Кит Скрибнер - «Гудлайф», или Идеальное похищение
«Это странная, прямо-таки парадоксальная история, — говорил Чад Стёрджен. — Самый стойкий защитник окружающей среды в высших эшелонах „Петрохима“ взят в заложники, как утверждают его похитители, за экологические преступления».
— Тоже мне защитник нашелся! — сказала Тиффани.
«В данный момент остается только выяснить, кто такие эти „Воины радуги“. Твой черед, Тоши».
Тиффани вскинула кулаки над головой. Ей бы следовало побрить под мышками, подумала Коллин.
— Пусть грянет революция!
— Не надо так говорить, — сказала ей Коллин. — Это ведь трагедия. Ты видела лицо этой несчастной женщины?
Эта женщина не была ни высокомерной, ни шикарной: на самом деле она казалась такой же, как сама Коллин.
— Все это просто ужасно, — сказала Дот, ставя тарелку с едой перед Малкольмом и подавая ему вилку. — Ракушки с баклажанами, как ты любишь, — добавила она.
— Ну, убедился, пап? Довольно профессионально, на мой взгляд.
— Здорово звучит, — откликнулась Тиффани. — Экотеррористы!
— Ох, прошу вас! — произнесла Коллин. — Какие же они террористы? Это просто ужас какой-то, что они сделали!
— По правде говоря, я не знаю, чему верить, — заговорил наконец Малкольм. — Со стороны глядя, трудно понять, кто тут кого за ниточки дергает. Но одно могу вам точно сказать: его жену не показали бы по телику, если бы не принимали все это всерьез.
— А Эрика говорит, это как раз то, что нужно движению за коноплю. Радикальные действия. Если хотя бы один человек из десяти начнет ее выращивать, мы заткнем глотки всем судам. И у Джорджа Вашингтона, и у Томаса Джефферсона были целые плантации конопли. Абсолютные радикалы — прическа конский хвост и туфли с пряжками!
— Если какой-нибудь псих сбежит из психушки и приставит револьвер к шее заложника, — сказал Малкольм, — приходится идти ему на уступки. Только это не делает из него профессионала.
— А вот и нет, дедуль, — возразила ему Тиффани. — На этот раз все по-настоящему. Наркотики — всего лишь начало. Мы просто выжидаем. А это — революция.
— Мы? — спросила Коллин.
Тео похлопал отца по руке:
— Девочка — настоящая отличница. Голова у нее хорошо варит.
Да школа-то не очень хорошая, подумала Коллин. Самой первой тратой из полученных ими денег будет чек за будущий год в подготовительной школе.
— Положим конец крупным корпорациям — уничтожим одну за другой, — пообещала Тиффани.
Коллин радовало, что ее родители не дожили до разрушения Лудлоу. Нехорошо, что Тиффани приходится расти посреди трущоб.
— Я пока налью тебе полстакана, — предложила Дот, — а ты сама сможешь потом налить еще, если захочешь. — Она поставила картонку молока у стакана Тиффани. — Это полезно для твоих замечательных зубов.
На одной стороне картонки виднелась расплывчатая фотография маленькой девочки. Под ней шла надпись: «Вы меня видели?»
— Но если они держат жертву, — рассуждал Малкольм, — чего они хотели добиться, заставив жену выступить по ТВ? Выглядит как-то импульсивно. Иррационально. Вроде что-то у них пошло не так.
— Ох ты, Боже мой! — произнес Тео.
Импульсивно. Иррационально. Не так. Коллин содрогнулась от фактической стороны того, что они натворили. Человек — их пленник — в гробу!
Малкольм поставил локти на стол.
— Они хотят получить деньги по-быстрому и — насколько это возможно — по-тихому. Они не выиграют…
— Да все это — ради огласки, — перебила деда Тиффани. — Они хотят, чтобы люди задумались об окружающей среде.
Лицо Тео расплылось в улыбке:
— Эта девочка точно пойдет в колледж учиться.
— Так что ты думаешь, эти экологические штучки — всерьез? Не для того, чтоб со следа сбить?
Тео кивнул:
— Я верю этому, пап. В самом деле верю.
— Это великий исторический момент, — заявила Тиффани.
— Немедленно прекрати! — Коллин отреагировала слишком резко. Тиффани надулась. Поковыряла палочками ракушки у себя на тарелке. — То, что произошло с этим человеком, просто ужасно, а вы обсуждаете, хороший это был план или плохой, и не благородное ли это дело, а где-то находится связанный, ни в чем не повинный человек…
— Полегче, Коллин! — остановил ее Тео. — Остынь!
Малкольм посмотрел на Коллин так, что она сразу почувствовала себя виноватой.
