Марен Ледэн - Вирусный маркетинг
Проходит два, три дня — никого. У нее возникают сотни вопросов.
«Жив ли Натан? Как долго еще ей оставаться здесь и терпеть все это?»
Внезапное прекращение физических мучений успокаивает ее и в то же время сводит с ума. Она хочет повеситься и скручивает из простыней импровизированную веревку, но не находит, где ее закрепить. Думает, как бы перерезать себе вены. Еду приносят без приборов, на металлическом подносе, и она пытается смять или разломить его, чтобы получилось холодное оружие, но тщетно. Пробует вонзить сложенный поднос себе в шею, но охрана проявляет бдительность и отнимает его. Тогда она начинает запихивать в горло простыни, надеясь, что задохнется, но снова вмешиваются охранники и уносят их. В конце концов она решает больше не есть. Без толку. Приходит мужчина в белом халате, с бегающими глазками, и насильно кормит Камиллу, пока ее крепко держат два охранника.
Ее тело ей больше не принадлежит.
Свернувшись клубком, Камилла плачет с громкими всхлипами. Ничто уже не может сдержать ее слезы. Литры соленой воды. Целый ручей, река, океан.
Натан открывает глаза. Ему лучше. Шея уже не болит. Мигрень прошла, он впервые спал без кошмаров. Заточение не так уж пугает его. Он с удивлением осознает, что даже неплохо переносит его. Для него нет ничего нового в том, чтобы часами сидеть или лежать, погрузившись в размышления. Обычно в минуты сильной усталости или задумчивости он почти не двигается, сидя за письменным столом или лежа на кровати. Конечно, сама мысль о заключении приводит его в дикую ярость, но ему удается подавить этот порыв и сконцентрироваться на анализе ситуации.
Через несколько минут охранник просунет в окошко завтрак.
«Хочется есть».
Натан быстро сообразил, что раз его держат здесь и так хорошо с ним обращаются, то относительно него не было принято никакого радикального и окончательного решения. На первый взгляд можно даже сказать, что он под защитой у своих тюремщиков. Ни пыток, ни побоев, ни внезапных посещений днем или ночью, ни особых приемов, ни резкого сигнала побудки или оглушительной музыки, призванных расшатать его нервную систему. Пища хорошая, сбалансированная. Он пьет достаточно. И даже получает по бокалу вина с каждой порцией еды.
«Они берегут меня».
Гзавье Лапорт-Доб.
Его начальник или начальство.
С первого взгляда на старика Натан понял, что тот действует не от своего имени, что он подотчетное лицо, а не главное звено цепи. При необходимости старик уже нанес бы ему визит. Значит, они ждут кого-то. Шефа, ответственных за финансы, акционеров или кого-то в этом роде.
«Может, дело просто в деньгах».
В любом случае, отчитаться предстоит серьезно. Они подвергаются огромному риску, удерживая его в плену. Гренобльская полиция в курсе его действий. После убийства Бахии и Александра университет наверняка должен был заявить о его исчезновении.
Остается узнать, что стало с Лорой и Камиллой. Но и тут у него не так много сведений. Исходя из того, что они с Камиллой родственники, он предполагает, что она еще жива. Когда придет время переговоров, она будет полезным средством давления. С какой бы стороны Натан ни рассматривал этот вопрос, на ум приходит только такой ответ, он кажется очевидным. И успокаивает его. Натан не может представить себе тело Камиллы, искромсанное ножом. Эта мысль ему невыносима.
«Лора?»
Загадка.
Они вроде бы не должны знать о ее связи с Натаном. Такая же студентка, как и остальные. Как Бахия и Александр. Ни больше ни меньше. Просто пешка, оказавшаяся не в том месте не в то время. Если бы только он не настоял, чтобы она ехала с ними… Он ни о чем не жалеет, но предпочел бы оказаться в таком положении один. Не было бы всех этих противоречивых эмоций и чувства вины, он был бы более независим.
Натан осматривается. Он пробовал попросить у охранника бумагу и ручку, но у того, видимо, есть на этот счет указания. Он не реагирует на постоянные просьбы Натана.
Натан снова думает об этом числе человеческом, занявшем важное место в его кошмарах, но не может явственно вспомнить, с какой точки зрения открывается ему этот вопрос. Все смешалось. Тем не менее он чувствует, что в осином гнезде, в которое он угодил, это число имеет конкретное значение.
