Рут Ренделл - Тринадцать шагов вниз
— Хорошо, дорогая, я схожу, если ты подождешь минутку. Дай перевести дух, я ведь шла пешком. Я ждала и ждала автобус, но он так и не пришел. Я поднимусь перед уходом. А пока приготовлю тебе что-нибудь поесть, ладно? — Куини с вожделением посмотрела на бутылку. — Или давай выпьем?
— Стаканчик портвейна не повредит.
— Почему бы и нет? В конце концов, сегодня же воскресенье.
— Но по воскресеньям, разумеется, пьют церковное вино, а не портвейн.
— Возможно, дорогая, но откуда мне знать? Я не хожу в церковь. Наливать?
Гвендолин передернуло.
— Это крепленое вино, Куини, не чай.
Сначала принести больной подруге подарок, а потом ожидать, что его с тобой разделят, — это достойно сожаления. Пронаблюдав, как Куини разливает слишком щедрые порции по неподходящим бокалам, Гвендолин подняла свой и провозгласила то, что обычно в такой ситуации провозглашал профессор:
— Твое здоровье!
Закуску — сыр, печенье, фрукты и по куску морковного торта, дара старшей дочери Куини, — они разместили на подносах, выложенных старыми кружевными салфетками, что нашлись в ящике комода.
— У тебя совершенно сонный вид, — сказала Куини.
— Дело в том, что у меня не только есть повод жаловаться на жильца, — Гвендолин как будто и не заметила ее замечания. — Я ждала очень важного письма, пока лежала в больнице. Оно должно было прийти сюда, но его что-то нет. — Раскрывать правду о письме у нее не было ни малейшего желания. — Подозреваю, Селлини приложил к этому руку. — Обращение «мистер» она отбросила давным-давно. — Если только вы с Олив не влезли в мою почту, что маловероятно, — добавила она примирительно.
— Разумеется, нет, дорогая. А откуда должно было прийти письмо?
— Из Оксфорда, скорее всего. А вот теперь мне действительно захотелось спать. Может, все-таки сходишь к жильцу? Пусть в шесть спускается сюда.
Куини взобралась вверх по лестнице, с надеждой посмотрев на телефон, проходя мимо. Но она знала, что стоит ей поднять трубку, как Гвендолин услышит и обрушит на нее свой гнев. Ведь, несмотря на возраст, слух у нее отменный.
На первой лестничной площадке она сняла неудобные туфли на шпильках, взяла их в руку и, глубоко вздохнув, устремилась вверх. Решив, что, если его не окажется дома, она найдет, что сказать Гвендолин по этому поводу. Пусть подруга не думает, будто только ей позволено грубить. Олив тоже вполне может включиться в игру.
Жилец оказался дома. Он открыл дверь босиком, со свитером, наброшенным на плечи.
— Здравствуйте. Что случилось?
С пятнадцати лет Куини свято уверовала — если хочешь что-то получить от мужчины или даже просто находиться в его обществе, нужно быть вежливой, милой, плаксивой и кокетливой. Это было не слишком приятно, но счастливый брак ей обеспечило.
— Мистер Селлини, простите за беспокойство, особенно в воскресенье, но мисс Чосер покорнейше просит вас уделить ей буквально пять минут около шести вечера. Спуститесь к ней на пару слов. Она вас надолго не задержит, так что…
— Чего она хочет?
— Она не сказала. — Куини сверкнула белозубой улыбкой, которая, по словам некоторых мужчин, когда-то освещало ее лицо. — Вы же знаете, какая она, мистер Селлини, — продолжила она, ненамеренно предавая подругу. — Вечно беспокоится из-за каждой мелочи. А ведь по состоянию дома этого и не скажешь, не так ли?
— Это уж точно. — Миксу хотелось поскорее вернуться к футбольному матчу, который он записал пару недель назад. — Скажите, что я буду около шести. Всего доброго.
Когда она вернулась в гостиную, Гвендолин спала, и Куини нацарапала записку.
Мистер Селлини придет в шесть.
Люблю. Куини.Микс так и не посмотрел футбол. Сначала он не придал значения приглашению, но затем его охватили дурные предчувствия. Должно быть, нашла стринги. Кто-то же забрал их, и, вероятнее всего, старуха Чосер. Надо придумать, как они попали в котел. Единственное, что приходило на ум, — он стирал вещи подружки, у которой сломалась стиральная машина. Но это совершенно неправдоподобно.
Кто еще стирает в таких старомодных посудинах? Есть же прачечные самообслуживания. В любом случае это не отменяет того факта, что ему нечего было делать в ее прачечной.
