Тибор Роде - Вирус «Мона Лиза»
Когда девушка наконец осмелилась открыть глаза, оказалось, что она одна. Мэйделин посмотрела вниз. На ней не было ничего, кроме трусиков. Одежда кучей лежала рядом на полу. Трех ее мучителей и след простыл.
– Они такие грубые. Как животные!
Голос заставил ее вздрогнуть. Подхватив с пола футболку и пытаясь прикрыть ею грудь, она старалась разглядеть хоть что-то в полутьме там, откуда доносился голос.
Внезапно из тени вышел мужчина. Он был невысоким, в волосах уже появилась первая седина. Круглые очки придавали ему интеллигентный вид. На насильника он был не похож, и страх Мэйделин немного отступил. Но больше всего ее успокоил белый халат мужчины. Судя по всему, он был врачом. Однако это никак не могло изменить тот факт, что она сидела перед ним практически голая.
– Мое имя тебе ни о чем не скажет, но я прошу тебя успокоиться. Я врач.
Только когда он оказался перед ней, девушка заметила, что он сильно вспотел. Капли пота стекали по его лбу, по вискам, по щекам. Он взял стул и подтянул его к себе, чтобы сесть прямо напротив нее.
Он смотрел на нее едва ли не с сочувствием. Или ей так показалось?
– К сожалению, не могу пообещать, что с тобой ничего не случится. Это было бы ложью. Но, так или иначе, я думаю, что у тебя – у нас обоих – есть выбор: обойдемся мы без этих ребят, ожидающих снаружи, или нет. И поверь мне, они отнюдь не безобидны… – У мужчины заплетался язык. Судя по его стеклянному взгляду, он был пьян. – Как бы там ни было, я могу гарантировать, что сегодня с тобой ничего плохого не произойдет, если ты позволишь мне тебя осмотреть – и сфотографировать.
Мэйделин пронзительно вскрикнула, подтянула ноги и придвинулась к стене, по-прежнему прижимая к груди футболку.
Мужчина, которого она считала врачом, тут же с тревогой перевел взгляд на дверь. Но та не открылась.
– Сиди тихо! – умоляющим тоном произнес он. – Разве ты не поняла? Иначе я ничего не могу гарантировать, не знаю, что они с тобой сделают. Я тебя не обижу, мне нужно лишь одно. – Мужчина опустил руку в карман своего белого халата и вынул оттуда толстый черный фломастер. – Возможно, сейчас это прозвучит непонятно, но я прошу тебя поверить мне. Этим фломастером я нарисую на твоем теле несколько линий, в том числе там, где тебе это будет неприятно. Потом я сделаю фотографию и позабочусь о том, чтобы ты вернулась в свой… домик для гостей и чтобы с тобой ничего не случилось. Согласна?
Девушка с недоверием смотрела на черный фломастер в дрожащей руке собеседника.
– Альтернатива у тебя такая: нам придется накачать тебя всякой дрянью, и, как я уже говорил, те ребята снаружи – самые настоящие животные.
Доктор указал на маленький столик, стоящий рядом с кроватью, на котором девушка только теперь заметила металлическую миску, шприцы и небольшую коричневую бутылочку.
Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Кто-то выкрикнул что-то по-испански. Врач громко ответил на том же языке и умоляюще посмотрел на нее, а затем снял с фломастера граненый колпачок.
Мэйделин задрожала всем телом.
56. Мадрид
Хелен в нерешительности сидела на постели, уставившись на картину. Она ни капли не сомневалась в том, что перед ней «Мона Лиза» из Прадо. Когда в музее зазвучала пожарная сирена, она лишь ненадолго рассталась со своей сумкой. Должно быть, кто-то воспользовался этим, чтобы спрятать в ней картину. И поскольку именно Патрик Вейш взял у нее сумку с шаблонами – как она сначала решила, чтобы помочь ей, – вполне логично заподозрить, что за всем этим стоит именно он. Возможно, в музее вообще не было никакого пожара, он являлся лишь отвлекающим маневром. Неудивительно, что после прибытия в отель Патрик Вейш настоял на том, чтобы Ральф отнес сумку в ее комнату.
У входа в отель вот уже несколько минут без остановки гудели сирены. Пожарные бригады, как она сперва подумала. Возможно, теперь к ним присоединились полицейские, поскольку к этому моменту наверняка уже обнаружилось исчезновение одного из самых драгоценных экспонатов музея. А он лежал на постели рядом с ней, в ее номере! Хелен хотела уже достать телефон и позвонить в полицию, но потом передумала. Что, если ей не поверят? Что, если на картине обнаружатся только ее отпечатки пальцев? В конце концов, картина была в ее сумке, и она не сомневалась в том, что нет таких свидетелей, которые смогли бы подтвердить ее версию событий, за исключением Ральфа. Однако, если за похищением стоит Вейш-младший, то с ним, несомненно, связан и Ральф. Но разве Патрик Вейш мог украсть картину?
