Роберт Маккаммон - Мистер Слотер
— Слишком много знаю, — ответил он.
Счастливая Речная Черепаха явно пользовалась репутацией хорошей поварихи, подумал Мэтью, потому что возле длинного дома, куда они шли с Прохожим, клубилась толпа. Снаружи, посередине общественной зоны для еды, горел огонь. Атмосфера царила почти праздничная, люди что-то пили из глиняных чашек и выдолбленных тыкв, брали с огня мясо и рыбу, жарящиеся на заостренных палках. Неудивительно — ведь было время обеда, как в Нью-Йорке. Мэтью не видел, чтобы кто-нибудь платил за еду, но, может быть, это была система «делись и с тобой поделятся» или какой-то натуральный обмен, который Мэтью пока не понимал. Как бы там ни было, Прохожий вошел в толпу — люди расступались перед ним и мрачнели, — и вернулся с палочкой, на которой шипели большие белые куски рыбы вперемежку с нарезанными помидорами и перцем. Мэтью рассудил, что с ним поделились, потому что еще много оставалось.
Чтобы съесть выданную ему Прохожим порцию, Мэтью сел на землю — ноги начинали отказывать. Наваливалась опустошающая усталость, медленно и неуклонно, и этот процесс он остановить не мог, как бы сильна ни была его воля.
Пережевывая еду, он не мог отвлечься от событий утра, снова и снова прокручивая их в голове. Когда удавалось отвлечься от угрожающего положения Грейтхауза и беспокойства о преподобном Бертоне с Томом, мысли то и дело возвращались к коварному ларцу. Как это Слотер сумел устроить такую западню? Да, в ларце содержалось какое-то взрывное устройство, но как оно работало? И все время, которое Слотер притворялся, будто опасается за свою жизнь, он знал, что ларец хранится в яме, закрытый от влаги соломой и готовый взорваться в лицо Грейтхаузу. Он насторожил устройство еще два года назад и оставил его ждать, как адскую машину? Но для чего? Из страха, что индейцы его откопают? Слотер не мог знать в день своей поимки, что не вернется домой, значит, ларец был насторожен для взрыва, если его попытается открыть индеец. Но что было такое внутри, что заставило его взорваться? Мэтью очень хотелось бы посмотреть на ларец — просто для удовлетворения любопытства.
Руки начинали окостеневать.
Он доел свою порцию с приятным ощущением наполненного желудка и с трудом поднялся на ноги. Прохожий сидел на корточках в нескольких ярдах от него — никто не решался подойти к нему или к Мэтью. Мэтью смотрел на Прохожего, а тот бесстрастно — на жителей деревни. Безумец? Потому что слишком много знает? Мэтью обратил внимание, что Прохожий крепко держит часы и время от времени на них поглядывает. Любуется — или по какой-то иной причине? Трудно сказать. Так же трудно сказать, решил Прохожий ему помочь или нет. Если нет, то Мэтью предоставлен самому себе, и придется ему действовать. Завтра с утра он в любом случае пустится в путь. Сначала к дому проповедника, а потом?
Непонятно. Направится Слотер на Филадельфийский большак или к ближайшему селению, то есть к торговому посту в Бельведере? Вероятно, после обуви Слотер сразу начнет искать себе лошадь, которая сможет нести его с нормальной скоростью. Если это случится, то шансов его поймать еще меньше.
Мэтью чувствовал, что если сейчас хотя бы на секунду закроет глаза и снова откроет, все это окажется только дурным сном, навеянным переживанием в таверне «Петушиный хвост». «Вот тебе нью-йоркская знаменитость! — подумал он едко сам о себе. — Смотри, как одет, как изящно выглядит!»
Он потупил голову. Да вали оно все к дьяволу, подумал он. Сейчас одно только важно, одно, что было для него и желанием, и долгом: снова увидеть Тирануса Слотера в цепях.
Слева от себя он ощутил движение.
Поднял голову — молодая индианка, держащая деревянную чашку с водой, инстинктивно отступила, как вспугнутая лань, но лишь на один шаг. В конце концов, она на своей земле.
Темные глаза сияли как озера экзотической смеси черного дерева и серебра. Длинные черные волосы полуночной рекой сбегали по теплым коричневым валунам плеч. Красивое лицо с полными губами, ровный уверенный взгляд наводили на мысль о чем-то древнем и не поддающемся описанию, будто сотни поколений, которые здесь охотились и возделывали почву, воспитывали детей, умирали и возвращались в землю, смотрели сейчас из ее глаз, изучая Мэтью. Ей было лет пятнадцать или шестнадцать — и в то же время у нее не было возраста. Одета она была в оленьи шкуры с бисерными орнаментами, как носила ее мать, и мать ее матери, и дальше, в тумане веков, когда еще только первый житель Лондона зажег костер на берегах Темзы. От нее исходили сила достоинства древности и любопытство ребенка, который никогда не состарится.
