Алла Дымовская - Мирянин
– Мне жаль, Луиш, но должен вам сказать. Следов насильственной смерти, по крайней мере, явных, мы не нашли. Полно отпечатков, каких угодно, ваших и ваших друзей, но здесь нет удивительного. Вы, русские, вечно собираетесь общиной. Ничего не затерто умышленно, ничего не забыто случайно. И все же, в несчастный случай я не верю.
– Я тоже. Но иных объяснений я придумать не могу, – развел я руками перед инспектором, – так что вы зря ко мне пришли. Хотя я безмерно благодарен вам за доверие.
– Погодите, Луиш, – прервал меня Фидель, но дальше сразу говорить не стал, будто призадумался вдруг, сообщить мне нечто или оставить в неведении. Но скоро продолжил, решившись: – Я хотел бы с вами кое-что обсудить. Вернее, кое-кого. Только не задавайте мне вопросов. Вы согласны?
– Согласен ли я? А как же иначе? Если вам, инспектор, еще нужна моя помощь, то я-то во всяком случае всегда к вашим услугам. – Я снова ощутил прилив того чувства дружбы к Фиделю, о котором уже говорил вам раньше. – Спрашивайте, я готов.
– Не могли бы вы мне рассказать, очень подробно, все о вашем близком друге, муже сеньоры Наталии? – И эта просьба была сама неожиданность.
– О Тошке? Конечно, мог бы. То есть о сеньоре Ливадине. А почему он вас интересует, инспектор? – Я крепко удивился, совсем не ждал такого поворота событий.
– Вы обещали не задавать вопросов, – напомнил мне Фидель с явной укоризной. – Итак, я вас слушаю со всем мыслимым вниманием.
– Извольте, – ответил я и вздохнул, подавив с усилием законное любопытство.
Глава 5
Дождь из пепла и серы
Я много наговорил вам уже о дружбе и любви, так что потерпите еще чуть-чуть, мне осталось только досказать историю, и для ее завершения просто необходимо вернуться назад во времени ко мне и Тошке Ливадину. Он тоже был моим другом, и я рассказывал, как возникла наша тесная компания из трех мушкетеров и одной Наташи. Но в том-то и дело, что в природе существует дружба и Дружба. С большой и с маленькой буквы. Назвать отношения между мной и Никиткой следовало с буквы большой. Через разницу расстояний и интересов все равно только так мы и дружили. Так уж сложилось, я объяснял раньше иррациональную, непредсказуемую основу подобного чувства. А после гибели Ники как-то само собой, лишь подтверждая правило о нетерпимости пустоты, его место занял Фидель, инспектор полиции, человек иной национальности, образа жизни и мироощущения. Потому что, как давным-давно открыл еще Мишель Монтень, в дружбе, как и в любви, третий всегда лишний и точно так же истинная дружба, как и истинная любовь, рассчитаны только на двоих.
Так вот, Тошка Ливадин всегда был третьим. Хотя, странное дело. Именно он по возрасту и интересам более всего должен был сделаться близок мне. Но этого не произошло. И вовсе не из-за Наташи. Не потому, что выбрала она Тошку, а не меня. У нас получилась дружба с маленькой буквы и все. Такая, знаете ли, обычная хорошая дружба, когда ходят в гости, причем ходят годами и семьями, а потом так же дружат ваши дети. Когда помогают взаимно, по первому слову выручают из беды, просят об одолжениях, о коих возможно просить лишь очень близких людей. Когда не считаются, кто и сколько кому сделал блага, когда говорят по душам и жалуются на неприятности и можно не опасаться за свой язык, если он сболтнет лишнее. Это и есть дружба с маленькой буквы. Вы не ощутили до сих пор, что чего-то здесь не хватает? Наверняка почувствовали, только не можете сказать? Ну, что же, я проделаю этот труд за вас, возьму, так сказать, на себя обязанность словесного выражения. Не хватает игры и тайны. Того ощущения щемящей радости, когда ты нарочно рисуешь свою жизнь для кого-то другого, чтобы заинтриговать и заставить поверить – ты необыкновенный и достоин Дружбы или Любви с большой буквы. Так было и у нас с Никитой. Но так не вышло с Тошкой. Чрезмерная откровенность, с одной стороны, и полное невмешательство – с той, другой стороны, которая скрывает настоящий, интимный мир твоей души. Я сейчас поясню, что именно имею в виду. Тошка мог разоблачиться передо мной без всякого смущения, когда сетовал на нескладности своей жизни. Как приходилось ему лгать и обманывать, как давал взятки государственным паразитам, как чувствовал себя пропащим человеком, в свою уже очередь надувая это государство. Он не старался выглядеть лучше, полагая: друзья – на то и друзья, чтобы плакать в их жилетки, пиджаки и пуловеры. Тошка со мной как бы расслаблялся, отдыхая от самого себя и, может даже, от Наташи. И в этом была разница. Никита как раз наоборот. Ему просто до смерти было нужно, чтобы я, Алексей Львович Равенский, его друг Леха с большой буквы, верил в его предназначение. Для Ливадина его завод со всеми бетономешалками являлся средством для отличного благосостояния, чего Тошка и не скрывал: деньги-товар-деньги, и в мой карман, чем больше, тем лучше, а остальное все лирика. А Никита, давно увязший в своем порочном круге делового ада, до конца своих дней пытался меня уверить, что видит впереди великую цель и следует курсом на ее достижение. Ему важно было, чтобы именно я так думал. И мне тоже было важно, чтобы и Ника, в свою очередь, думал так обо мне. Не случайно именно он, Никита Пряничников назвал вашего покорного слугу и рассказчика Святым. Это был как бы выигранный мною раунд, хотя я стремился к совсем иному прозвищу. И латынь моя, и научная карьера с дальним прицелом тоже отчасти должны были говорить моему другу: «Посмотри, вот я какой!»
