Измайлов Андрей - Время ненавидеть
– Ка-ав-во-о? – прыщавый тут как тут.
– Синюха! Одно из пяти!.. – отсылает он напарника обратно жестом того самого медного Петра-великого.
– Да пошли вы! – снова усовывается.
– Что за кличка, фу! Он же тоже человек. Тем более сокурсник. Милосердней надо быть к людям милосердней! – отыгрываюсь для вящего самолюбия. – Мы же с вами интеллигентные люди. Не так ли? Вы, кстати, что заканчивали? Философский? Исторический? Или…
– Юрфак, – примиряет он воспалившуюся ситуацию возвращением в кресло и свойской усмешкой. – Продолжим!
– А почему «Синюха»? – логично не отстаю я. Разве не логично? По-моему, даже очень.
– Это не кличка, это определение, – отстаивает «Брежнев» постулат «мы же с вами интеллигентные люди». – Наши в Финляндии всех алкоголиков так зовут. Там они, в смысле алкоголики, на полном гособеспечении. Между прочим, резонно. Их там не лечат, не перевоспитывают, как у нас безуспешно стараются. Считается – бессмысленно, если человек сам выбрал. Такой пропащий добровольно сдает квартиру, имущество и не претендует ни на что. Государство предоставляет ночлежку, кормежку, пособие мизерное – марок десять-пятнадцать. Живите как знаете. И живут. Наши их прозвали «синюхами» – прикипело. Больше всего их в Турку – там верфи, там они и пасутся, клянчат. Выглядят, между прочим, не так жутко, как наши, но ВЫГЛЯДЯТ. Не очень напористые, но подходят, просят: «Дай марку». И тут же уточняют: «На кофе!». Жека фактически у нас без всякой Финляндии «синюхой» стал. И если бы я его не подобрал почти с пола…
Я пресекаю его моим специфическим движением «ой, хватит, достаточно!» и спрашиваю:
– А вас как зовут?
«Брежнев» натыкается на мой логический забор, и на секунду сохраняет лицо человека, внезапно наткнувшегося на забор. Но только на секунду:
– Леонид Ильич, как же еще? Разве сразу не заметно?
– Заметно, – соглашаюсь.
– Между прочим, о Финляндии. Вернемся к теме. Итак, все неоднозначно в нашем запутанном мире. Даже если вы настолько охладели к СЕБЕ, что вам все равно, как отнесется к вам бывший муж… бывший, мы владеем информацией, зря вы столь пренебрежительно о наших сведениях… В общем, не настолько же вы охладели к НЕМУ, чтобы не представить, не предположить, каких дров может наломать человек, по-прежнему вас любящий. Тихо-тихо-тихо! Умерьтесь… Из чистого милосердия подумайте: человек в заграничной командировке, не чужой вам человек, между прочим, и вдруг узнает: мужики по ночам, милиция, «скорая», скандалы (соседи небось уже вовсю сигнализируют?), драки безобразные при всем честном народе прямо на улице… и тэ дэ и тэ пэ…
ИТД и т.п. Связался черт с младенцем! Куда ты сунулся, Лешик, куда ты сунулся!
Если бы у меня хоть капля осталась от той сумасшедшей влюбленности, от той суицидальной влюбленности в моего законченного кретина! Но: «Все, Красилин. Достаточно. Я достаточно подушек проплакала. Без повода, с твоей точки зрения. Сегодня ты дал повод. По лицу меня до сих пор не били. Но я плакать не собираюсь. А ты собирайся… на выход с вещами! Все, Красилин, все! Какие могут быть еще разговоры?!». Якобы волевым усилием прекратила. Волевым усилием – когда себя насилуешь и поступаешь поперек. А ведь вдоль поступила. По течению. Несло, несло и вынесло. Такого всего налипло, пристало – пора в сухой док становиться на профилактику. Чувство проходит медленно, но верно и много ранее, чем осознаешь. А когда осознаешь, уже и не надо из себя раба выдавливать. По капле. Сам вытек, самопроизвольно. Непросто признаться, но хоть себе можно? Дай мне Красилин по физиономии три, ну еще два года назад – оправдала бы, а себя засудила: заслужила – носи! А тут никаких взбрыков. Просто повод лучше не надо. То, что он, в отличие от меня, не остывает – его проблемы. Пожалуйста, можешь хоть вечность «еще долго идти за каждым из нас», как ты выражаешься.
Ах, если бы у меня хоть капля осталась! Я бы на него понадеялась-положилась, я бы за него не отвечала, он бы за меня отвечал. А я бы… плакала в подушку, психовала, беспокоилась, называла бы в сердцах дурачком, кретином, павлином, пижоном беспочвенным!
Но – ни капли. Выдавила. Вытекло. Само.
Теперь хочешь – не хочешь, беспокойся. Не за него! За себя! За себя в отношении к нему. Понятно, нет? Не хочу и не могу, чтобы из-за меня он наломал дров. Из-за меня – не надо! Только у него налаживаться стало в его Чухне – и опять все на слом! Все равно бы потом на слом (золотое клеймо неудачи на еще – ВСЕГДА! – безмятежном челе), но потом и не по моей вине. Я и поводом быть не хочу. И не буду!
