Джузеппе Д'Агата - Возвращение тамплиеров
— Еще одна дата: тысяча восемьдесят девять.
— Год, когда Гуго де Пейнс, основатель ордена тамплиеров, посвятил себя Господу.
3. ВЫЧИТАНИЕ.— Вычитаем второй результат из первого.
1989 – 1089 = 900— Девятьсот лет, — проговорил Джакомо.
4. ДЕЛЕНИЕ.— Последний результат делим на три.
900: 3 = 300— Три — столько тайных Великих магистров было у тамплиеров после роспуска ордена, — объяснил Гельмут, поднимаясь и глядя в долину, простиравшуюся до самого горизонта. — Один на каждые триста лет, начиная с тысяча восемьдесят девятого.
— Тысяча триста восемьдесят девять, тысяча шестьсот восемьдесят девять, тысяча девятьсот восемьдесят девять, — задумчиво проговорил Джакомо. — Первым был князь Иньяцио Римский, тот, что построил загадочный Третий храм.
Гельмут жестом подтвердил мысль друга и взглянул на него.
— Я узнал это от Уайта, — пояснил Джакомо. — Но имя князя упоминается также в болонском пергаменте, что хранился в ските Сан Себастьяно. Похоже, ему удалось пленить дьявола.
— Эта история мне известна. Но почему ты говоришь, что пергамент хранился в ските?
— Недавно кто-то украл его. — Помолчав немного, Джакомо спросил: — А кто второй Великий магистр?
— Испанец Альфонсо Севильский.
— Избранный в тысяча шестьсот восемьдесят девятом году. Какой ценой было оплачено избрание первых двух?
— Не знаю, но после упразднения орден сохранил немало богатств. Они остались у тех, кто выжил.
— Думаю, что личное состояние было непременным условием для избрания Великим магистром.
— Нет, это не так. Магистром мог стать и бедный человек. Главное условие — отсутствие прочных связей с женщинами.
Джакомо с содроганием подумал о странном совпадении. У него тоже не было никаких прочных связей с женщинами: все они были насильно вырваны из его жизни.
Очнувшись от собственных мыслей, он сказал:
— Альфонсо Севильский, должно быть, еще жив.
— Так или иначе, жить ему осталось недолго. До конца этого года орден должен обрести нового магистра. Не спрашивай, избран он или нет. Я не знаю. — Он поймал взгляд Джакомо и добавил с легкой улыбкой: — Не знаю даже, появится ли у ордена новый магистр.
— Мне кажется, это зависит от тебя. Думаешь, тебе удастся найти Третий храм?
— Мои надежды тают с каждым днем.
— Именно ты… То есть я хочу спросить, почему это выпало именно на твою долю?
— Нетрудно догадаться. Наверное, потому, что из всех рыцарей я был худшим. Вор, который так никогда и не раскаялся.
Легкий ветерок веял над холмом, вороша волосы друзей. Неистощимое, отчасти детское любопытство Джакомо вновь дало о себе знать.
— А что случится, если третий Великий магистр не будет избран?
— По соглашению, которое заключил Жак де Моле в тысяча триста четырнадцатом году перед тем, как взойти на костер…
— Соглашение с силами зла?
Гельмут улыбнулся, не глядя на Джакомо:
— Силы зла, силы добра… Все это сложнее, чем в катехизисе. Когда бежишь, чтобы спастись, стучишь во все двери. Первая, которая откроется, уже хороша для тебя. Главное — результат. Может случиться, что, устремляясь к Богу, часть пути придется проделать в компании дьявола. — Гельмут терпеливо продолжал: — В соглашении сказано, что последний Великий магистр к концу своего правления возродит орден тамплиеров. И его рыцари восстановят мир на планете, опустошаемой войнами. — Легкая ирония проскользнула в его почти бесцветных глазах. — Не знаю, так ли все сложится. Но если не будет третьего Великого магистра, орден не возродится и тамплиеров — рыцарей Храма — засыплет песок забвения.
Они спустились с холма к аббатству, храня задумчивое молчание.
Гельмут ушел к себе — заниматься административными делами, и только к вечеру Джакомо Риччи вновь увиделся с ним. Тот работал за небольшим письменным столом и предложил другу немного подождать — он вот-вот закончит. Джакомо Риччи впервые оказался в спальне Гельмута — строгом помещении, напоминавшем монастырскую келью. На стенах, правда, висели несколько картин, и молодой человек принялся рассматривать их, хотя света недоставало.
И вдруг сердце его вздрогнуло. Джакомо бросился в глаза средней величины мужской портрет.