Не все объясняется пресловутой математической красотой. Он отчетливо сознает, что ученые СЕРИМЕКСа не играют в эту игру. Слишком просто. Только вот какой еще подход попробовать? Помимо двусмысленных умозаключений, которые сегодня возбуждают любопытство лишь у некоторых извращенцев, страдающих эдиповым комплексом, Натану абсолютно ничего не известно о выражении «число человеческое». Он догадывается о его смысле, но не понимает, как это можно использовать. Больше всего его смущает латентное противопоставление, заключенное в прилагательном «человеческий». Выходит, есть числа человеческие и нечеловеческие, то есть божественные. Он не уверен, что мыслит в правильном направлении. Нечеловеческие и божественные. Это не одно и то же. Нечеловеческие — значит, свойственные богам? Или нечеловеческие — относящиеся к людям, которые не заслуживают такового звания?
Натан смутно ощущает важность религиозной и мистической константы, стоящей за работами СЕРИМЕКСа. Насколько ему известно, теология различает два способа потерять человечность. Первый — отказаться от моральных ценностей, лежащих в ее основе. Убивать, избивать, насиловать. Но это сомнительный пункт: некоторые убийства, совершаемые в военное время ради благого дела, не осуждаются обществом. Лозунг «Смерть чеченцам», брошенный российским правительством, шокировал лишь ничтожную часть мирового населения. То же и с мирными жителями Ирака. Американское государство истязает и убивает во имя мнимой борьбы добра со злом. Иногда эти события становятся новостью номер один на несколько дней или даже недель, но что потом? В любом случае, другие страны совершают то же самое — с разной степенью тяжести, безнаказанно или нет, богатые они или бедные, промышленно развитые или развивающиеся, демократические или диктаторские, белые или желтые.
«Так что это тупик бесчеловечности».
Один из негласных принципов государственности для граждан западных обществ. Право на бесчеловечность в некотором смысле еще нужно заслужить. Она стала признаком определенного уровня развития.
Цинизм палачей.
Второй способ, конечно, приоритетнее: божественная сущность. Подразумевается, что, созданные по образу и подобию бога или богов, люди стремятся вновь обрести божественную, то есть нечеловеческую, сущность. Но сколько бы Натан ни вдумывался, ему не очень ясны пути достижения божественной сущности. Он неверующий, поэтому ему весьма трудно подпасть под очарование наделенных общими правами Святого духа, Отца-бородача и сына его Иисуса. Если отбросить сам символ, что за ним скрывается? Связь с био- и нанотехнологиями, маркетингом, фармацевтическими исследованиями и трансгуманистами? Тупик нечеловеческого. Вот и все.
В конечном счете разобраться в этой проблеме поможет только один вопрос. Кто способен преступить черту между человеческим и нечеловеческим, если не сам человек?
«Какой же человек из всего этого гадючника преступает черту? Лапорт-Доб?»
Очевидно, нет.
«Тогда кто же?»
Натан предпочитает не смотреть на вещи с позиций морали. Это не приводит ни к чему, кроме обострения чувства вины. И как люди могут до сих пор оправдываться такими жалкими соображениями? Сегодня мораль — это старый дряхлый гермафродит с неузнаваемым лицом. Пол? Не определен. Гуманность? Запылилась. Возраст? Одно можно сказать с уверенностью, Человек ее не знал. Со времен Адама и Евы он довольствовался тем, что описывал ее, основываясь на каких-то смутных воспоминаниях, на генетике, евгенике или теории Дарвина. Кто может почитать ее в наши дни? Как на нее могут ссылаться в такой научной лаборатории, как СЕРИМЕКС? Когда боготворят Адама Смита или Эйнштейна, это еще понятно. По меньшей мере Натан может представить себе это в общих чертах. Но мораль!
И еще эта тема ума и мудрости, нужных для расшифровки. Он вспоминает фразу, которую прочитал на папке:
«Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число Зверя…»
Неужели этот отрывок из Библии — всего лишь трактат по арифметике? Во всем этом просматривается нечто странное. Искусная помесь картезианской рассудительности и научного рационализма, в центре — морализаторское иудеохристианское ядро, и все это приправлено новейшими технологиями и генетическими манипуляциями. Обжигающий бульон из науки и религии, как в старые добрые времена, когда ведьм жгли на кострах? Новые боги и старые мифы. Мамонт культуры породил сектантскую мышь.
Это все больше напоминает систему, придуманную для оправдания коммерческих или религиозных интересов. Натан должен сосредоточиться на этом направлении, чтобы понять, прячется ли кто-то за этим механизмом, и если да, то кто. Единственная проблема в том, что на данный момент он мало что может сделать. Велика вероятность, что скоро он начнет ходить кругами. Он и его друзья оказались втянуты в самую гущу. Они стали частью процесса, сами того не желая. Чтобы остановить машину, если это еще возможно, прежде всего следует попытаться понять ее.