Может, получится все отрицать. Наверное, так лучше всего. И более того, можно будет намекнуть, что к этому имеют отношения миссис Фордайс и миссис Уинтроп. Даже сказать, что он видел кого-то из них со стрингами в руках. Микс велел себе не переживать, даже не думать об этом. А о чем тогда думать, например? О том, что Фрэнк из «Сан» все рассказал полиции? Что Нерисса встречается с новым парнем? Нет, лучше о том, как он предложит Брайану Брунсуику двести пятьдесят за «вольво». Стоит подойти к их дому завтра и предложить Сью Брунсуик прокатиться с ним на машине. Ей вовсе не обязательно садиться за руль самой, пусть сядет рядом. Блестящая идея. Он отвезет ее в Холланд-Парк, а лучше в Ричмонд, и предложит поужинать в одном из модных пабов. Она не откажет, если хочет продать машину. А потом они вернутся к ней домой, и старик Брайан не будет мешаться под ногами…
Один раз встретятся — и хватит. Как только он попадет в дом к Нериссе, как только они поговорят за кофе, ему уже не будут нужны второсортные женщины и подержанные машины, у него будет «ягуар», а главное — Нерисса. К воскресенью вся его жизнь может поменяться. Его даже не будет в этой квартире, он переедет в Кэмпден-Хилл, и больше не придется беспокоиться ни о работе, ни о машине, ни о том, что старые кошелки о нем думают. В его доме не будет привидений. Микс расскажет ей о стрингах, и они вместе посмеются над этой историей, в особенности над тем, как он рассказывает старухе Чосер, что стринги принадлежат миссис Уинтроп. Будто она может натянуть их на свою толстую задницу.
Он принял три таблетки ибупрофена, надел носки и ботинки, натянул свитер и отправился вниз в десять минут седьмого. Гвендолин уже не лежала и даже не сидела, она расхаживала по комнате, потому что жилец опаздывал на десять минут. Когда он появился, она от злости уже не в силах была сдерживаться:
— Вы опоздали. Всем уже наплевать на время?
— Так что вы хотели?
— Присядьте, — сказала Гвендолин.
Интересно, может от гнева подниматься давление и пульсировать в голове? Иногда Гвендолин размышляла о своих артериях, теперь уже, скорее всего, покрытых таким же налетом, который бывает на зубах. Закружилась голова. И хотя она предпочла бы грозно возвышаться над жильцом, пришлось присесть, чтобы не упасть и не показать свою слабость.
— Утром заходил мой любезный сосед, — начала она, глубоко вздохнув. — Эти иммигранты могли бы научить некоторых хорошим манерам. Как бы то ни было, он кое-что мне сообщил. Догадались, о чем речь?
Микс догадался. Такого поворота он не ожидал. И не подготовил объяснений. Мрачнея с каждой минутой, он выслушивал подробнейший рассказ о визите мистера Сингха, его замечании о присутствии Микса в саду и ее негодовании.
— А теперь объясните, что вы там делали.
— Перекапывал сад, — сказал Микс. — Вы не можете не признать, что это необходимо.
— Это вас не касается. Сад не ваша забота. — Гвендолин решила не упоминать стринги. Письмо — другое дело. — И у меня есть причины предполагать, что вы рылись в моей почте.
— Это неправда.
— Не смейте так со мной разговаривать, мистер Селлини. Что значит неправда? Вы до сих пор не объяснили, зачем копали ямы в моем саду, не говоря уже о вторжении в мою кухню и прачечную.
В начальной школе у него была учительница, очень похожая на эту старуху. Он даже имя помнил: мисс Форестер. Она учила его маму, а до этого — бабушку. Поколение современных детишек устроило ей настоящее испытание, и она вынуждена была уйти, чтобы не заработать нервный срыв. Он был в числе этих детей, и в ту пору терять ему было нечего. Сейчас же все обстояло по-другому. Хотелось сказать, как он говорил мисс Форестер: «Отвали, старая корова», но слова застряли в горле.
— Либо я получаю удовлетворительное объяснение вашего поведения, либо я попрошу вас покинуть дом.
— Вы не имеете права, — сказал он. — Квартира без мебели, у меня есть договор об аренде.
Гвендолин прекрасно знала, что это незаконно, но продолжила:
— Что же вы закопали? Что-то из моей собственности, полагаю? Ценное украшение? Или, может быть, серебро? Я проверю, не беспокойтесь, чего не хватает. Или, возможно, вы кого-то убили и закопали в саду? Дело в этом?
Гвендолин не рассматривала этот вариант всерьез. Это было уже из разряда фантастики, о чем она читала на протяжении многих лет. Она так сказала не потому, что считала это правдой, а просто чтобы оскорбить его. Поэтому не заметила, как Микс побледнел и лицо его перестало быть безразличным. Но он промолчал, лишь слегка опустив взгляд, который до этого был направлен на нее.
