котиньи рассказал Гасталю. Движение жуткое, и он еще не доехал до матери. Видимо, будет дома поздно. А потом Сьюзи сказала, чтобы он не торопился домой; она неважно себя чувствует, будет спать в гостевой комнате, утром его разбудит. Потом прощание. Связь оборвалась. Это их самый последний разговор.
— Проиграй еще раз, — велел Жако. Гасталь перемотал пленку и нажал на «плей».
Голоса зазвучали снова, резкие и ясные. Говорила Сьюзи де Котиньи.
— Вот. Слышишь?
Гасталь повернулся к нему, он выглядел озадаченным.
— Опять, — сказал Жако. — После того как она говорит, чтобы он не торопился домой.
Они еще раз включили пленку, и Гасталь подался вперед, стараясь расслышать то, что услышал Жако.
И услышал. Никаких сомнений. Но не шум улицы. Не их голоса. Что-то еще.
Фырканье. Девичье «хи-хи», за которым последовало шиканье. Так и виделась трубка, зажатая ладонью.
Брови у Гасталя дернулись, на губах заиграла улыбка.
— Итак. Что у нас есть?
Было часов десять утра, солнце поднималось над крышами Рука-Блан, деревья отбрасывали на землю прохладные косые тени. Тело Сьюзи де Котиньи увезла «скорая помощь» двадцать минут назад, мать и дочь мсье де Котиньи приехали вскоре после этого, а группа Жако ушла с территории имения и собралась возле своих машин.
Жако уселся на капот своего «пежо», поставив ногу на бампер, и смотрел на сгрудившихся вокруг него людей.
Первым заговорил Люк Дютуа, напарник Шевэна.
— Садовник, Жиль Теризоль, приехал примерно в пять утра, — сказал он, обращаясь ко всем. — Где-то через час после этого обнаружил тело.
— Он на постоянной работе? — спросил Жако.
— Работает на семью последние одиннадцать лет. Вчера у него был выходной.
Жако кивнул.
— То же самое служанка, — подала голос Изабель Кассье. — У нее тоже был выходной.
— Значит, тот, кто это сделал, знал, что дом будет в четверг пуст, — заметил Жако. — Или это случайность?
— Слишком много совпадений, — заявил Клод Пелюз, который выглядел так, словно не успел утром побриться.
— Значит?
— Все было спланировано, — продолжал Пелюз. — Водяной провел рекогносцировку...
— Итак, ты полагаешь, что это наш убийца? — спросил Жако.
— Кто же еще, босс? — откликнулась Изабель. — Служанка утверждает, что из дома ничего не вынесено, только драгоценности жертвы — большой бриллиант и золотой браслет.
Ее напарник Берни, зачесав волосы со лба, согласно кивнул:
— Голая. Утоплена. Затем усажена в кресло.
