Фоссум Карин - Не оглядывайся!
Хальвор взял бутерброд из миски и включил компьютер. Ему нравились звуки фанфар и лучи синего света, озарявшие комнату, когда включался компьютер. Каждый звук был для него праздником. Ему казалось, что его, Хальвора Мунтца, приветствуют как важную персону, как будто его ждали. Сегодня у него было странное выражение лица. Он был настроен на черный юмор, который любила Анни. Она часто подбодряла его фразами «Отвяжись», «Нет входа» и «Отцепись». Именно так она говорила, когда он клал руку ей на плечи, очень осторожно и по-дружески. Но она всегда говорила это ласково. А когда он осмеливался попросить о поцелуе, она угрожала откусить ему вытянутые губы. Голос говорил совсем другое. Конечно, это не могло утешить его, но помогало пережить неудачу. В результате он так никогда и не добрался до нее. Тем не менее, он был уверен: в конце концов она бы разрешила ему. Они часто лежали совсем близко, отбирая друг у друга тепло. Это уже было неплохо: лежать в темноте под одеялом, прижимаясь к Анни, и слушать тишину за окном, не нарушаемую криками отца. Отец больше не сможет наброситься и сорвать с него одеяло, отец больше никогда не достанет его. Безопасность. Привычка, чтобы кто-то лежал рядом, как долгие годы лежал младший брат. Слышать чужое дыхание и чувствовать тепло у лица. Почему она вообще все это записала? И что именно? И поймет ли он это, когда наконец найдет? Он жевал хлеб с печеночным паштетом и слушал, как в гостиной орет телевизор. Его немного беспокоило, что бабушка сидит вечерами одна и будет продолжать сидеть так, пока он не угадает наконец пароль и не узнает тайну Анни. Это что-то темное, думал он, если до этого так тяжело добраться. Что-то темное и опасное, о чем нельзя говорить вслух, можно только записать и запереть под замком. Как будто речь шла о жизни и смерти. Он написал эти слова. Написал: «Жизнь и смерть». Ничего не произошло.
* * *У фру Йонас наступил обеденный перерыв. Она выглянула из задней комнаты с хлебцем в руке, одетая в тот же самый красный костюм, в котором она была при их первой встрече. Она выглядела задумчивой. Еду на вощеной бумаге она отодвинула в сторону, словно давая ему понять, что неправильно было бы жевать, говоря об Анни. Она сосредоточилась на кофе.
– Что-нибудь произошло? – спросила Астрид и сделала глоток из термокружки.
– Сегодня мы будем говорить не об Анни.
Она подняла кружку и посмотрела на него, округлив глаза.
– Сегодня мы поговорим об Эскиле.
– Прошу прощения?
Полный рот превратился в маленькую узкую щель.
– Я пережила это, оставила это позади. И, если мне позволено будет сказать, это стоило мне больших усилий.
– Я сожалею, что не могу быть более тактичным. Меня интересуют некоторые детали, касающиеся смерти мальчика.
– Почему?
– Я не обязан отвечать, фру Йонас, – мягко сказал он. – Просто ответьте на мои вопросы.
– А что, если я откажусь? Что, если я не смогу пройти через это еще раз?
– Тогда я пойду своей дорогой,- тихо сказал он.- И оставлю вас подумать немного. Потом приду еще раз с теми же вопросами.
Она отодвинула кружку, сложила руки на коленях и выпрямилась. Как будто ждала именно этого и решила стоять до конца.
– Мне это не нравится,- натянуто сказала она. – Когда вы приходили сюда говорить об Анни, мне не могло прийти в голову отказаться сотрудничать с вами. Но раз речь зашла об Эскиле – вам придется немедленно уйти.
Ее руки нашли друг друга и сплелись. Она явно была испугана.
– Как раз перед тем как он умер, – сказал Сейер и посмотрел на нее в упор, – он так толкнул свою тарелку, что она упала на пол и разбилась. Вы это слышали?
Вопрос ее поразил. Она удивленно взглянула на Сейера, как будто ждала чего-то другого, возможно, более страшного.
– Да, – быстро ответила она.
– Вы слышали это? Значит, вы не спали?
Он внимательно наблюдал за ее лицом и заметил, как по нему промелькнула легкая тень. Он повторил вопрос:
– Значит, вы не спали и слышали жужжание электробритвы?
Она склонила голову.
– Я слышала, как Хеннинг пошел в ванную и как хлопнула дверь.
– Как вы поняли, что он пошел в ванную?
– Мы долго жили в том доме, у каждой двери был собственный звук.
– А перед этим? Что вы слышали, прежде чем он ушел?
Она снова помедлила, копаясь в памяти.
– Их голоса на кухне. Они завтракали.
– Эскиль ел вафли, – осторожно заметил он. – Это было обычным делом? Вафли на завтрак? – Он постарался, чтобы вопрос прозвучал иронично.
