Джин Корелиц - Ты должна была знать
Захотелось поскорее уйти. Грейс почти добралась до угла. Надо только повернуть на север, на Йорк-стрит. Она пройдет мимо входа в больницу, и никто не узнает, что сегодня у нее что-то случилось, и возможно, это что-то изменит ее жизнь. Но по непонятной ей самой причине Грейс резко развернулась, будто солдат на плацу, и поспешила обратно, едва не врезавших в людей, шедших сзади. Они, как и все здесь, куда-то торопились, поэтому проводили Грейс недовольными взглядами. И вдруг кто-то окликнул ее по имени:
– Грейс!
Обернувшись, она оказалась лицом к лицу со Стю Розенфельдом.
– А я гадаю – ты или не ты? – приветливо воскликнул он. – С волосами что-то сделала?
Покрасила, совсем чуть-чуть. Седых прядей на макушке становилось все больше. Грейс и самой было неудобно, что она так из-за этого переживает. Джонатан даже не заметил, что оттенок волос жены немножечко изменился, а от Стю Розенфельда Грейс подобной наблюдательности и вовсе не ожидала.
– Привет, Стю, – поздоровалась она. – Прекрасная погода, не правда ли?
Стю рассмеялся:
– Да уж, погодка – просто шик. Трейси десять раз повторила, чтобы зонтик взял. А я, естественно, забыл…
Трейси звали жену Стю. Ту самую, с которой Грейс абсолютно точно не ссорилась.
– Как Трейси? – спросила Грейс, будто они ведут непринужденную беседу, а не стоят на углу под дождем.
– Лучше не бывает! – сразу просиял Стю. – Уже на четвертом месяце! Ждем мальчика.
– Правда?.. – Грейс старалась не показывать удивления. – Замечательная новость. Не знала.
И даже не догадывалась. Как только речь заходила о детях, Трейси Розенфельд принималась радостно уверять, что им со Стю и так хорошо и потомством обзаводиться они не намерены. «Некоторым это не нужно», – говорила Трейси таким тоном, будто речь шла о вредной привычке. Грейс же, у которой только что случился очередной выкидыш (третий? или уже четвертый?), едва удерживалась от слез. Впрочем, в таком состоянии она в тот период пребывала практически постоянно, а если бы неприятная миссис Розенфельд объявила, что они с мужем передумали, и «это», в принципе, не такая уж плохая идея, Грейс уж точно взвыла бы.
Добродушный Стю, должно быть, даже не помнил давнего разговора. Несмотря на дождь и не слишком располагающие к долгой беседе обстоятельства встречи, с радостной улыбкой принялся многословно описывать, с какой удивительной легкостью Трейси переносит беременность. Никакой тошноты! Ни малейших признаков повышенной утомляемости! Более того, Трейси продолжает совершать ежедневные утренние пробежки в прежнем режиме – три мили, два круга вокруг пруда. Врач в ужасе! И это помимо работы – ей ведь поручили труднейшее дело, очень сложный случай! Грейс попыталась вспомнить, сколько Трейси лет.
– Напомни, сколько ей лет? – попросила она вслух. Прозвучало грубо. Грейс вовсе не хотела хамить, просто не удержалась.
– Сорок один, – ответил ничуть не обидевшийся Стю.
Сорок один. Грейс внутренне приготовилась ощутить бессильную досаду. Так и произошло. Столько лет не хотеть детей, а потом взять и передумать в сорок один год! Причем забеременеть быстро и с легкостью, а потом еще вести себя самым легкомысленным, если не сказать безответственным, образом. Совершать длительные забеги во время беременности! В сорок один год! Грейс восприняла новости как личную обиду. Но почему? Какое отношение семейные дела Розенфельдов имеют к ней?
– Замечательно, – изобразила энтузиазм Грейс. – Очень за вас рада.
– У вас ведь, я слышал, тоже скоро прибавление в семействе!
Грейс уставилась на Стю. Она была так ошарашена, что язык отнялся. Впрочем, Грейс в любом случае не нашлась бы что ответить на подобное заявление.
– А еще Трейси говорит, что ты книгу написала. Вышла какая-то статья – кажется, в «Дейли бист», но точно не помню. Называется «Самые ожидаемые книжные новинки зимы», или что-то в этом роде. А что за книга? Роман?
«Конечно, перед тобой новый Трумен Капоте», – едва не съязвила Грейс. С другой стороны, Стю ведь ни в чем не виноват.
– Нет, – улыбнулась Грейс. – Для романов таланта не хватает. Просто сборник полезных советов. Пишу о вещах, которые подметила за время практики. Надеюсь, женщины, желающие познакомиться, найдут в моей книге что-то полезное.
