Джейн Кейси - Поджигатель
Пролистав дальше, я наткнулась на краткие показания Луизы Норт. В ту ночь она работала в университетском баре и много раз обслуживала Адама Роули, хоть и не обращала на него особого внимания: праздник, толпа, суматоха… Помимо нее в баре работали еще четверо студентов. После закрытия Луиза пошла спать. Она была едва знакома с Адамом Роули и общалась с ним редко. Вот так — скупо, по-деловому, без эмоций. Видимо, после колледжа Луиза не слишком изменилась. Я спрошу ее про Адама при следующей встрече — ведь она знала и его, и Ребекку. Хотя, учитывая его специфические вкусы, вряд ли он проявлял к ней интерес.
Гарленд опросил преподавателей Роули. Те единодушно характеризовали погибшего студента как способного, но ленивого. Соседи по Гарден-билдинг утверждали, что он был шумным и не считался с окружающими. Оценки дружков Роули, как и следовало ожидать, оказались добрее, однако я почти не заметила искренности. У меня создалось впечатление, что Роули был задирой и хулиганом. Его смерть даже друзья восприняли чуть ли не с облегчением.
Оставив остальные свидетельские показания назавтра, я углубилась в отчет патологоанатома, из которого узнала, что все свежие трупы, погруженные в воду, опускаются на дно в одинаковом положении — лицом вниз, со свешенной головой, и что раны на лице Адама Роули соответствуют этому положению. Следовательно, есть основания предполагать, что перед смертью Адам Роули не подвергался насилию, однако патологоанатом не может это утверждать. Легкие Роули были раздуты и отяжелели от жидкости, в его дыхательных путях и животе содержались ил и другие инородные включения из реки. Тем не менее, сообщал патологоанатом (я невольно прочла эти строки назидательно-сердитым тоном, который часто слышала у Глена Ханшоу), это не является доказательством утопления, поскольку «в ходе аутопсии не обнаружено признаков, характерных для утопления. Необходимо исключить все остальные причины смерти». Речной мусор мог попасть в организм Роули за время его долгого пребывания в воде.
Не исключено, что попаданию жертвы в реку предшествовало какое-либо другое катастрофическое событие. Патологоанатом предупреждал, что концентрация алкоголя в крови могла понизиться, так как труп впитал большой объем воды, однако с разумной долей уверенности утверждал, что у жертвы была сильная интоксикация. С учетом вышеперечисленного, патологоанатом брал на себя смелость предположить, что вероятной причиной смерти стало утопление.
Я закатила глаза. Типичный отчет опытного эксперта-перестраховщика! Рид Гарленд в своем следственном заключении проявил куда большую решительность. Впрочем, копам всегда хочется любой ценой сколотить крепкое дело. Коронер тоже это заметил, но не поддался на провокацию. Пожалуй, в данном случае открытый вердикт вполне оправдан. Но сколько вопросов осталось без ответа, на долгих семь лет повиснув в памяти детектива! Кто дал Адаму Роули снотворное? Зачем он пошел в ту ночь на реку? Сам упал в воду или его столкнули? Кто хотел его смерти? И почему из всех его друзей и знакомых именно Ребекку Хауорт так сильно расстроила смерть Адама?
А меня мучил еще один, самый трудный вопрос: если Гарленд за семь лет так и не раскрыл эту тайну, что могу сделать я?
— Профессор Стануэлл Уэсткотт? Третий квадрат, шестнадцатый подъезд, — сообщил дежурный привратник колледжа Латимер, чем привел меня в полное замешательство.
Когда, проигнорировав очередную белую табличку с надписью «Колледж закрыт для посещений», вошла в сторожку и гул городского транспорта стих за моей спиной, я почувствовала себя Алисой в Зазеркалье. Низкорослый толстобрюхий охранник (хорошо хоть без шляпы) стал гораздо услужливее, после того как я предъявила служебное удостоверение и по-дружески улыбнулась, чтобы смягчить официоз. Он метнулся из-за стола и вызвался лично проводить меня до кабинета профессора Уэсткотта.
Я пошла за ним по ухоженным газонам внутренних двориков, которые, как он объяснил, называются «квадратами». («Вот этот выстроен в начале шестнадцатого века, а вон тот — на девяносто лет позже; вон те „новые здания“, несмотря на их название, были пристроены в Викторианскую эпоху; слева от меня, где ступеньки, столовая».) Привратник устроил мне блицэкскурсию, но в какой-то момент я перестала его слушать и представила, как юная Ребекка Хауорт вбегает в арку, разделяющую первый и второй квадраты, торопясь на лекцию, вечеринку или свидание с заносчивым красавчиком Адамом Роули.
