Ридли Пирсон - За секунду до взрыва
— Не потеряет, — спокойно сказал мужчина. — Все будет нормально.
Рука в перчатке сгребла его за шиворот и поволокла к лифту. Ему показалось, что они поднимались наверх целую вечность. Он сам вскрыл полицейскую печать на двери, сам открыл шифрованный замок и сам запер дверь за собой.
— Вам придется докончить свою работу, — произнес пациент с заражением в семнадцатом зубе. — Она проследит. — Он похлопал его перчаткой по плечу. — Если что, она вас кокнет.
Женщина снова обворожительно улыбнулась. Сердце Розена колотилось с такой силой, что, казалось, сейчас выскочит.
— И на этот раз давайте новокаин. Без фокусов.
— Но… почему? — спросил Розен.
— Потому что болит, — ответил страшный незнакомец. — Болит у меня зуб.
— Нет… Я спрашиваю, почему именно я?
— Потому что никому и в голову не придет искать меня здесь, — он кивнул самому себе и добавил, усмехнувшись: — в этом самом кресле.
Усмешка была слишком принужденной, глаза отсвечивали холодным голубым блеском. Контактные линзы, догадался Розен. И почувствовал, что у него опять подгибаются колени. Пистолет казался непомерно огромным в изящных руках женщины.
— Я не могу работать, когда эта штука направлена прямо на меня, — сказал Розен.
— А вы все-таки попытайтесь, — ответил страшный пациент.
Как тяжело, оказывается, работать без ассистентки! Как медленно идет без нее работа! А он и не замечал, насколько привык к ней. Внезапно его охватило меланхолическое настроение, ностальгия по тем годам, которые он провел в этом и других кабинетах за частной практикой. Волной нахлынули воспоминания. Приятные и удручающие. Ему никак не удавалось полностью сосредоточиться на работе. А впрочем, какая разница? Он уже понял, что это будет последняя в его жизни работа. Последнее представление. Он всегда так думал о своей работе — как о представлении. Последнее представление, а значит, по логике вещей, не стоило бы и приниматься за эту работу, раз ему все равно не выжить. Может, вместо того, чтобы лечить этого, лучше долбануть его прямо в мертвый глаз, а потом вырвать из глазницы. Но он знал, что не способен на такое. Он всего лишь дантист. Правда, чертовски хороший дантист. И чтобы еще раз, в последний раз, доказать это, он продолжал работу.
Наконец он закончил. Черт побери, это была действительно отличная работа! Он сделал своему последнему пациенту знак встать.
— Мне понадобятся антибиотики, — сказал пациент, — и болеутоляющие.
Розен не выносил пациентов, которые указывали ему, что надо делать. Это была его работа, и он в ней был профессионалом.
— У меня нет таких лекарств. — Он не умел врать.
— Есть, — спокойно произнес пациент. — У вас здесь их полно. Имейте в виду, доктор, ошибки в этой игре дорого обходятся. Сядьте! — Он указал Розену на кресло. С силой подтолкнул его. Розен почувствовал, какая злость кипит в этом человеке. Ему пришлось закусить губу, чтобы зубы не стучали. Страх окатил его леденящей волной. — Говорите, где лежат лекарства.
Розен не мог говорить: голос ему не повиновался. Он видел, что с каждой секундой человек все больше злится, но ничего не мог с собой поделать. Наконец умудрился поднять руку и указал пальцем на шкафчик с лекарствами. Женщина быстро передала мужчине пистолет — теперь он уже не казался таким огромным — и устремилась к шкафчику. Вернулась с коробочкой, в которой лежали порошки амоксициллина.
— Ну вот и отлично! — проговорил пациент со швом на месте семнадцатого зуба. Нет, все-таки отличную работу он проделал, особенно если принять во внимание все обстоятельства.
Руки ему привязали к ручкам кресла. На мгновение его охватила глупая, дурацкая радость: не стали бы его привязывать, если бы собирались убить. Он даже глаза прикрыл в блаженной надежде.
В следующий момент он услышал знакомый звук: разрывали упаковку шприца. Его снова охватила паника. Он открыл глаза. Страшный человек с мертвыми голубыми глазами наполнял шприц ртутью! Зачем наполнять ртутью шприц?!
А когда это они успели залепить ему рот? Он, наверное, отключился на несколько минут. За это время здесь многое изменилось.