— Тоже мне ни в чем не повинный! — Тиффани подняла глаза к потолку, кончики китайских палочек тоже поднялись кверху. — Очень может быть, что мистер Петрохим сейчас наслаждается жизнью, как никогда раньше. Остынь, мам.
— А я уверен, что мистер Браун в полном порядке, — сказал Тео.
— Могу поспорить, они там кормят его вегетарианской едой, — продолжала Тиффани, — не покрытой пестицидами, которые его собственная компания целыми тоннами выпускает. Кстати, между прочим, конопля растет без всякой химии, а это лишний повод, чтобы «Петрохим» ее ненавидел, а еще — конопля не истощает почву. Поспорим, они дают ему соевое молоко, и оно ему нравится.
— О-ох, — произнесла Дот. — Я как раз собиралась сказать, заведующий отделом пищевых складов сообщил мне, что они не поставляют соевое молоко. Он сказал, раньше они продавали соевый творог, но его никто не покупал.
— Спасибо, бабуль. Эрика говорит, надо в Ашертон поехать, там можно купить. Не беспокойся.
Коллин необходимо было проверить, как там мистер Браун. День был невыносимо жаркий. Она уехала из мини-складов еще до самого страшного пекла. Она могла только вообразить, что там происходит. Сегодня утром он выглядел гораздо лучше, но к тому времени, как ей надо было уходить — даже после воды и полбаночки «Эншуэ», — он уже не очень хорошо соображал. Что бы там ни говорил Тео, мистер Браун нуждается в уходе. И она сказала Тео:
— У меня сегодня встреча назначена.
Он посмотрел на нее, ничего не понимая.
— Жены в яхт-клубе встречаются, — объяснила она. — Тебе незачем туда ехать.
— Да и тебе незачем.
Она энергично потрясла головой.
— Мы все дело сорвем, если станем там слишком часто появляться. Это будет странно выглядеть. Вроде нам так уж не терпится.
— Ты не прав, — сказала она ему.
— Об этом мы попозже поговорим.
— Да-а, — протянула Тиффани. — Этого мужика там, наверно, обхаживают девахи-неряхи, в сандалиях на босу ногу и с вот такими баллонищами… Ну, я что хочу сказать, они никак не в моем стиле, но политически я с ними солидарна.
Взгляд Коллин заставил Тео опустить глаза.
— По моему опыту, — сказал Малкольм, положив ладонь на руку внучки, — люди, решившиеся на преступление… Их вовсе не заботит жизнь других людей. Они, может, на поверхности и кажутся такими же, как мы, да только внутри они ничего такого не чувствуют. Не как мы все.
Пальцы Коллин крепко сжали ручку вилки.
— Поеду сразу, как мы поедим. — Ей было страшно при мысли о том, что происходит с ее мужем.
— Давай сменим тему, — сказал Тео.
— Кто-то же должен бороться с этой системой. — Тиффани взболтала молоко в картонке и пощелкала палочками под фотографией девочки. — Малолетнюю девчушку похищают, ее лицо помещают на такой вот картонке — и все! Но когда нарушается безопасность президентов корпораций или политиков или судей, то это уже революция. Это — государственная измена против капиталистического строя. Если этих похитителей поймают, я вам обещаю — их на электростуле поджарят, как пить дать.
— Заткнись, Тиффани! — сорвался Тео.
— Мученики, — сказала она. — Тостики подгорелые.
* * *Капля воды шлепнулась на клейкую ленту, залепившую левый глаз Стоны. В горле у него зазвучали слова: «Простите меня, святой отец, ибо я согрешил».
Он увидел лицо Нанни по ту сторону столика в ресторане «У Марселя», лицо Нанни, озаренное снизу светом свечи. Она успела взять только одну ложку крем-брюле. И совершенно невероятным образом ложка оказалась отброшенной на край столика, длинное желто-коричневое пятно протянулось через белоснежную скатерть. Это было столь невероятно, что Роберт спросил, все ли в порядке с едой. Стона допил портвейн и сделал знак, чтобы бокал наполнили снова. Махнул Роберту, чтобы тот ушел.
В тот день Стона с огромным облегчением услышал новости об Оуквилле. Он позвонил в ресторан «У Марселя» и заказал столик, потом позвонил Нанни. Когда они заказали десерт, Нанни сказала:
— Ты выглядишь спокойным и веселым. Впервые за много недель.
— Да это все мой паршивый желудок. Он меня замучил. — К тому же Стона все это время очень плохо спал. Ком в горле становился все плотнее и плотнее. — Но теперь все прошло.
И он высоко поднял бокал с портвейном.
— Динь-динь, — произнесла Нанни, подняв руку, в которой ничего не было.
Так же, как много раз до этого случая, она не знала, что именно они празднуют. Да и не хотела знать. Она полагала, что он и так слишком много времени уделяет работе, чтобы позволить рабочим делам заполонить каждую свободную минуту их жизни.
