Александра Сашнева - Тайные знаки
— Не поверишь, — усмехнулась Марго. — Оно мне приснилось.
— Я серьезно, — нахмурился Поль.
— И я. Мне приснилось, что я его сперла у одного человека со стола. А потом мне его подарили в реале. Мой приятель гулял по берегу залива и нашел его в песке. Знаешь, там все что-то находили. А он — больше всех. То шарики стеклянные, то брошки, а потом вот это кольцо… А я ключи находила все время. Ржавые. Это потому, что мне все время хотелось собственный дом… Он принес мне кольцо. Оно было без камня. А камень я нашла в чужой куртке. В куртке той девушки, которая устроила мне эту поездку… Мы поменялись куртками. Я летела в самолете и сунула руку в карман. А там этот рубин. Смешно?
«… и я не верю, что с тобой расстанусь…» — Ты врешь! — покачал головой Поль.
— Мало того. Это именно тот камень, который и был в этом перстне. На камне зазубрина от сабли совпадает с зазубриной на ободе кольца…
— Ну не хочешь говорить и не надо… — Поль недоверчиво наклонил голову. — Только зачем врать? Сказала бы, что не хочешь говорить. И все. Имеешь право! Хотя Аурелии понравилась бы такая история. Зря ты не рассказала ей…
— У меня болит голова! — сказала Марго и взялась за голову.
— Ну ладно, — сказал Поль. — Я вижу ты и правда не в себе. Пожалуй, я пойду. Пока!
Поль, жалко скособочившись, проплыл, стробя за черной чугунной решеткой, и исчез за поворотом.
Марго с облегчением вздохнула. Конечно, домой она не пойдет. Какая работа с такой головой? Она медленно побрела по тротуару.
Невольно мысли Марго вернулись к Андрэ. Идея про роботов теперь казалась Марго глупой, а вместо нее на первый план вышла другая. Та, что пришла в голову сразу, как только Марго увидела Бретона впервые.
Репортер был как раз тем мужчиной, звук одежды которого звучит, как звук щеток в хорошем джазе. Он был ровесником Поля и Макса, и взрослее ее, Коши. Но в его взгляде было то, чего не было ни у кого из них. Опыт принятия решений. Опыт власти над другими людьми. Да. Именно такого мужчину она и хотела. Чтобы научиться у него всему, что он знает сам. Чтобы взять у него вместе с потом ночей и усталостью рассветов все, что он успел узнать о жизни.
Но нужна ли она ему?
Марго остановилась. Конечно, с сотрясением мозга, даже легким, шляться по улицам вредно. Она прислонилась к нагретой солнцем каменной стене и ждала, когда развеется темнота и отпустит приступ тошноты. Черт бы побрал этот «Эдем». … почему бы Роне не получить кольцо от какого-ниубдь дядьки? Это он сказал, что нашел его на пляже. А на самом деле? Как они узнали, что оно приснится Марго? А они и не собирались узнавать. Она почувствовала акульи круги, а поскольку дура, то мозг ее пытался так предупредить, чтоб не лезла куда не надо. Типа не ее это кольцо и нечего брать.
А если это был единственный шанс изменить жизнь?
Потом Рита привозит камень. Ясный перец, имея перстень и камень только дурак не соединит два этих предмета!
А возможно, кто-то еще должен был узнать Роню по этому кольцу. А Роня не захотел, чтобы его узнавали, поэтому отдал кольцо Коше. И этот кто-то Рита. Вместе с кольцом Рита должна была полететь в Голландию. У нее уже и билет был. Но она тоже почему-то не захотела лететь в Голландию. А в Париже она должна была с кем-то встретиться, кто узнал бы ее по кольцу.
Может быть, кто-то знал, что она должна полететь на этом самолете, но не знал, какая она и кто она. И просто всех, кто в этом самолете был, потихоньку уже проверили насчет наличия этого кольца…
Бред-бред-бред!
Нельзя смотреть так много криминального чтива!
Медленно, шаркая тяжелыми «бульдожьими» протекторами, Марго поплелась, не зная куда. Вскоре она уже не представляла, где находится, но все шла и шла, вслушиваясь в синкопированную музыку улиц и пытаясь уловить ту мелодию, которая написана именно для нее, для Коши-Марго, персонально. Ей упрямо казалось, что где-то на стене или в случайно оброненной фразе она увидит знак. Знак, который откроет истинный смысл происходящего. Знак, познав который, можно избавиться от сознания собственной тщеты. И душа вместо мук будет испытывать ровное светлое блаженство.
Может быть, не в миру надо бы искать этой благости. Может быть, попроситься в монастырь? Стать рабой божией и перебирать в руках четки вместо того, чтобы суетно ворочать мозгами? Бога-то нет… Да и бог с ним, с Богом-то. Разве в нем дело? Если есть способ какой-то чтобы получить в сердце покой, а в душу свет, то можно принять и Бога, и Сатану.
