Юхан Теорин - Санкта-Психо
Ян рассматривает небрежный рисунок со следами жира от рук Легена.
— В прачечной люди… и охранники.
— Только не по воскресеньям. По праздникам в прачечной никого нет. Тихо и пусто. Можно кататься вверх и вниз сколько душе угодно.
И Леген в первый раз за все время разговора смотрит Яну в глаза. Внезапно Ян понимает, что это именно он, Леген, катался на этом лифте «сколько душе угодно». И еще он понимает, что между ним и этим неопрятным стариком возникло своего рода взаимопонимание. Двадцать восемь лет в Санкта-Психо. За такой срок можно выучить все двери, все коридоры и тупики… каждый квадратный сантиметр.
И наверняка он встречался со многими пациентами. Видел, говорил, думал об их судьбах.
— А вы пользовались лифтом?
— Иногда.
— По воскресеньям?
— Иногда.
— Встречались с кем-то?
Леген кивает. По лицу его видно: он очень хорошо помнит эти встречи.
— Женщина?
Леген опять кивает, на этот раз медленно и печально.
— Очень красивая. Красавица, можно сказать… Но в душе у нее был ад.
Больше вопросов Ян не задает.
«Рысь»Женщина-инспектор как уставилась на Яна своими ярко-зелеными глазами, так и не отводила взгляд за все время разговора. Она сидела за столом Нины Гундоттер, и вид у нее был такой, будто это не Нина, а она заведует садиком.
— Вы кого-то видели в лесу?
— Вы имеете в виду — кого-то из взрослых?
— Детей, взрослых… кого угодно. Помимо вашей группы — вас, вашей напарницы и детей.
Ян, честно глядя ей в глаза, сделал вид, что пытается припомнить. Конечно, можно было бы придумать… какая-то тень, мелькнувшая в ельнике, кто-то проводил детей жадным взглядом… но ведь речь идет о похищении, и он не хотел, чтобы его имя связывали с каким-то выдуманным им же самим похитителем.
— Я никого не видел… но слышал что-то. Какие-то звуки.
— Звуки?
Зачем он это ляпнул? Никаких звуков он, конечно, не слышал, но теперь ничего не остается, как продолжать.
— Да… хруст веток, будто кто-то зашевелился в ельнике. Я решил, что это зверь.
— Какой зверь?
— Не знаю… я его не видел. Косуля. Или лось.
— Одним словом, какой-то крупный зверь?
— Именно так, крупный зверь. Но не хищник.
Ее зеленые глаза округлились.
— Хищник? В каком смысле — хищник?
— Есть же у нас хищники в лесах. Их так не увидишь, они сторонятся людей, но есть же и рыси, и медведи, и волки… нет, волки вряд ли, у нас на юге волки вряд ли…
Ян почувствовал, что его понесло, что он болтает только ради того, чтобы скрыть страх. Закрыл рот и виновато улыбнулся.
Вопросов больше не было.
— Спасибо. — Зеленоглазая инспекторша пометила что-то в блокноте.
Ян поднялся:
— А лес прочесывать продолжим?
— Пока нет. Вертолетное наблюдение и точечные операции.
— Мне бы хотелось чем-то помочь, — сказал Ян, пытаясь понять, что означают на полицейском языке «точечные операции».
Он вышел из комнаты и посмотрел на часы. Двадцать минут третьего. Скоро сутки с того момента, как Вильям залез в бункер и Ян запер его там.
Будто год прошел.
Нина и все остальные, и из «Рыси» и из «Бурого медведя», собрались в воспитательской. Почти не разговаривали, но лица напряженные. Ждали. Похоже на поминальный кофе. Сигрид на месте не было — после допроса она сказалась больной и ушла домой.
Допрос… а ведь это был настоящий допрос. Он чувствовал себя совершенно измученным. Полиция видела посылку с шапочкой, ищут похитителя… но на него-то подозрение не падает? Или?
Он тоже налил чашку кофе, сел и постарался расслабиться. Солнце зашло за тучи. Смеркаться еще не начало, но дело шло к сумеркам.
Второй вечер Вильям проводит в лесу. Второй вечер, потом будет вторая ночь.
— Как ты, Ян? — тихо спросила одна из воспитательниц.
Он вздохнул:
— Ничего.
— Твоей вины нет.
— Спасибо.
Твоей вины нет. Странно, но Яну иногда и в самом деле казалось, что он ни в чем не виноват. Просто так вышло — маленький Вильям взял и исчез. Но он тут же вспоминал, как обстоит дело, и ему становилось очень и очень не по себе.
Только что он обратил внимание, насколько невыносима тишина в детском саду без детей. Ничего не происходило. Время от времени входили и выходили полицейские в своей черной форме. Вид у них был мрачный, и Ян понимал, что Вильяма пока не нашли.
