Джастин Скотт - Месть
Он снова проснулся перед рассветом. Тяжелые волны били в широкий борт шлюпа, стараясь сбить его с курса. Харден спустил второй стаксель, поднял гром и направил яхту новым курсом — на юго-восток, в открытый океан. Когда он проснулся в следующий раз, солнце грело ему затылок. Волны успокоились, и он снова повернул яхту на юг. Глядя усталыми глазами на пустынный океан, он решил, что ночь прошла удачно.
Небо обещало очередной жаркий тропический день, один из последних, которые им предстоит увидеть. Три дня назад они пересекли экватор, вчера — пятую параллель. В шестистах милях к западу находился остров Вознесения, в тысяче миль на восток — устье Конго. Впереди лежала Южная Атлантика, а за кормой находился «Левиафан», который направлялся к мысу Доброй Надежды, не обращая внимания на ветер, течения и погоду.
На палубу вышла Ажарату.
— Я надеялась, что ты меня разбудишь, — заявила она обиженным тоном, — и проспала всю ночь. — Она взяла лицо Хардена в свои руки, как будто собираясь поцеловать, но только поглядела на него и сказала: — Ты за эти дни выпил слишком много лекарств. Твои глаза блестят, как будто мраморные.
Харден сказал ей, какой держать курс, спустился вниз и завалился на койку, слишком усталый, чтобы смывать с лица соль.
В его сон ворвался крик Ажарату. Пошатываясь, Харден поднялся на палубу. Яхта развернулась против ветра. Порывы ветра гнали пятибалльные волны с пенящимися гребнями. Генуэзский стаксель запутался в канатах и бил кольцом из нержавеющей стали по мачте, угрожая прорвать грот. Ажарату медленно двигалась вперед по крыше рубки, пытаясь дотянуться до кольца.
— Нет! — закричал Харден, бросившись вперед, и схватил Ажарату за руку в то мгновение, когда она почти дотянулась до паруса. Затем оттащил ее прочь и стал ждать, пока «Лебедь» развернется еще сильнее против ветра, чтобы схватиться за тяжелое кольцо.
Налетевший порыв ветра ударил в парус, и полотнище едва не сбросило Хардена с крыши рубки. Вдвоем с Ажарату они закрепили полуоторвавшийся парус.
Харден показал Ажарату место, где стальное кольцо раскололось, и она поразилась, как мог сломаться такой толстый кусок металла. Харден возразил, что на борту яхты нет ни одной детали оснастки, которая не могла бы сломаться от чрезмерных нагрузок. Они подняли новый стаксель, и Харден потратил час, пришивая к поврежденному парусу новое кольцо, после чего отправился спать дальше.
В полдень жара выгнала его из каюты. Харден, пошатываясь, вышел на палубу, зачерпнул ведром теплую морскую воду и вылил ее себе на голову. Бросив одобряющий взгляд на Ажарату, которая умело управлялась с парусами, он по положению солнца определил местонахождение яхты.
— Где мы находимся? — спросила Ажарату.
— В двух тысячах двухстах трех милях к северо-западу от Кейптуана. Неплохо идем.
Ажарату хотела было что-то сказать, но остановилась. Наконец она произнесла:
— Я хотела сказать: «На все Божья воля», но решила, что это немного чересчур в наших обстоятельствах. Верно?
— Все зависит то того, на чьей Он стороне.
Харден растянулся в полоске тени от грота. Жаркое солнце припекало ему бока, но Ажарату управляла яхтой так умело, что полоска тени оставалась неподвижной. Ее взгляд то и дело перебегал с парусов на компас и на лицо Хардена.
— Говоря так, ты искушаешь судьбу.
Харден приподнялся, опершись на локоть.
— Мы проплыли более четырех тысяч миль без остановки — из них две тысячи за последние двенадцать дней — и пока что живы, а яхта цела. Мы уже давно искушаем судьбу.
— Лучше спи.
Грот слегка заполоскал. Харден забеспокоился, что парус мог растянуться от долгого употребления. Но прежде чем он открыл рот, Ажарату поправила парус.
— Спи, — улыбнулась она.
Харден заснул.
* * *— В Монровию? — воскликнул пилот вертолета, вскинув голову на Огилви, как птица, заметившая приближающегося ястреба. — Какого черта мне делать в Монровии?
— Откровенно говоря, молодой человек, я буду очень рад, если вы продадите свой вертолет туземцам за пригоршню безделушек и сами останетесь там. «Левиафан» в вас не нуждается.
— Я даже не знаю, где это — Монровия, — запротестовал пилот.
— Второй офицер сообщит вам курс и частоту пеленга.
— Но капитан Брюс...
— Не он командует этим кораблем. Убирайтесь, сэр.
Огилви, стоя в крыле мостика, наблюдал, как боцман сопровождает пилота к его аппарату. Машина с жужжанием поднялась в воздух и растворилась в дымке над восточным горизонтом.