День выдался холодный и пасмурный, и почти во всех окнах, глядящих на лужайки-квадраты, горел свет. На дорожки, по которым мы шли, падали перекрестные тени. Я, обычно не слишком чувствительная к общей атмосфере места, невольно содрогнулась. На мгновение мне почудилось, будто мы вторгаемся в царство привидений. Мы прошли под арочным сводом, увитым голыми ветвями какого-то растения, и очутились в третьем, самом большом «квадрате», украшенном элегантной колоннадой из теплого золотистого камня, которому этот город во многом был обязан своей красотой.
— Шестнадцатый подъезд, — объявил мой гид-провожатый, останавливаясь перед входом с деревянной табличкой, на которой были перечислены четыре фамилии со всеми положенными регалиями: докторская степень, звание профессора (в их числе был и тот, к кому я шла). — Кабинет профессора Уэсткотта на втором этаже, справа. Если он вас ждет, его дуб будет открыт.
Я понятия не имела, что это значит, но решила не уточнять, опасаясь очередной лекции. Поднимаясь по пыльным деревянным ступенькам, я испытывала тревожное волнение. В телефонном разговоре заместитель директора колледжа был краток и довольно невразумителен. Я бы побеседовала с самим директором, но мне сказали, что он уехал и вместо него меня примет профессор Уэсткотт. Ждать я не могла.
Добравшись до верхней лестничной площадки, я увидела распахнутую тяжелую дверь, покрытую темным лаком. За ней белела вторая дверь, более традиционная — из белой крашеной панели. Она была закрыта. Я быстро оглядела обе створки. Наверное, говоря про дуб, привратник имел в виду внешнюю темную дверь. Неудивительно, что я чувствовала себя здесь крайне неуютно, будто попала в чужую страну без путеводителя и с трудом понимая местный язык. Я постучалась в панельную дверь, услышала долетевшее изнутри приглушенное «войдите» и толкнула створку.
Кабинет профессора Уэсткотта был большим, темным и страшно захламленным. Я остановилась на пороге и покосилась на пол, боясь споткнуться о кипы книг и бумаг, наваленных на ковре. Очень яркая настольная лампа служила единственным источником света, если не считать высоких окон с тяжелыми шторами, едва пропускавшими серые дневные лучи. Вдоль стен тянулись стеллажи с книгами. Казалось, они тоже поглощают свет и разносят запах затхлости. Во всяком случае, я надеялась, что этот «аромат» исходит от книг.
— А, полиция! — раздался голос из темноты за лампой. — Простите за беспорядок. В данный момент я пребываю в объятиях Вергилия, готовлю новый выпуск «Георгик» для университетского издательства, с головой зарылся в книгах и совсем запустил кабинет. Вы знакомы с Вергилием, констебль Керриган?
— Только заочно. Но вы занимаетесь интересной работой, — вежливо сказала я.
— Сомневаюсь. — Он вышел из-за стола, и я увидела высокого мужчину с лысиной, окаймленной редкими седыми волосами, и в очках с толстыми стеклами, выдающими завзятого книгочея. — Однако спасибо на добром слове.
Замдиректора колледжа оказался гораздо приятнее, чем я думала после нашего телефонного разговора. Он явно старался избавить меня от смущения, будто имел дело с напуганной студенткой. Признаться, в его обществе я и впрямь ощущала себя робкой восемнадцатилетней девчушкой, дрожащей перед экзаменом, хоть была на целых десять лет старше и к тому же служила констеблем столичной сыскной полиции.
Возле двери стояло маленькое малиновое кресло, заваленное книгами и бумагами. Уэсткотт указал на него.
— Садитесь, пожалуйста. Скиньте куда-нибудь эти вещи.
Мне понадобилась минута, чтобы убрать с кресла весь хлам. В бумажном ворохе неожиданно обнаружился носок цвета хаки. Я осторожно повесила его на стопку книг у моих ног. Наконец усевшись, я наткнулась на острый внимательный взгляд профессора Уэсткотта, который успел занять кресло с прямой спинкой в центре комнаты.
— Простите, что был с вами краток по телефону. Терпеть не могу этот чертов аппарат! Он всегда звонит не вовремя! Итак, вы хотели спросить меня про какого-то студента.
Опешив от столь стремительного перехода, я поспешно полезла в сумочку за блокнотом.
— Точнее, про двух студентов. Они учились здесь лет семь назад. Не знаю, помните ли вы их…
Он взмахнул длинной рукой. Может, этот жест означал, что семь лет всего лишь мгновение. Наверное, человек, который день и ночь думает о литературе и истории Древнего Рима, по-другому воспринимает время.