Будешь, ставят перед фактом, будешь! Если не согласишься на вполне приемлемые-отъемлемые условия.
И не ОНИ мне устроили соседей-Лащевских, милицию старой и новой формации, лыцаря-Петюню, пони-лошадищу, «скорую», которая мне чудом ДМП не диагностировала, то есть депрессивно-маниакальный психоз и т.д. и т.п. Не ОНИ мне устроили ИТД и т.п. Сама, все сама. А ОНИ только пришли и взяли. То, что плохо лежит. Плохо, ой плохо!..
– Вы меня слушаете, Галина Андреевна? Вы о чем-то задумались? Не могу ли я хоть чем-нибудь помочь? Не потеряли нить наших с вами рассуждений?
– Кстати, о кофе! – доблестно создаю видимость, что нить не потеряла. – Мы не в Финляндии, не в Турку, но кофе хочется, ночь просидели. Не возражаете? Присоединяйтесь. Марки с вас я не потребую.
– Единогласно! – ратифицирует «Брежнев» негласное соглашение (Я не сказала «да», милорд! Вы не сказали «нет!»). Конечно, соглашение! Попробуй не согласись, Красилина. – Между прочим, Галина Андреевна, я поговорю со своими. Знаете что? Пожалуй, мы с вами сможем убедить их на десять процентов. А-га?! – подмигивает заговорщицки: «мы с вами».
– А-га! – в тон подгадываю я. Ой, безнадега-безнадега. – Так что? Кофе?
– Я бы по такому случаю не отказался и от подлинного напитка «синюх».
Дотягиваюсь до бара, нащупываю в нем «Мисти».
– Га-а-алина Андреевна! – в полный голос демонстрирует «Брежнев», насколько он сражен.
В такой полный голос, что из кухни рефлекторно доносится заспанное:
– Ка-ав-во?! Ка-а-ав-во-о-о?!
«Брежнев» прикладывает палец к губам, потом той же рукой хлопает себя в грудь: мол, виноват, виноват.
– Ему ни в коем случае нельзя! – посвящает он меня в домашние секреты заговорщицким шепотом – Сразу «развяжет» и уже не человек. Будем милосердны. А-га? Тш-ш-ш!
– А-га! Тш-ш-ш!
По рюмочке всего и… Был «Мисти» и нет «Мисти».
– Я вам еще достану, Галина Андреевна, не печальтесь. По своим каналам.
– Не стоит беспокоиться… Леонид Ильич.
– Это вам теперь не стоит беспокоиться, – кивает он поощрительно, дав понять, что оценил. – Теперь все ваши беспокойства на нашей совести. Теперь и навсегда вы под нашей надежной защитой.
Кто бы защитил! Кто хотя бы не нападал!.. Допрыгалась? Допросилась?..
– Синюха! Не спать на посту! – тыркает он прыщавого мордоворота Жеку.
Тот так и задрых с беломориной на губе. У форточки в кухне, на сквознячке.
– Ка-ав-в-во-о-о?!! – взбучивается. – A-а! Ну? Хоп?
– Хоп, хоп! Кофе хочешь?
Я разматываю кофемолкин шнур, мельком вглядываюсь через форточку: «моя» вмятина полуторасуточной давности оплыла и затвердела – пепельница чешского стекла. Папиросных бычков в нее набросано десятка три.
– Под моим окном гадить не стоило бы! – делаю выговор младшему по званию.
– Свинья ты, свинья! – корит «Брежнев». – Сейчас когда пойдем, все до единой подберешь!
– Н-ну! – всегда готов Синюха. – Видала? Поладили!
Я кривлю губой, и «Брежнев» перехватывает у меня кофемолку, учтивый-учтивый!
– Позвольте, поухаживаю! Жека, ты абсолютно не умеешь себя вести. Перед тобой ДАМА, а ты как последняя синюха ей тыкаешь! – Он сжимает кофемолку, та жужжит.
Перед ним ДАМА. ДАМА молчит. Потом как последняя синюха тыкает ему:
– Леонид Ильич, а ты чего это после юрфака и вдруг в шоферы подался? Не сморгнул даже. Только жужжание сбилось на затихающий вой, но тут же снова набрало обороты.
– Так ведь свобода дороже, Галина Андреевна. Вам ли меня не понять. Сам себе хозяин, не так ли?
– Опять же не просто самосвал, а «Совтрансавто», да?
– Опять же, опять же!
– Опять же валюта перепадает?
– Валюта, валюта. Ваши информаторы не хуже наших, Галина Андреевна, поздравляю!
– Спаси-ибо!
– Ка-а-ав-в-во-о-о! – бросается было Синюха.
Отсутствие интеллекта иногда полезней в жизни, чем его наличие. Рефлекс всегда опередит мысль. Потому Синюха и бросился на меня.
Но я-то тоже на рефлексе, мысль еще не оформилась, а действо проделано. Опоздал, мордоворот прыщавый!
В кулаке у меня – клизма. Ведь надавлю! Не шевелитесь лучше, добром прошу!
– Аш-два-о-два! – предупреждаю. – Гуманитариям не понять? Пероксид водорода! Без глаз останетесь! И кожа клочьями слезет!