— Второй!
— Да, сэр!
— Когда он прибудет в Монровию?
— К 15.00.
Огилви посмотрел на часы. Осталось два часа. И еще час пилоту понадобится, чтобы сообщить в либерийский офис компании, что его выгнали с «Левиафана».
— Я буду у себя в каюте, когда позвонят из компании.
Второй офицер решил, что у него появился шанс войти в доверие к капитану, и сказал с заговорщицкой ухмылкой:
— Сэр, может быть, приказать боцману отключить коротковолновую связь?
— Чего ради?
Улыбка исчезла с лица офицера.
— Сэр, приборы... хм... их нужно проверить. Профилактика...
Огилви холодно посмотрел на юного офицера.
— Второй, когда вы станете командовать кораблем, то узнаете, почему капитан судна не отвечает ни перед кем, кроме Бога.
Второй офицер проглотил комок.
— Да, сэр.
На каменном лице Огилви внезапно появилась улыбка.
— Кроме того, второй, вы узнаете, что в подобных условиях вы едва ли станете бояться предстоящих объяснений.
* * *Из компании позвонили, когда Огилви переодевался к обеду. Поскольку «Левиафан» на час отставал от гринвичского времени, Джеймс Брюс, должно быть, находился в своем доме в Суррее. Разговаривая с ним, Огилви смотрел из окна на спокойное тропическое море. Стюард застыл рядом с форменной рубашкой в руках, отвернув взгляд от бледного тела капитана.
— Слушаю вас, капитан Брюс.
— Седрик, из Монровии сообщают, что твой пилот сегодня прилетел туда.
— Спасибо, капитан Брюс. Я отмечу это в журнале.
— Седрик, может, перестанешь называть меня «капитан Брюс»?
В спокойном голосе Огилви появились жесткие нотки.
— Мне больше не нужен вертолет. Я проплыл мимо Хардена. Он остался у меня за кормой.
— Откуда ты это знаешь?
— Брюс, мы в море, и я знаю это.
— Седрик, у нас тут все взбесились. На этот раз ты зашел слишком далеко.
— Взять этот вертолет на борт было чертовски глупой идеей. Всякий раз, поднимаясь в воздух, он угрожал безопасности моего судна.
— "Левиафан" так же непоколебим, как аэродром, — раздраженно ответил Брюс.
— На вертолете не очень-то полетаешь при восьмибалльном шторме.
— Однако такой шторм не мешает вертолету, который доставляет тебе свежее мясо из Кейптауна.
— Так это двухмоторный «Сикорский». Он предназначен именно для таких условий, и пилотируют его парни, знающие свое дело. Никакого сравнения с этим комариком, который ты пытался мне навязать. Вертолет из Кейптауна один раз прилетает и улетает, а моя команда заслуживает почты и свежей пищи.
— Компания хочет, чтобы ты вернул вертолет.
Голос Огилви стал еще жестче.
— Если вертолет вернется на «Левиафан», я привяжу его к палубе и закую пилота в кандалы.
— Седрик...
— Ты мне веришь?
После недолгой паузы Брюс ответил:
— Да, Седрик, я тебе верю, но не знаю, понравится ли это директорам.
— Скажи своим директорам, что я нашел и устранил причину загрязнения топливных резервуаров, из-за которого «Левиафан» едва не сел на мель в Соленте. Скажи им, что мои рабочие починили вторую причальную лебедку. Скажи им, что я ликвидировал три десятка утечек пара в машинном отделении. А затем скажи им, что при плохой погоде вертолет бесполезен. И если эти сухопутные крысы поинтересуются, почему я говорю о плохой погоде, то можешь им напомнить, что «Левиафан» направляется к мысу Доброй Надежды, а в июле в тех краях зимний месяц.
* * *Хардену снилось, что он катается на санях. Было холодно. Сани скользили по рыхлому снегу, полозья свистели, деревянная рама потрескивала. Над ним, зловеще крича, кружились птицы. Сани вспрыгнули на бугор и, накренившись, покатились вниз по крутому склону. Не успев остановиться, он врезался в черную стену у подножия склона и перевернулся. Стена перевернулась вместе с ним. Она была повсюду. Харден завопил от страха.
— Питер!
Это Ажарату. Он на борту яхты. Как ни странно, укрыт одеялом. Харден открыл глаза. Небо над головой исчезло. Ажарату, одетая в штормовку, сидела у штурвала, положив одну руку на колесо, а вторую на плечо Хардена. Харден пощупал волосы. Они намокли. Он сел, оглядываясь вокруг. Верхушка мачты «Лебедя» тонула в густом тумане.
— Господи! Почему ты не разбудила меня?
— Ты бы не смог ничего сделать.
— Сколько времени я спал? — Харден протер глаза.
— Четыре часа, — тихо ответила она, всматриваясь в туман. — Питер, все случилось очень быстро. Туман как будто упал на нас с небес. Или выпрыгнул из воды.