Ей вспомнились сокровища из коллекции его отца. Эта семья очень богата, обладает миллиардным состоянием. Зачем Патрику Вейшу идти на такой риск? И какое отношение имеет ко всему этому она? Может быть, ее хотят обвинить в этом преступлении или просто воспользовались ею, как отмычкой, чтобы осуществить свой план? Какое-то время она колебалась, не положить ли картину обратно в сумку и не притвориться ли, что она ее не заметила. Вероятно, в ближайшее время ее кто-то отвлечет и заберет у нее картину. Тогда она выйдет из дела.
Но как быть с Мэйделин? Хелен приехала в Мадрид и в музей Прадо лишь потому, что нашла в подвале дома Павла Вейша фотографию своей дочери с соответствующей припиской. Даже если это была только уловка, чтобы заманить ее сюда, – и при мысли об этом у Хелен душа ушла в пятки, – все же вполне вероятно, что семейство Вейш имеет какое-то отношение к внезапному исчезновению Мэйделин. Наконец решившись, она осторожно взяла картину за край и направилась к двери, соединявшей ее апартаменты с номером Патрика.
Она постучала, но ответа не было. Хелен медленно надавила на дверную ручку и удивилась, когда дверь поддалась. Еще недавно она была заперта. Слегка приоткрыв дверь, Хелен остановилась и прислушалась. Царила тишина. Что, если Патрик и Ральф уехали? Она с опаской заглянула в соседнюю комнату.
– Не бойтесь вы так! Можете входить, миссис Морган!
Она замерла. Голос был ей незнаком. В нем слышалось шипение, похожее на то, с каким испаряется вода. Хелен в нерешительности застыла на пороге.
– Да входите же! Мы не кусаемся! – Голос показался ей даже приветливым.
Она осторожно толкнула дверь свободной рукой. Номер Патрика был больше ее собственного, но обставлен так же роскошно. На противоположной его стороне она заметила обеденный стол с огромным букетом цветов посредине и шестью стульями, стоящими вокруг, а возле него – диванный гарнитур. На одном из двух диванов кто-то сидел: тот мужчина, которого она уже видела на картине в Варшаве. Взглянув на него, она вздрогнула. И дело было не только в его внешности. Обгоревшая кожа выглядела в точности так, как и на той картине, напоминая латексную маску. Он был совершенно лыс, и из-за этого казалось, что в нем есть что-то нечеловеческое. Однако особенно пугающей была его улыбка.
– Очень рад наконец-то познакомиться с вами лично. Вы еще красивее, чем на тех фотографиях, которые я видел, – произнес он и жестом пригласил ее присесть рядом. – Прошу, садитесь. Мы поговорим о вашей дочери. Мэйделин – чудесное имя.
Когда он произнес имя Мэйделин, у Хелен едва не остановилось сердце. Она неуверенно шагнула в комнату, и рядом внезапно мелькнула тень. Картину вырвали у нее из рук. Это был Ральф, он отдал «Мону Лизу» старику Вейшу.
– Настоящее произведение искусства! – воскликнул тот, держа картину перед собой на вытянутых руках, чтобы как следует рассмотреть ее. – Словно зов былых времен, правда, миссис Морган? – Он оценивающе взглянул на нее, а затем рот его исказился в неком подобии улыбки. – Не будьте же невежливой…
По-прежнему растерянная Хелен подошла ближе и опустилась на второй диван.
Отец Патрика повернул к ней картину, поставил ее прямо перед ней. При этом он, прищурившись, наблюдал за ее реакцией.
– La bella parvenza del male! – снова негромко, но настойчиво зазвучало у нее в ушах.
– Вы что-нибудь слышите? – с вызовом поинтересовался он.
– Что вы имеете в виду? – Хелен пыталась выиграть время.
– Вы меня прекрасно поняли!
– La bella parvenza del male! – донесся от картины шипящий звук.
– Что я слышу? Совсем ничего, – солгала она. – Где Мэйделин?
Вейш-старший еще некоторое время оценивающе смотрел на нее, затем снова улыбнулся и поставил картину рядом с собой.
– Добро пожаловать! – заявил он и протянул ей в качестве приветствия свою правую руку.
Хелен невольно уставилась на нее. На ум пришла ассоциация с манекеном. Местами она была гладкой, как кожа младенца, местами – морщинистой. Кисть отражала свет висящей над ними люстры. Хелен неохотно взяла предложенную ей руку. Та оказалась холодной и неестественной на ощупь. Инстинктивно вытерев ладонь о брюки, она тут же пожалела об этом, заметив взгляд Вейша.
– Жутко, правда? – спросил он. – Неудивительно, что мой вид вас пугает: у меня сгорел шестьдесят один процент кожи. Немногие люди пережили нечто подобное. Но не беспокойтесь, я уже привык к отвращению, которое вызывает моя внешность у окружающих.