– Вероятно, он выклянчил их, – устало сказала она. – Он всегда получал, что хотел. Эскилю нелегко было сказать «нет», это тут же вызывало у него приступ. Он не терпел, когда ему противоречили. Это было как дуть на угли. А Хеннинг не был особенно терпеливым, он не мог терпеть его крики.
– Значит, вы слышали, как мальчик кричал?
Астрид вырвала одну руку из другой и снова взяла кружку.
– Он постоянно издавал массу звуков, – сказала она, обращаясь к пару, который поднимался от кофе.
– Они ссорились, фру Йонас?
Она слегка улыбнулась.
– Они всегда ссорились. Он требовал вафли. Хеннинг сделал ему бутерброд, который он не хотел есть. Вы же знаете, как это бывает, мы делаем все, что в наших силах, чтобы наши дети поели, так что он, вероятно, в конце концов дал ему эти вафли или, может быть, Эскиль сам их заметил. Они стояли на скамейке, накрытые полиэтиленом, оставшиеся с вечера.
– Вы слышали какие-нибудь слова? Которые они друг другу говорили?
– Да чего вы, собственно говоря, добиваетесь?! – резко выкрикнула она. Ее глаза поменяли цвет. – Вы можете поговорить об этом с Хеннингом, меня там не было. Я была на втором этаже.
– Вы думаете, ему есть что мне рассказать?
Тишина. Она сложила руки на груди, как будто исключила его из беседы. Страх нарастал.
– Я не хочу говорить о Хеннинге. Он мне больше не муж.
– Это потеря ребенка разрушила ваш брак?
– Вообще-то, нет. Он бы все равно треснул. Мы слишком надорвались.
– Это по вашей инициативе вы расстались?
– Какое это имеет отношение к делу? – язвительно спросила она.
– Вероятно, никакого. Я просто спрашиваю.
Она положила обе руки на стол, ладонями вверх.
– Когда Хеннинг нашел Эскиля возле стола, что он сделал? Он закричал, позвал вас?
– Он просто открыл дверь в спальню. Меня поразило, как тихо вдруг стало, ни звука из кухни. Я села на постели и закричала.
– Есть ли что-то, что осталось для вас неясным в связи с тем несчастным случаем?
– Что?
– Вы разговаривали с мужем о том, что произошло? Вы его о чем-нибудь спрашивали?
Он снова увидел страх, мелькнувший в ее глазах.
– Он все мне рассказал, – сдержанно ответила она. – Он был в отчаянии. Чувствовал свою вину за случившееся, что он не уследил. А с этим не так-то просто жить. Он не смог, я не смогла. Нам пришлось пойти каждому своей дорогой.
– Но в несчастном случае не было ничего, чего бы вы не поняли или вам не объяснили?
Большие глаза Сейера, цвета мокрого асфальта, излучали мягкость, потому что он чувствовал: сидящая перед ним женщина находится на грани чего-то, что возможно, если ему повезет, выплеснется сейчас через край.
Ее плечи задрожали. Он терпеливо ждал, зная, что нельзя двигаться, нарушать тишину или как-либо еще мешать ей. Она приближалась к тайне. Он провел множество подобных разговоров и чувствовал, как сгущается воздух вокруг них. Ее что-то беспокоило, что-то, о чем она не осмеливалась думать.
– Я какое-то время слушала, как они кричали друг на друга, – прошептала она. – Хеннинг был в ярости, у него бурный темперамент. Я накрыла голову подушкой, я боялась слушать дальше…
– Продолжайте.
– Я слышала, как шумел Эскиль – наверное, он сидел и бил по столу кружкой, – а Хеннинг ругался и хлопал дверцами буфета.
– Вы различали отдельные слова?
Теперь задрожала ее нижняя губа.
– Только одну фразу. Самую последнюю перед тем, как он кинулся в ванную. Он выкрикнул ее так громко, что я испугалась: вдруг соседи услышат. Испугалась, что они могут о нас подумать. Но ведь нам было нелегко. Ребенок, который все время вел себя просто ужасно… У нас ведь был уже старший сын. Магне всегда был таким тихим, он таким и остался. Он никогда не шумел, слушался, он…
– Что вы услышали? Что он сказал?
Внезапно внизу в магазине зазвенел колокольчик и открылась дверь. Две женщины ходили по комнате, с восхищением разглядывая все великолепие вязаного ассортимента. Фру Йонас вскочила и рванулась в магазин. Сейер остановил женщину, положив руку ей на плечо.
– Скажите мне!
Она склонила голову, как будто ей стало стыдно.
– Хеннинг дошел почти до предела. Он до сих пор не может простить себе этого. И я больше не смогла жить с ним.
– Скажите мне, что он сказал!