А что? Вставать по команде, ходить на завтрак с сестрами монашками, предаваться молитве и посту, выполнять урок. Только бы людей не видеть. Ни монашек, ни монахов… Стоять за забором и смотреть в щелку. Да разве где-то есть такое место?
Абсолютно неожиданно для себя Марго оказалась прямо перед Нотр-Дам. Туристы и просто люди обращались внутри и вне храма шумливой толпой. Денег за визит не брали, и Марго вошла внурь. Бродила, разглядывала, удивлялась. Скамейки, кабинки со шторками, витражи. Город под крышей.
Гюго. Кваземодо. Эсмеральда.
На каменной плите было написано на латыни. Пыталась прочесть. Еретики, костры, инквизиция — как все это нелепо выглядело на фоне культурных воспитанных европейцев. Не верилось.
Марго вышла из-под каменной сени католического корабля, который доставил Европу к высотам технологий ХХI века. Шпангоуты кафедраля напоминали одновременно и скелет доисторической твари из зоомузея, и остов разобранного корабля. Контрфорсы, контрфорсы…
Нотр-Дам нисколько не напоминал Петропавловку, и все-таки что-то общее было в двух этих реках, в двух городах. Ветер трепал зеленые бороды плюща. Химеры с насмешкой смотрели вниз — на суету людишек. Над ними клубились скорые лохматые тучки. Вот бы оказаться там, на крыше и взглянуть разок на цветастую карусель Парижа.
Она сразу узнала место, где они стояли ночью с Андрэ. Потянуло туда, как тянет преступника на место преступления.
Обмелевшая от зимнего холода Сена сердито катила желтые волны. Катерки покачивались у набережной. Ветер посвежел, и небо внезапно засмурело. Марго легла грудью на шершавый камень, наклонила голову над водой и провела ладонью по еще теплому от солнца граниту.
…Brest, est, reste… «Voila ce qui reste…»* Может быть, важно, что рифмуется в языке. В русском с «любовью» непременно рифмуется «кровь»; и как бы там не рассуждали, но в подсознании всегда проскакивает тень этого красного больного слова. И не понятно — что это за кровь — то ли кровь поединков, расцветавшая на белых рубашках дворян, то ли кровь месячных, которой русские так боязливо стыдятся (впрочем, сейчас уже наверное нет — телевизор и книги там всякие, привыкли и перестали пугаться), то ли кровь разбитых в пьяных потасовках мужицких носов и бабьих скул. Может быть, рифма виновата? Тогда запретить ее и все.
А что? Вот во французском с «любовью» первым делом рифмуется «каждый день» или «всегда» (shaque jour, toujours), то есть во французском уме рядом с понятием «любовь» подспудно присутствуют обыденность и долговечность — просто потому что рифма. Может быть, от того и любовь у французов деловита и галантна… А, впрочем, черт его знает, какая она на самом деле…
Наверное, классуха и училка по русскому Зинаида догадывалась об этом свойстве языка, потому что истово боролась за его неизменность. Однажды, когда Елизавета Кошкина заявила, что язык — народное достояние, и потому не может быть правильным или неправильным, а находится ежечасно в состоянии творения, и каждый имеет право внести в общий язык свою скромную лепту и может даже сказать, не смотря на Зинаидино недовольство, что-то типа «ложит», «семачки» или «насрать», но уж «по туда» и «по сюда» — вообще святое, — Зинаида покраснела, сделала Коше выговор и сотворила запись в дневнике о плохом поведении ученицы 7 «Г» класса, так как выступление Коши было не санкционированным (то есть без поднятия руки).
Только теперь Марго осознала, чего испугалась Зинаида. Вольнодумство! В вольности обращения с языком коренится зло вольнодумства. Сначала вольность со словом, потом с мыслью, потом с моралью, а там… А Зинаида была стара и не признавала никакой демократии. Она была старой девой и признавала только Сталина. Господи! Неужели она, Марго когда-то вынуждена будет стать такой же косной и скучной? Или надоедливой и глупой, как другие старухи?
Одинокое гуляние Стрельцовой
Катька открыла глаза и, увидев перед глазами незнакомую поверхность темного дерева, испугалась — во сне она забыла, что находится на гастролях во Франции. Когда просыпаешься к обеду, всегда есть риск забыть, что было вчера. Чтобы вести счет времени, важно именно видеть поднимающееся солнце, когда же ты застаешь его постоянно в зените, начинает казаться, что это один и тот же длинный день, и он не кончится никогда, следовательно тебе некуда спешить, и ты еще можешь…