Он успел еще окинуть последним взглядом свою жизнь и пожалеть о том, что лучшие годы он провел под этой слепящей горячей лампой, ощущая зловонное дыхание из чужих ртов, о том, что так и не успел выразить жене и детям всю ту любовь, которую испытывал к ним. Шарик ртути на острие иглы скатился на пол. Эти голубые глаза ужасны, в них нечеловеческая жестокость. Он почувствовал укол иглы, услышал громкий всхлип женщины. Он повернул к ней голову, умоляя о пощаде. Но в этот момент завеса слез закрыла ему глаза, а от пронзительной боли в груди он потерял сознание. Навсегда.
Левина разбудил телефонный звонок так же, как и миссис Кияк, которой потребовалось невероятно много времени, чтобы вернуться к Дункану. Она прошла мимо Дэггета, пробормотала что-то о том, что надо бы выделить ей отдельную комнату, и завалилась в его постель досыпать — такой у них был договор.
Левин уже успел созвониться с комендантом здания, где находился кабинет Розена. Все трое встретились у входа и вместе поднялись к приемной Розена. Красная полицейская печать с двери была сорвана. Дэггет уже заранее знал, что они там увидят. И ненавидел себя за это. Вина была целиком на нем. Он так и не удосужился продумать ситуацию, иначе бы, наверное, сообразил, что убийца может вернуться и продолжить начатое.
Дэггет никогда не любил запаха зубоврачебных кабинетов, эту смесь лекарств, настоенных на спирту, и старой зубной пасты. Он быстро прошел через приемную. Как ни странно это может показаться, он никогда не видел труп человека так близко. Он видел сотни, а может, тысячи снимков, он видел десятки трупов на месте аварии самолета, он видел бабушку в гробу, в конце концов. Но так близко — никогда. Его и самого удивила эта мысль: столько лет в ФБР, и надо же, это его первый труп. Это как потеря невинности — вдруг пришла ему в голову странная мысль. Он стоял совсем близко и смотрел в неживые глаза доктора Джона Розена. На этот раз ошибки быть не могло: Розен не дышал. Глаза сухие, зрачки застывшие. От него пахло экскрементами. Куда смотрели эти остановившиеся глаза, что они видели? О чем он думал в последнюю минуту? О чем бы думал Дэггет в последнюю минуту своей жизни?
Внезапно его охватило совершенно непреодолимое желание. За дверью уже слышались шаги Левина. Если он не сделает этого сейчас, ему уже не успеть. Левин будет здесь через несколько секунд. Глупое, совершенно необъяснимое, детское желание… но он не мог ему противостоять.
Дэггет протянул руку, осторожно дотронулся до мертвеца, до его кожи. И тут же отдернул руку. Так ребенок обычно гладит лошадь в первый раз в жизни. Дэггет не мог вспомнить, откуда ему знакомо это ощущение.
Глава тринадцатая
За окном спальни слышался громкий шелест листьев на кустах рододендрона. С минуту Кэри лежала, прислушиваясь к этому звуку. Бриз! Наконец-то! Слава Богу! Может, теперь жара хоть немного спадет. Все цветы у нее в саду повяли и высохли от этой жары. А какие там были тюльпаны! Что это было за необыкновенное зрелище, что за чудесная картина! Все цвета сплелись на ней в причудливый узор, от бледно-желтого до ярко-розового и вишневого. Такого Кэри еще никогда в жизни не видела. Она жила этим садом. И огородик свой любила не меньше. И вот теперь эта проклятая жара все сгубила.
Кэри откинула тонкую простыню и теперь лежала совершенно голая, наслаждаясь ветерком, обвевающим ее тело. Это было как дар, посланный с небес. Она приподнялась на локте, чтобы захватить побольше этого чудесного прохладного воздуха, она пила его. Ветерок даже чуть взлохматил ее волосы. Вот если бы еще дождь, а еще лучше ливень! Тогда, может, настанет конец этой иссушающей, изматывающей жаре. И все опять будет хорошо.
Или почти все.
Она снова откинулась на спину, купаясь в струях прохладного воздуха. Потом дотянулась до телефона, набрала номер сестры. Та ответила очень громко, по-видимому, пытаясь перекричать галдеж, — в это время они уже все сидели за завтраком.
— Это я, — сказала Кэри.
Детские голоса чуть стихли, наверное, сестра понесла телефон в кабинет. Кэри живо представила себе всю картину: красные кожаные кресла, диван, по всем стенам книги, расставленные в алфавитном порядке. Муж у сестры педант — из тех, что любят расставлять книги строго по алфавиту; еще он держит картотеку адресов и дней рождения всех родственников и знакомых и еще не забывает помечать, когда они с женой в последний раз совокуплялись.
— Что-то ты сегодня поздно звонишь, — заметила сестра.
— У меня сегодня ленивое настроение. Надо бы встать и идти, да что-то я никак не соберусь с силами.
— Вот видишь! Видишь! Как раз то, что я тебе говорила.
