Анна Нимова - История зеркала. Две рукописи и два письма
Пока он пускался в рассуждения, я кружил по комнате как птица, загнанная в силки. То, что она может пойти в церковь без меня, и в голову не приходило – зачем это нужно? Или кому, – выскочило в голове. Мелочи, касающиеся их, слова или взгляды, на которые раньше внимания не обращал, всплывали теперь в памяти и выглядели подозрительно, разрослись до небывалых размеров. Чего только себе под конец не представлял сгоряча!
– А здесь, в нашем жилище, – с трудом выговорил я. – Ты её не встречал?
Он удивленно отвечал:
– Нет, такого не было.
Не услышав ничего определенного, понемногу я приходил в себя.
– Значит, явного ты не видел? Одни домыслы?
– Ну, пусть так, – неохотно согласился он, недовольный, что кто-то позволяет усомниться. – Пожалуйста, можешь не верить. Только знаешь, я ведь редко ошибаюсь.
– Ошибаешься в чем? Хочешь сказать, между ними больше, чем простое знакомство? Ты ведь это хочешь мне сказать? – наступал я на него, злясь и сокрушаясь одновременно.
– Чего ты разошелся? – вспылил он и тоже вскочил. Плечи его судорожно подергивались. – Я всего лишь ответил на твой вопрос. Не моё дело, что между ними, да и безразлично мне это.
Его запальчивый голос вернул меня на место.
– Ладно, Марко. Не хватало только ссориться.
Он ещё недолго ворчал, что из-за моей неуживчивости его намерения обернулись почти во зло, и благодарности нынче не жди, но скоро замолчал и посматривал на меня с некоторым смущением.
– Послушай, – заговорил он. – Я понял: для тебя это новость и весьма неприятная – ты на себя не похож. Жаль, что так вышло, правда твоя – доказательства никакого. И выглядит как случайность.
Рассеянно он забарабанил костяшками пальцев по столу.
– Допустим, случайность, – повторил. – И разговоры их пустые, ничего не значат, и слухи до Ансельми дошли иным путем. А я оставил в тебе сомнения. Прости мне!
Я не желал верить ни во что дурное, просто не мог! На слова Марко не готов был полностью положиться. С другой стороны, сами понимаете, как они на меня навалились, не мог я оставаться безразличным.
– Твои слова небесполезны, Марко. И вины твоей нет. А расстроен я из-за того, что не знаю, как ими распорядиться.
– Но можно проверить…
– Следить за ними? – брезгливо отозвался я. – Избавь от этого!
– Зачем? Можно поступить проще…
– Нет, Марко, – остановил его. – Не хочу слушать об этом.
Я поднялся и перешел ближе к окну. Мысль, что Марко, решив помочь, начнет докапываться до сути, приводила в трепет отнюдь не радостный. Неудобно выпроваживать его, но я решил пренебречь дружелюбием, ибо стремился остаться один. Надеялся в тишине отсидеться, тогда сказанное уляжется, и само придет решение, как поступить.
Марко не обиделся, но, чувствуя себя виноватым, пробовал завести разговор, смягчить царившее теперь настроение.
– Понимаю, о чем ты сейчас думаешь, – говорил он неуверенно. – Существует ли связь между ними, если да – какова на самом деле. Но я не о том, мы ведь начали с другого: передала ли Ноэль твои слова.
– Марко, – не глядя, раздельно повторил я. – Ни слова больше.
Он покашливал и неловко прохаживался, но внял моей просьбе и вскоре, не прерывая молчания, вышел.
Когда дверь захлопнулась, я едва не застонал. Почему разговору не случиться утром, может, за день я бы его позабыл… Я успокаивал себя, что ничего ровным счетом не произошло. Вспоминая рассказ Марко, уповал: мало ли что может привидеться. Но уговоры не возымели действия, моя безмятежность в отношении Ноэль нарушилась. Неоспоримо: она бывала на литургии без меня – вот что сбивало. И ещё я понял, как непросто сложилось моё положение, собственное бессилие в нём выглядело ужасным.
– Может, лучше не знать? – высказал я вслух.
Постараться забыть. Делать вид, что мне ничего не известно. Нет, слишком слабая надежда, когда сомнения проникли в душу. Только мучиться понапрасну. Нужен способ убедиться. Или опровергнуть как можно скорее – твердил себе.
