Зухра Сидикова - Стеклянный ангел
— О стеклянных ангелах?.. — теперь Решетников пытался вилкой подцепить ускользающую оливку, — …нет уж, господин журналист, я хоть и пьяный, а ни гу-гу… Жанна предупредила, что вы будете подкатывать.
— Да ладно вам, Семен! Жанна уже давно мне все рассказала, ведь я помогаю ей в расследовании. Мне просто интересно ваше мнение.
— А-а-а… — протянул Решетников, — вы и ее записали в свой послужной список эротомана? Думаете, я не вижу, как вы на нее поглядываете? Она, конечно, лакомый кусочек… — Он, наконец, поймал оливку и отправил ее в рот — …но вот только никому доставаться не хочет. Я бы ее и сам съел, но…
— Семен, а тебе не достаточно?
Жанна появилась неожиданно. А ведь только что стояла у окна рядом с той толстухой в синем велюре. Миша специально посмотрел, когда начал разговор о стеклянных ангелах.
Села, как ни в чем не бывало, за их столик, подперла кулачком подбородок, улыбается. Миша напрягся, сейчас ему не хотелось ни смотреть на нее, ни, тем более, разговаривать. Он взял нож, вилку, и сделал вид, что занят бифштексом.
— А я что?… — пьяно заулыбался Решетников, — … я ничего… Мы вот с господином журналистом беседуем. Он у меня все о стеклянных ангелах выспрашивает, а я ни словечка… как ты и велела…
Жанна быстро взглянула на Мишу. Он отвел глаза.
— И про лонжу ни-ни… — икнул Решетников, и, вытянув губы, потянулся через стол. — Жанночка, дорогая моя, разреши тебя поздравить…
— Семен, тебе домой пора, — сказала Жанна, — я такси вызову. А вам, Плетнев, стыдно должно быть подпаивать человека, чтобы выведать у него…
Миша со злостью швырнул нож на стол. Зазвенела посуда, гости стали на них оборачиваться.
Он встал и пошел к выходу.
Проходя мимо рояля, заваленного разноцветными коробками, он увидел букет белых роз, которые так тщательно выбирал в цветочном магазине. Розы подвяли, потемнели. Мише стало жаль потраченного на них времени, и внезапно, с безудержным раздражением, денег, выброшенных на ветер.
* * *Он сел в машину. На душе было муторно. Муторно и обидно до слез. Черт, не хватало еще разреветься. Вот почему мужики курят и водку глушат. Чтобы не плакать. А он сам себя добровольно лишил этого утешения в угоду маме. Бедной, бедной маме, которая пашет днями и ночами, пока ее бестолковый сын возится с красивой бесчувственной дурой. Зачем позвала его, ведь он не напрашивался? И этот взгляд, полный презрения… Не буду больше ей звонить. Никогда больше не приду, и не позвоню. Пусть катится к чертям собачьим. И стекляшки эти проклятые пусть катятся. Завра же пойду искать работу. Не нужно мне от нее ничего.
Кто-то постучал в окно, издавая звенящий и чуть царапающий звук. Миша поднял глаза. Жанна скребла по стеклу согнутым пальчиком. Это от кольца получался такой звук. Миша помнил это колечко с зеленным камушком. Когда она гладила его лицо в прошлый раз, он чувствовал его прохладную гладкость.
Он открыл окно, но сидел молча и не смотрел на нее.
— Ты почему так рано уезжаешь? — спросила она.
— Мне пора, — сказал он, стараясь казаться как можно более равнодушным.
— Ты обиделся? — она протянула руку и потрепала его по волосам, и от этого прикосновения его словно обожгло внутри.
Но он отвел голову. Отстранился слегка.
— Нет. На что мне обижаться? Все правильно. Только не понимаю, зачем ты меня позвала, если у тебя даже минутки на меня не нашлось?
Она открыла дверь, сказала просто:
— Подвинься.
— Зачем? — спросил он холодно, обида все еще переполняла его.
— Ну подвинься, — мягко попросила она.
Он подвинулся, не понимая, чего она хочет.
Она села на его место, пристегнулась. Потом повернула к нему освещенное светом уличного фонаря лицо:
— И ты пристегнись, а то знаешь: я — недисциплинированный водитель, нарушаю иногда.
Он пристегнулся, и она тронулась с места.
— А как же твои гости? — спросил он, все еще пытаясь сохранить суровость, но в душе уже ликуя, уже предвкушая.
— Ничего, — улыбнулась она, — им уже и без меня весело.
Он решил, что они поедут к ней на квартиру, но через пару поворотов она выехала на проспект, ведущий к загородному шоссе.