Этот был тот самый вельможа, которого Бартоломео Венето написал в 1520 году. Чтобы получше рассмотреть картину, Джакомо снял ее со стены и поднес к окну. Знатный господин и на этой картине был изображен до пояса, в богатой одежде, однако без вышивок. На груди не было круглого лабиринта, а рукава не были украшены узлами Соломона.
Картина была без подписи, но на ней значился год — 1489. Джакомо сразу же связал его с датами на обороте загадочного рисунка, что был у него дома, и с той, которую упоминал падре Джованнини, говоря о визите князя Иньяцио в аббатство Сан Себастьяно.
Джакомо почувствовал, что его душит волнение.
— Знаешь, кто этот человек?
Гельмут оторвал на мгновение взгляд от бумаг и спокойно ответил:
— Это Иньяцио Римский. Во всяком случае мне так кажется.
Джакомо вспомнил, что во время прогулки по Авентинскому холму Иеремия Уайт сказал ему, что ищет портрет Великого магистра. Видимо, он искал именно этот.
— Уайт его видел?
— Нет. Конечно нет.
— А давно он у тебя? Это твоя собственность?
Гельмут положил ручку и удивленно посмотрел на друга, потом на картину:
— Да все время висит, сколько себя помню. Хотя нет, подожди… Барон… Это он повесил его сюда, на эту стену. Но какое это имеет значение?
— Гельмут, может быть, мы… Как по-твоему, кто автор?
— Думаю, это картина из Нюрнберга, из мастерской Вольгемута, где работал молодой Дюрер.
— Но она написана на открытом воздухе.
— Откуда ты знаешь?
— Фон! — возбужденно воскликнул Джакомо Риччи. — Иди сюда, иди посмотри, какой здесь фон!
Гельмут подошел к картине и действительно увидел, что за левым плечом князя Иньяцио нарисован скромный пейзаж. Круглое здание — возможно, сельская часовня с крестом — стояло между двух огромных деревьев, и ветви их выделялись на фоне вересковой пустоши.
— Художники того времени нередко украшали портреты разными пейзажами, чаще всего вымышленными.
— Нет, Гельмут, этот пейзаж настоящий. Это в Арденнах. А два дерева — те самые дубы, между которыми стоит сыроварня Мааков.
Гельмут тоже заинтересовался, включил свет, и они снова принялись рассматривать картину. Джакомо не мог оторвать от нее взгляд.
— Плэн-де-Пастер и два дуба… Гельмут, надо срочно ехать в Арденны.
Но друга уже не было рядом. Он поспешил к телефону — звонить в Болонью.
В среду 6 сентября Джакомо и Гельмут, проскочив Страсбург, прибыли в Бастонь и остановились в гостинице «Мозер». Они приехали в «мерседесе», ведя машину по очереди. Двумя часами позже с автобуса, шедшего из Брюсселя в Люксембург, сошел Яирам.
После звонков Гельмута и Джакомо падре Белизарио отправился искать Яирама и без труда убедил его отправиться в Бельгию. Молодой человек, замкнувшийся в невыносимом одиночестве, только и ждал предлога, чтобы встретиться с Джакомо. К тому же его весьма обрадовало, что падре Белизарио не имел ничего против.
Джакомо и Гельмут ждали его на остановке. Увидев их, Яирам, не в силах сдерживать радость, бросился навстречу. Поставив чемодан, он горячо обнял Джакомо. Гельмут тоже встретил его как старого друга. Он выразил это по-своему — крепким рукопожатием.
Остальную часть дня трое друзей провели вместе в бесконечных разговорах, зашедших далеко за полночь. Яираму поведали о событиях и находках, пока еще ему не известных. На протяжении долгой беседы — сплошные вопросы, ответы, предположения — молодой человек чувствовал, как в нем растет желание принести пользу расследованию, поучаствовав в раскрытии — а оно обещало стать близким — загадок, которые столько месяцев волновали их.
От волнения Яирам плохо спал в ту ночь и, рано проснувшись, тотчас разбудил друзей. В Нешато они останавливаться не стали, а поехали прямо в Плэн-де-Пастер. Солнце скрывалось за легкими облаками, и туман, местами довольно плотный, навис над пустынной землей. Яирам показывал дорогу, и вскоре все трое стояли у сыроварни, покинутой Мааками. Жалкая травка, выросшая кое-где, уже пожухла.
Они нашли спиленные дубы, изображенные на картине неизвестного немца. Сходство прямо-таки бросалось в глаза.
Вокруг стояла удивительная тишина, и возбуждение, которое испытывали молодые люди, было едва ли не осязаемым. Они двигались осторожно и объяснялись жестами или отрывистыми репликами. Выяснилось, что сыроварню построили как раз на том месте, где стояла часовня пятнадцатого века. Обойдя все строение, сооруженное в форме буквы «Г», они не нашли ни руин, ни следов от них, ни каких-либо иных примет.