Мысль следить за Ноэль показалась отвратительной, я сразу от неё отказался. Разве что спросить? Тоже не великого ума дело, конечно, если она не захочет, чтобы я узнал, просто начнет отрицать. Но почему она не захочет? Сам себе отвечал: она уже что-то скрыла от меня. Может, не придала тому значения, – защитил Ноэль от своих упреков. В самом деле, почему ей не прийти, переброситься словом и забыть, оказавшись за воротами аббатства? И тут же возражал: не единожды это случилось, приходы её повторялись, Марко не станет врать и легко проверить, спроси я другого. В том, что повторяется раз за разом, скорее виден умысел. А если спросить Ансельми, что он ответит на это? Посоветует догадаться самому. Не сдержавшись, я мстительно толкнул оставленный им столик, пронзительно скрипнув, тот вжался в стену. Днем ранее Ансельми притворялся, вроде, не может вспомнить её по имени. Служит ли эта странная забывчивость доказательством ошибки в моих суждениях или, наоборот, подтверждает, что он скрывает что-то?
От дьявольской игры, которую с собой затеял, рождая вопрос и сам же на него отвечая, разум мутился, и голова как в огне горела: можно подумать, Пикар воскрес и снова таскает за волосы. На сей раз не отделаться, и целая ночь впереди – достаточно, чтобы истерзать.
*****8Судьба решала за меня, как мне жить, что делать. Ей легко удавалось: достаточно окружить тем, что несведущие называют случайностями, вроде, в комнату замуровать, и наблюдать: как поведет себя, что предпримет. Кто получит хоромы дворца, а кто – голые стены с прохудившейся крышей. Думается мне: рождением многое определено, но суть не меняется – в любой комнате, где окажешься, должен себя проявить. Бездействие хуже ошибок, за него уж точно придется держать ответ, и спрос – самый строгий. А когда решишься поступить так или иначе, что последует дальше? Зависит от того, что удастся сделать. Если поступки соразмерны и заслужат милости, судьба расщедрится. А я заслужил её благоволение? На седьмом десятке скриплю пером, закрывшись в монашеской келье. Вся жизнь на этих листах. Родных нет, близких тоже нет, и ничего своего нет, живу милостью Божьей и монастыря. Будь я в старости чуть наивнее, свалил бы вину на Пикара: мол, попался тогда под руку, погубитель. На самом деле…
Очнувшись, припомнил странное видение, посетившее ночью. Я полулежал на кровати, под голову, как тяжелобольному, мне подсунули подушку, хотя в действительности ни кровати, ни подушки у меня никогда не имелось… Рядом сидели Ноэль и Ансельми. Подчеркнуто выпрямившись, выглядели они намного старше, чем привык их видеть. Между собой говорили и, как услышал, пришли издалека. Потом ко мне обратились. Рука Ноэль покоилась на колене Ансельми, он же вопрошал с неизменной своей задумчивостью: что ты хотел от неё, чтобы она рассказала про себя до последней подробности? Ничего ты не понял из того, что я тебе говорил! Ничего! Ничего! Без конца повторял это слово. Ничего! Ноэль же придвинулась ко мне, но руку с его колена не сняла. Корнелиус, ещё не поздно, – мягко убеждала она. Я и вправду не мог понять, что хотят от меня, и тревожно вглядывался в их изменившиеся лица.
Открыв глаза, обнаружил, что в комнате один и лежу, свернувшись в комок, цепко обхватив плечи руками.
В то утро в аббатство не пошел, немного запоздав, явился в мастерскую. Делание началось, несколько работников суетились возле Антонио, тот давал указания на грядущий день. У двери стоял Ансельми, надевал одежду, в которой обычно трудился. Заметив меня, посмотрел, как показалось, внимательно, я же приветствовал его сдержанно и, чувствуя, как взгляд уперся в мою спину, отправился на излюбленное место за зеркалами.
Здесь меня вскоре разыскал Марко.
– Ты болен?
Я отвечал, что нет.
– Выглядишь неважно… Глаза воспалены, синева под ними. Ты не спал?
– Вроде, спал, – я потер лицо. – Лучше бы не спал – снилось дурное. Ты был в аббатстве сегодня?
– Да.
– А она… Приходила?
– Да, – он оглянулся. – Стояли рядом.
– Она к нему подошла?
– Нет, он вошел позже.
– И что?
– Ничего. Когда пришел, встал за ней. Она обернулась. Он что-то сказал. Потом ещё что-то. Она ответила. Ну, и всё, по-моему. Я должен теперь следить за ними, так, что ли?
Я молча рассматривал зеркало, ибо увидел в нём Ансельми. Зеркальный Ансельми, – усмехнулся про себя. Отражение почти лишено недостатков: зеркало покровительствует ему более, чем другому смертному, как такое удается? Я заглянул в его глаза, повернув голову, он смотрел в мою сторону, не на меня, конечно – меня он не мог видеть. Взгляд, вызывающий желание сблизиться с его обладателем, – подумалось мне. Лицо всегда задумчиво, будто под маской. После тяжелой ночи немного кружилась голова. Под маской – вглядись – его лицо под маской…