А с другой стороны, именно я и Ника открывались до конца. Хотя бы взять и Наташу. Никогда и ни за что на свете Тошка Ливадин не заговорил и нам бы не позволил обсуждать с ним Наташу. Это было его личное, и только его. И похожего, личного, существовало еще много, и нам с Никой не дозволялось туда проникать. Как будто в наших с Тошкой отношениях стоял пограничный столб с колючей проволокой на нем – дальше ни шагу, иначе расстрел. Здесь не было страшных тайн, просто на территорию не выдавали пропуска, ее хозяин не желал, чтобы по ней шлялись посторонние. А вот с Никой не было запретных территорий. Тут и начиналась тайна и игра. Ну-ка, угадай! Мы прятали друг от друга драгоценности своих душ, и выдавали компас, чтобы их найти. И сами очень хотели, чтобы драгоценности эти были найдены и после оценены и рассмотрены. Мы как будто стирали грань личного меж нами, чтобы в один прекрасный день эта грань исчезла совсем. И мы бы стали одно. Мы могли бы с ним с одинаковой вероятностью умереть один за другого, но могли и друг друга поубивать. По правилам все той же игры. И это очень важно, чтобы понять.
Я, само собой, не стал всего этого рассказывать Фиделю. Теперь ему, как моему новому другу, следовало вручить компас и карту, и если бы он захотел, он нашел бы ответы сам. Но сейчас инспектора интересовали иные вещи, из плоскости мирской. И здесь, как ни странно, я мог бы рассказать о Тошке гораздо больше, чем о моем покойном друге с большой буквы. Ничего удивительного. Как раз и получалось, что мне и Нике со всеми нашими взрослыми играми никогда не хватало времени обсуждать то, что называют «бытовыми» проблемами. Ведь, согласитесь, с любимой женщиной, которая еще не до конца ваша и еще загадка, вы тоже не станете говорить о квартальном балансе или о несправедливом расписании часов на кафедре, какие бы проблемы вас ни заедали. А вот Тоша Ливадин только об этом по преимуществу распространялся с друзьями. И мы покорно его слушали, это была как бы наша обязанность. И я в свою очередь жаловался Тошке на бестолковую студенческую лень, на жлоба-декана, на несправедливое соавторство моего учебника и так далее. Конечно, никаких темных Тошкиных дел я не знал и не могу сказать, были у него вообще таковые или нет. Наверное, были, потому что как же иначе выжить бизнесмену в наши дни и в нашей исковерканной рыночной экономикой стране. Не потому, что подобные откровения заняли бы лишнее место, как в случае с Никой. А потому, что как раз здесь и начиналась колючая проволока. Но кое-что поведать я все же мог.
Я не скажу: начнем с начала. Скорее, начнем с конца. Когда Ливадин стал тем, чем стал, и чем является по сей день. Очень успешным бизнесменом, не олигархом, разумеется, но очень крепким середняком, получающим удовольствие от жизни и капитала. Если бы не Наташа, его счастье вообще было бы полным. А может, наоборот, Тошка тогда сдох бы со скуки. Но я хочу сказать, смысл в том, что Антон Ливадин вообще никогда не ставил себе целей выше головы, не жаждал великой и могучей власти, не стремился в сановные кресла, не рвался спасать мир. Не в его характере вообще было куда-либо рваться. Он действовал в своем бизнесе «ползучим» способом. Зорко стерег свое и охотно прибирал к рукам бесхозные куски. Помаленьку-полегоньку. И так насобирал солидное положение, надежно пристроенные банковские счета, устойчиво растущий без авантюр промысел. Он не рисковал, но все равно пил шампанское. На таких, как Тошка, во многих странах, как на китах, стоит свободная торговля и частное предпринимательство. Ему бы родиться в Британской империи прошлого века, достойным столпом общественного порядка, процветания и буржуазной религиозной морали, этаким консерватором, сидящим на мешке с шерстью. Одним своим видом купец Ливадин вызывал доверие, ему можно было выдать банковский кредит под честное слово, и слово то стоило по крепости железа. Насколько я знал, у Тошки на сей день, помимо бетонного основания его состояния, еще имелся интерес в оптовой торговле стройматериалами, и в последнее время он участвовал деньгами в каких-то подрядах дорожно-ремонтных работ, выгодных чрезвычайно. Сам Ливадин говорил об этом, что вот он наконец «дорос», и еще вздыхал – спокойная жизнь его кончилась, потому что дальше начинались очень большие деньги. Он даже колебался (и сообщал об этом нам), влезать или не влезать, но все-таки влез, соблазн был велик слишком. Кажется, Наташа его в том поощряла. Может, ей тоже захотелось, чтобы муж ее штурмовал высоту, а может, ей тоже просто было скучно. Хотя в Наташе вполне прижились бы оба эти желания. Я, наверное, дал вам не слишком ясную картину совместной жизни ее и Ливадина, но один акцент надо поставить на место. Ташка и Тошка, как некогда их дразнили мы, прожили вместе довольно много лет, не скажу точно, слишком долго считать, что и какого года, но лет этих было больше десяти. Поэтому к Ливадиным в некоторой степени подходило выражение: «Муж и жена – одна сатана». Я знаю еще, что у Тошки имелось обыкновение рассказывать жене о собственных планах и текущих делах, а у Наташи имелось обыкновение слушать и даже давать советы, насколько я полагаю, довольно разумные.