Она что-то негромко сказала, будто прозвонил где-то очень далеко церковный колокол. Потом шагнула веред и протянула ему чашку. Мэтью взял ее и утолил жажду.
Девушка отступила шаг за шагом, спокойно на него глядя, повернулась и затерялась между соплеменниками.
— Мэтью Корбетт! — позвал Прохожий По Двум Мирам, вставший рядом с ним. — Пойдем теперь со мной.
В состоянии нарастающей усталости, чувствуя, как туманится ум, Мэтью двинулся за Прохожим к дому медицинских сестер. Там обе женщины уже ждали его. Они омыли ему руки теплой водой из стоящего на огне горшка, высушили их и посыпали красным порошком, отчего Мэтью стиснул зубы и едва не закричал от боли. Но он твердо решил, что не даст повода над собой смеяться. Потом ему покрыли ладони липкой жидкостью с запахом сосновой смолы, и она была так же прохладна, как до того горяча была боль. Руки закрыли лентами белой материи, замотали сверху кожаной полосой и завязали, как перчатки без пальцев.
Сестры что-то говорили, хотели, чтобы он что-то сделал, а Прохожий не вошел в дом, и Мэтью был в полной растерянности. Тогда одна из женщин перевернула большой деревянный горшок в углу комнаты и села на него, предложив Мэтью сделать то же самое. Когда он опустился на этот импровизированный стул, сестры сняли с него ботинки Грейтхауза и точно так же обошлись с истертыми ногами — тот же порошок и та же смолистая жидкость. Потом повторили процесс с материей и кожаными полосками, завязав каждую на подъеме стопы. Мэтью хотел было встать, но они удержали его за плечи. Из глиняного кувшина с высоким горлом в чашку размером с кулак налили какой-то подозрительный черный эликсир и поднесли Мэтью к губам. Оставалось только выпить эту жидкость, и хотя она пахла мокрой землей, вкус оказался неожиданно приятным, как у перебродившего сока винограда или ягод. Его заставили выпить все до дна, после чего в голове зашумело и язык стал как меховой. На дне чашки остался осадок, похожий на черный речной ил.
— Вот, — сказал Прохожий, входя в дом. — Эти тебе подойдут. — И протянул Мэтью пару мокасин. Новыми их никак было не назвать, но с виду достаточно прочные.
Мэтью взял, примерил. Мокасины подошли, даже оказались удобными.
— В них сегодня спи, — сказал Прохожий. — Привыкни к ним. Эти английские ботинки для путешествия никак не подходят.
— Спасибо. И где я буду спать?
— Рядом с моим домом, на земле. Я тебе дам одеяло, спать на земле тебе тоже надо привыкать. Кроме того, — добавил он, — ночью приходят мои демоны.
Мэтью кивнул, решив, что намного лучше спать на земле, чем быть свидетелем посещения Прохожего демонами. Каковы бы они ни были.
— Сегодня вечером хорошо поедим, — продолжал Прохожий. — Но тебе рано захочется спать после… — Он запнулся. — Для того, что ты пил, нет английского слова, но сестры знают свое дело. Мы выйдем на рассвете, пойдем налегке и быстро. Настолько быстро, насколько у тебя получится.
— Мы?
— Ты один никогда этого человека не найдешь. Я тебе сказал, мне часы понравились.
Мэтью отметил, что часы по-прежнему у него в руках.
— Отлично. — То ли действовал напиток, то ли это нахлынула волна облегчения. — Я опять тебе благодарен.
— Благодарить будешь, когда мы его поймаем. А пока это, как говорят у вас, англичан, дело будущего.
Мэтью встал в своей новой обуви. Подошел к гамаку, где лежал с закрытыми глазами безмолвный Грейтхауз, опутанный пеленами.
Он вспомнил, что говорил ему Грейтхауз в то утро у Салли Алмонд:
«Я не могу быть с тобой все время. И мне очень было бы обидно видеть на твоей могиле год тысяча семьсот второй».
— И мне тоже, — сказал Мэтью тихо.
Но не менее важно — и даже гораздо важнее — было не дать Слотеру оставить на своем пути новые могилы. Мэтью молился о том, чтобы успеть, и чтобы когда придет время, у него хватило сил — и ума, выбравшись из самой глубокой ямы ада для тех, кто считает себя самым умным, — не просто оказаться равным этому монстру, но и превзойти его.
Но это, как говорят у англичан и индейцев, дело будущего.
Глава семнадцатая
Фургон они увидели впереди, на подъеме дороги. Одной лошади не было, а другая стояла, опустив голову и ссутулив плечи, не в силах дотянуться до листьев или стеблей съедобной растительности.
