Уильям Монтальбано - Базилика
Затем…
Что они задумали? Два солдата присели на корточки у основания дерева, небрежно отбросив винтовки в сторону. Шериф начал карабкаться в одиночку, с трудом продвигаясь по узкой тропинке и крутому склону.
Играешь на публику, шериф?
Хочешь покрасоваться перед камерами, как герой, который в одиночку задержал loco gringo?[87] Извини, но этому не бывать. Преступник вот-вот слиняет от тебя, шериф.
Очередная бессмысленная очередь выстрелов справа, на этот раз им ответили гранатой и умелым выстрелом из серьезного тяжелого орудия.
И что теперь? Солдаты сражаются с наркоманами, это ясно, и я начал понимать, в чем дело. А дело было в том странном шерифе, что слева.
Я совершенно отчетливо видел фигуру, с трудом карабкавшуюся вверх, большую часть времени — на четвереньках. У шерифа на груди висела фляга, и что-то металлическое блестело у него на шее.
Оружия у него не было.
Ну и шериф!
Наконец все стало ясно.
Я с трудом встал на ноги, крича:
— Оставь меня! Здесь тебе не место. Уходи, я останусь здесь!
Шериф замер на месте. Я рассматривал его лицо, трудноузнаваемое из-за струившегося пота, в царапинах от камней и ежевики. Лицо расплылось в хорошо знакомой улыбке.
— Никому не разрешено уединяться, когда я в городе, в особенности это касается тебя, hermano, — крикнул кардинал католической церкви и друг, которого я всегда называл Рико. — Если ты задумал какой-нибудь театральный уход, то хотя бы выпей со мной перед этим! Кардиналы созданы для удобства, а не для скорости. Мне и так пришлось нелегко, чтобы только забраться сюда.
Мой гнев угас, пока я наблюдал, как мой друг подбирался ближе, каждый шаг давался ему труднее, чем предыдущий. Один раз он чуть не упал. Потом поскользнулся и рухнул в какие-то колючие кусты.
Много прошло времени после нашей последней встречи.
Рико постарел.
— Проклятый Ватикан, — пожаловался он, когда наконец, пошатываясь, добрался до уступа, задыхаясь от приложенных усилий. — Тепличная жизнь, и она тебя потихоньку затягивает. «Ваше превосходительство то, ваше превосходительство сё», а потом ты вдруг понимаешь, что бац — и вот они, десять килограммов, которых у тебя раньше не было, и куда бы ты ни приехал, первым делом начинаешь искать лифт.
Но взгляд остался прежним.
Его глаза блестели, как кремень, строгие, сметливые словно у ястреба, высматривающего добычу.
Наконец кардинал отдышался и церемонно отстегнул флягу. Он сделал несколько больших глотков, после чего предложил флягу мне.
— Давно не виделись, а? Хочется сказать, что ты хорошо выглядишь, но правда такова, что ты выглядишь ужасно, amigo.
— Не нужно было приходить.
— Хочешь, пей все. Тебе вода нужнее.
Он сделал шаг ко мне, но я остановил его предупреждающим взводом курка.
— И так близко. Брось ее мне.
Я пригубил, но тут же выплюнул.
— Это не вода, это ром.
Рико рассмеялся:
— Ты не думал, что я смогу спуститься по веревочной лестнице из вертолета и забраться на эту кошмарную гору? Здесь только один сумасшедший, это ты, hermano.
— Брось меня, Рико. Я здесь, потому что хотел этого, и забрался я туда, куда хотел.
— Как скажешь, Пол. Не принимай близко к сердцу.
— Как ты здесь оказался? Зачем?
— Земля-то вертится, ты это должен понимать. Даже в Ватикан доходят кое-какие новости. Если бы El Jefe[88] Кабальеро и его сын-студент погибли в автомобильной катастрофе, может, я бы и помолился за их души и от служил благодарственный молебен об избавлении. Но когда я узнал, что сеньора Кабальеро и его мальчика линчевали, почему-то я вспомнил о старом друге, чей взгляд горел огнем мести, когда я потерял его из виду. К чему бы это, подумал я.
— Они корчились. Это было хорошо.
— Поэтому, как только я об этом услышал, то прыгнул в самолет, потому что боялся, что мой старый друг, который становится подлым hijo de puta, когда ему этого хочется, возможно, не остановится на двух трупах; и еще я подумал, что если доберусь сюда вовремя, то смогу помочь ему, прежде чем произойдет что-нибудь похуже… — он пожал плечами. — Но я опоздал, во всяком случае для этой части своей миссии. Кабальеро и его сын, а потом там, на кладбище, — это ужасно, Пол.
— Око за око, так сказано в Библии.
— Неверная трактовка, amigo. Это было страшное преступление, и, думаю, ты это понимаешь.
На этот раз я осторожно отпил. Ром струился словно огонь. Я чувствовал себя так, словно научился летать.