Он не стал ничего спрашивать, пусть будет, как она хочет. Ему было очень хорошо ехать вот так рядом с ней, чувствовать запах ее духов, касаться ногой ее колена и иногда, поворачивая голову, видеть ее профиль.
Она сосредоточено смотрела на дорогу и, чем дальше они отдалялись от города, тем больше набирала скорость.
— Лонжа — это веревка, — неожиданно сказала она.
— Что? — удивился он.
— Лонжа — это веревка. Для страховки. Используют воздушные гимнасты в цирке.
— И что, это относится к делу о стеклянных ангелах?
— Относится, — сказала Жанна, — в одном из случаев на месте преступления обнаружили кусок веревки, которой был задушен потерпевший. Обычно никаких следов убийца не оставлял, кроме фигурки ангела. Но в этот раз его спугнули, и он не успел снять веревку с шеи. У Семена друг один есть — он в детстве в цирковой школе занимался, вот он и подсказал, что гимнасты используют такую веревку для страховки. Но это только предположение…
— В каком случае? — спросил Миша.
— В случае с Боровиковым.
— Ясно, — сказал Миша и подумал о том, что он-то знает, кто спугнул убийцу. Соседка, которая вышла на лестничную площадку, чтобы позвать мальчика-инвалида. Говорить об этом Жанне или подождать? Пожалуй, лучше повременить с этим. Так не хочется портить эту близость, это очарование, это счастье просто быть рядом с ней.
— Почему ты все-таки рассказала мне? Ты ведь запретила Решетникову?
— Ничего я ему не запрещала, просто хотела сама рассказать. Семен вечно все путает. Ты ведь сам видел, в каком он иногда бывает состоянии.
— Может, есть еще какая-нибудь информация? Мне бы пригодилась.
— Пока ничего нового нет, кроме того, что я тебе уже рассказала. Появится, сообщу, если, конечно, не передумаешь.
— Не передумаю.
— Хорошо. Только давай не будем больше об этом, ведь сегодня мой день рождения.
— Не будем, — сказал Миша и отвернулся к окну.
У нее сегодня день рождения… И зачем нужно было приглашать эту кучу народа? Могли бы провести этот день вместе, только вдвоем. Еще эта злосчастная корзина от этого С.Я. Зандера, черт бы его побрал. И жалкий увядший букет, ненужный Жанне, как и сам Миша.
Через некоторое время Жанна свернула с шоссе на какую-то проселочную дорогу, потянулись темные поля, где-то в самом конце которых расплывались, дрожа, пятна желтых огней, которые все приближались, пока машина, наконец, не въехала в какой-то поселок или деревню.
Здесь Жанна скинула скорость, и они медленно двинулись по, видимо, центральной улице вдоль темнеющего ряда домов с мерцающими проблесками желтых окон.
Доехали до самого конца улицы, потом поднялись в гору. Пару раз машина пробуксовывала, и Миша переживал, что встанут. Но все обошлось, Жанна оказалась отличным водителем. Здесь стоял небольшой, крытый черепицей, отливающей красным в матовом лунном цвете, дом, с трех сторон огороженный невысоким дощатым забором, а четвертой стороной глядящий на лес, уходивший остроконечной громадой куда-то в стылую темноту.
Жанна остановила машину у самых ворот.
— Ну что пойдем? — спросила негромко.
— А где это мы? — отозвался Миша.
— Пойдем, я тебе кое-что покажу. Жанна вышла из машины, толкнула незапертую калитку и исчезла в темноте, окружавшей дом.
Миша заторопился следом.
Жанна стояла на крыльце и отпирала замок, висевший на тяжелой деревянной двери. Дверь тихо заскрипела, пропуская их в дом.
— Осторожно, — сказала Жанна, — не споткнись. Здесь порожек высокий.
— А свет нельзя включить? — поинтересовался Миша, которому как-то не по себе стало в этой темени, в незнакомом месте.
— Здесь нет электричества, — ответила Жанна, — дай мне руку.
Она крепко сжала его ладонь и повела куда-то в темноту комнат.
— Подожди, я свечи найду.
Жанна отпустила его руку, и Миша остался стоять один. Ему совершенно ничего не было видно, и это было странное ощущение, словно погружение во что-то черное, беззвучное.
Раздался щелкающий звук, это Жанна зажгла свечу от зажигалки. Комната осветилась слабым колеблющимся светом.
— Иди сюда, садись.
Миша присел на край широкой, стоявшей вплотную к бревенчатой стене, кровати.
— Куда это ты меня привезла?
— Не нравится? Хочешь, вернемся в город?
— Нет, нет, нравится. Только здесь как-то темно и холодно.
— Я сейчас камин затоплю. Здесь отличный камин, и дров сколько угодно.
Через десять минут запылали, потрескивая дрова, приятно запахло дымком.
— И все-таки, где мы?