– Типа «Правил счастливой любви»? У меня сестра несколько лет назад читала.
– И как, помогло? – спросила Грейс. Ей было искренне любопытно. По идее, помочь, конечно, не должно было, но всякое случается.
– He-а. Впрочем, сестра эту книгу всерьез не восприняла. Да, советы те еще! Ни в коем случае не звони мужчине первой. Даже если он тебе набирал, а ты не слышала, не вздумай перезванивать! А если на День святого Валентина подарок не приготовил, надо сразу расставаться! Я ей говорю – да большинство парней даже не помнит, когда этот самый День святого Валентина! Вот папа маме ни разу подарков на День всех влюбленных не дарил, и ничего, больше тридцати лет женаты.
Грейс кивнула. Стоя под дождем, она начала замерзать.
– А если серьезно, поздравляю. Отличная идея – написать книгу. Появится в магазинах – куплю. С тех пор как колледж закончил, одни медицинские журналы читаю, нужно же какое-то разнообразие. А то стыд и позор…
– Вот именно, – изобразила шутливый тон Грейс. Но на самом деле хуже о Стю думать не стала. Он вообще был приятный человек – умный, чуткий, добрый. Как раз такой врач – огромная поддержка для любого родителя с больным ребенком. Они с Джонатаном не меньше восьми лет подменяли друг друга в случае необходимости. Джонатан ни разу не критиковал работу Стю, и это было по-настоящему удивительно, учитывая, о какой сложной терапии речь. Не говоря уже о личных отношениях с пациентом и его родителями.
О многих своих коллегах Джонатан отзывался гораздо менее одобрительно. Например, его непосредственный начальник Росс Уэйкастер был слишком замкнут, чересчур осторожен и ни на шаг не отступал от привычных консервативных методов, даже когда того требовали обстоятельства. Вдобавок Уэйкастер был не способен объяснить родителям простым, понятным языком, что происходит с их ребенком. Иногда Джонатан натыкался на отцов и матерей пациентов Уэйкастера в коридорах – те буквально рыдали от того, что не в силах разобраться в ситуации.
У коллеги, переехавшей то ли в Санта-Фе, то ли в Седону, чтобы практиковать так называемые «параллельные стратегии», были свои недостатки? Как ее звали – Рона? Рена? В любом случае Джонатан называл ее полной дурой и говорил, что этой женщине вообще не следовало идти во врачи. Зачем получать медицинское образование, если потом собираешься размахивать благовониями под заклинания друидов?
Были в больнице и неприятные медсестры, притворявшиеся глухими, если Джонатан их о чем-то просил – даже если просьба была предельно вежливой. Делали они это просто из вредности. У врачей и медсестер вообще идет постоянная битва.
А про отдел по связям с общественностью даже говорить не приходится! Когда Джонатана безо всякого их участия объявили одним из лучших врачей по версии журнала «Нью-Йорк мэгэзин», даже не поздравили, и вообще проигнорировали это событие. А ведь благодаря этой самой статье имидж больницы пошел вверх, и интерес к ней увеличился.
Ну и, конечно, Роберт Шарп-третий. Тот самый Шарлей. Зловредный, злопамятный человек и вдобавок недальновидный, ограниченный, зацикленный на бюрократических формальностях администратор.
Но Стю Розенфельд был совсем не таким. Изрядно облысевший, с широким носом и какой-то детской, невинной улыбкой. Грейс представила, каким будет его маленький сын. Веселый, жизнерадостный и наверняка очень умный мальчик. Пухлые щеки Трейси и улыбка Стю. Легко было представить, как отец катает сына на широких плечах. Грейс была искренне рада за него. На некоторое время ей вообще стало веселее. Она больше не была стоявшей под дождем несчастной женщиной, боявшейся каких-то неведомых проблем, страх перед которыми преследовал, будто навязчивый шепот. Грейс больше не чувствовала себя загнанной в угол и очутившейся под стеклянным стеклом, как в романе Сильвии Платт.
Она просто женщина, болтающая с коллегой мужа, пусть и под дождем. И у нее нет ни малейших поводов для беспокойства. Они со Стю еще немного поговорили на самые разные темы – про книги, про ребенка, которого собирались назвать двумя именами, американским и корейским – Сет Чин-Хо Розенфельд, и про День святого Валентина. Джонатан всегда дарил Грейс подарки на четырнадцатое февраля. Обязательно цветы – только не розы, их Грейс не любила. Предпочитала лютики. Одновременно такие выносливые и такие нежные. Грейс никогда не надоедало ими любоваться.
Стю был счастлив, потому что его жена ждет ребенка, и все хорошо, а Грейс была практически счастлива, ведь она почти поверила, что и у нее тоже все хорошо. Во всяком случае, ей очень этого хотелось.