— Может, отдашь мне пистолет, Пол? — тихо спросил Рико.
— Конечно, он мне не нужен. Сейчас не нужен. Держи.
Рико поймал пистолет. Он вытащил все патроны, выбросил их в пропасть и заткнул пистолет за пояс.
— Я думал, что воспользуюсь им в последний раз, но теперь решил, что веселее будет ощутить ветер.
— Ты не прыгнешь, Пол.
— Еще как прыгну. Свободное падение с двойным поворотом, а может, даже тройным, — сострил я. — Говоришь, страшное преступление? Кто-то, может, и скажет, что я поступил неправильно, но погибли не его жена и дочери. Мне хорошо.
— Я так не думаю, тебе совсем не хорошо, Пол.
— Ладно, может, я и псих, но так уж получилось, и здесь все закончится.
Мы сидели несколько минут в звенящей тишине, но я должен был сказать Рико еще кое-что.
— Крепкий и приятный этот ром, Рико, я его допью, а потом ты вернешься обратно вниз к вертолету и полетишь домой.
Это было трудно произнести даже после всех мучительных, ужасных лет.
— Те деньги, тогда ночью, в машине. Я украл их.
Я плакал.
— Я знаю, Пол, — спокойно сказал кардинал. — И прощаю тебя. Я давно тебя простил.
Я задыхался. Моя самая сокровенная, самая постыдная тайна раскрыта.
— Почему ты ничего не сказал? Надо было. Может, это ничего не изменило бы, но… я думал, что деньги помогут Лизе и детям. Но они не помогли… Лиза и девочки, я… из-за них все это…
Рико тихо произнес:
— Ты только одного не знаешь, amigo: я украл их первым. Когда-нибудь я расскажу тебе все.
Что-что? Ром. И слезы. Вселенная закружилась. Пусть. Всего лишь один легкий толчок. Adios.
— Не двигайся, — приказал Рико. — Хватит жалеть себя, послушай, что я скажу: деньги здесь ни при чем, Пол. Главное для меня — это ты. Ты мой друг. У меня немного друзей. Я не дам тебе уйти. Когда-нибудь ты еще пожалеешь о том, что хотел сделать. Но ты будешь прощен. Как и я был прощен.
— Не приближайся! Сделаешь шаг и отправишься вместе со мной!
— Никто из нас никуда не отправится, не сегодня.
— Ты — чертов кардинал, ты хоть чего-то стоишь. А я — вор, убийца.
— Все души одинаковы. Иисус был распят рядом с вором, разве не так?
Я швырнул флягу в пропасть и вскочил на ноги, крича сквозь слезы:
— Не читай мне нотаций, мне не нужны уроки катехизиса! Я все изгадил, Рико, все. И вот чем это кончится. Не убивай себя.
Кардинал тоже стоял, кричал, его руки молотили воздух словно поршни.
— Ты спас меня, Пол, вытащил меня из той машины, когда я тонул. Я не дам тебе уйти без борьбы.
— Благослови меня, святой отец, — взмолился я, — ибо я согрешил.
И сделал шаг.
В это мгновение кардинал метнулся ко мне вдоль неровного края. Он схватил мою руку, завертелся с ней, словно спятивший метатель дисков, пытаясь изменить направление моего падения и отчаянно ища ногами точку опоры, чтобы притянуть оба тела назад, к скале, прочь от бездны.
Мы балансировали, кажется, целую вечность и орали, сцепившись, словно обезумевшие. Это была почти первобытная борьба между стремлением к жизни и желанием смерти.
Рико победил.
В действительности все зависело от физического состояния, силы и контрсилы, наклона и силы тяжести. Может, все дело было в угле покачивания, но после всего сказанного и сделанного основные физические законы удержали двух мужчин от полета навстречу смерти. Вот и все, что произошло.
Ни один из нас никому об этом не расскажет. Но никто из нас никогда бы не поверил, что это было так просто.
В одно мгновение я падал. В следующее — я уже лежал, прижавшись спиной к колючим каменным уступам.
Тяжело дыша, с красным от напряжения лицом, Рико опустился надо мной на одно колено. Последнее, что я помню, это как Рико выдернул из-за пояса пистолет и как красиво блеснули на нем солнечные лучи, прежде чем Рико ударил им меня по голове.
ВАТИКАН
ГЛАВА 17
Трясущейся рукой я поставил чашку с кофе на блюдце. Папа стоял надо мной, положив руку мне на плечо.
— Ты в порядке, hermano? — с тревогой спросил он. Думаю, наверное, он понял, о чем я сейчас вспоминал.
— В порядке, я в порядке, — соврал я, пытаясь прийти в себя. Лишь некоторое время спустя я смог рассказать ему, что чувствовал. — Ты знаешь, что я пойду с тобой до конца. И если почувствую, что моя хватка начинает ослабевать, то попрошу Ивановича нафаршировать меня, как индейку, теми чудесными голубыми пилюлями.