Он допил кофе, вымыл за собой кружку и посмотрел в окно.
Кончай, вдруг услышал он голос в голове. Именно это слово — «кончай». Кончай этот идиотский ритуал. Выпусти его.
Он встал.
— Мне надо идти.
— Домой? — спросила Нина.
— Не знаю… пойду в лес.
Он беспомощно посмотрел на Нину, но та отвернулась и грустно посмотрела в окно:
— Полиция считает, что в лесу его нет.
— Я понимаю. Но все равно пройдусь по лесу немного, а потом пойду домой. Что-то же надо делать.
Ему сочувственно улыбались коллеги, но он на улыбки не отвечал.
39
Вдруг Яну пришло в голову, что снаружи «Полянка» выглядит довольно убого. Обычный деревянный барак, задуманный и построенный как времянка, под очередное нововведение, которое, скорее всего, долго не продержится. Свидания с родителями прекратят, а с ними и само здание исчезнет без следа. Зима на подходе… одного хорошего шторма достаточно, чтобы снести крышу в «подготовительной школе», повалить стены и вымести начисто комнаты.
А вот Санкта-Психо — другое дело. Серая каменная громада стояла уже сто лет, и никаких сомнений, что простоит еще сто, а то и больше.
Сегодня суббота, у Яна ночное дежурство. Он уже настраивается на веселые детские голоса, но его встречает полная тишина. Нет, не полная. В кухне звякает посуда, и, не успел он раздеться, как оттуда выглянула Ханна. В руке у нее нож. Обычный столовый нож. Наверное, разгружает посудомоечную машину.
— Привет.
— Привет… а разве сегодня ты? Я думал, Лилиан.
— Она заболела.
— А дети где?
— Они сегодня в новой приемной семье Миры.
— А когда придут?
— В любой момент… — Ханна опасливо оглядывается, хотя никого, кроме них двоих, здесь нет.
— И вот что, Ханна… все, о чем мы говорили, все эти тайны… ты же не будешь никому их передавать?
Он чувствует себя идиотом, но Ханна даже не улыбается. Отрицательно качает головой. Глаза, как всегда, блестят.
— Тайны сблизили нас, Ян.
— Это правда. Мы заключили пакт.
На том разговор и заканчивается — хлопает входная дверь, и на пороге появляются две маленькие фигурки в водонепроницаемых комбинезонах. Мира и Лео.
Мира увидела своих воспитателей и радостно завопила. Ханна и Ян машинально отодвинулись друг от друга. Дети не должны замечать личных отношений воспитателей.
Детей привел мужчина средних лет в синей кепке, бежевой куртке и тяжелых, прочных с виду сапогах. Сама надежность. С улыбкой потряс руки воспитателям и представился:
— Запасной папа Миры.
Они тоже заулыбались в ответ.
— Все прошло хорошо… — сказал он. — Замечательные детишки. Думаю, все сложится…
— Безусловно, — подтвердил Ян.
Теперь уже с Ханной не поговоришь. Ее смена кончается в половине седьмого, и она — минута в минуту — надевает куртку, показательно долго обнимает детей, кивает Яну и исчезает.
Он ставит на стол ужин и садится вместе с детьми за стол:
— Весело было сегодня?
Мира кивает с набитым ртом.
— Я буду жить на ферме. У них есть лошадки!
— Вот это здорово… А тебе дали их погладить?
Мира опять кивает, глаза ее так и светятся счастьем. Она полна ожиданий — подумать только! Она будет жить на ферме, где есть лошадки!
Ян переводит взгляд на Лео. Его приемные родители тоже живут на хуторе, но он мрачен.
— Наелись?
— Не очень. — Мира притворно пожимает плечиками. — А конфеты есть?
Она прекрасно знает, что сегодня суббота, а по субботам детям дают конфеты.
После конфет он читает им сказки, глаза у них начинают слипаться, и он укладывает их, несмотря на обычные протесты.
Четверть девятого.
Он садится в кухне. Подземный туннель манит его, но сегодня он туда не пойдет. Завтра, когда в прачечной никого не будет. Сегодня — только короткий визит в комнату свиданий. На этот риск он обязан пойти.
В половине одиннадцатого он поднимается на лифте. Оставляет дверь лифта приоткрытой, но это, судя по всему, напрасная предосторожность. В комнате никого нет, лампы погашены. Быстро подходит к дивану и откидывает подушку.
Конверт на месте.
На этот раз голубой и не такой толстый.
Восемнадцать писем. Ян сосчитал их, сидя за кухонным столом и прислушиваясь к мирному дыханию детей в спальне. Но ему интересно только одно письмо. Оно адресовано ему. «Яну», написано на конверте, и он торопливо рвет его, как дети рвут обертку на рождественских подарках.
