Питер Джеймс - Умри завтра
– Прежде чем выслушать доклады, отмечу одно интересное сообщение в сегодняшней сводке происшествий, – сказал он. – Возможно, пустышка, но надо проверить. – Он взглянул на Брэнсона. – Проверять будешь ты, как специалист по навигации.
Раздались смешки.
– Скорей по прицельному блевотометанию, – фыркнул Норман Поттинг.
Не обращая на него внимания, Грейс продолжил:
– Сообщается о пропавшей с вечера пятницы рыболовецкой шхуне «Скуби», стоявшей в Шорэме. Возможно, в этом ничего особенного нет, но мы должны отслеживать все происшествия на побережье.
– Ты сказал «Скуби», Рой? – переспросил Брэнсон.
– Да.
– Да ведь это… та самая шхуна, на которой я ходил в пятницу с поисковой бригадой!
– Ты нам не рассказывал, Гленн, что затопил ее к чертовой матери! – подколол его Гай Батчелор.
Сержант проигнорировал коллегу, крепко задумался. Что значит «пропала» – украдена или затонула? Спросил Грейса:
– Еще есть какая-нибудь информация?
– Нет. Сам ищи.
Брэнсон кивнул.
– По-моему, похоже на рэкет, – неожиданно заявил Норман Поттинг.
Грейс вопросительно посмотрел на него.
– Один писатель сказал, что в Брайтоне только и есть что трактиры да рэкетиры. Полная картина, правда? – ухмыльнулся Поттинг.
Белла бросила на него недружелюбный взгляд.
– Норман, – сказал Грейс, – присутствующие могут принять это за оскорбление. Ясно?
– Да, шеф. Понял. Просто хочу отметить, что, раз у всех трех нет органов, надо искать рэкетиров, которые ими торгуют.
– Что еще можешь добавить?
– Я велел Филу Тейлору и Рею Паккарду из отдела высоких технологий покопаться в Интернете, да и сам посмотрел.
– В Соединенном Королевстве есть какие-то совпадения?
– Пока нет. Максимально расширяю сферу поиска, связался с Интерполом и Европолом. Только, думаю, скорого ответа мы от них не получим.
Грейс согласился. Не раз прежде связываясь с Интерполом, он хорошо знает, что эта организация бывает невыносимо медлительной, а иногда и надменно-презрительной.
– Хотя я нарыл кое-что интересное, – объявил Поттинг, поднялся со стула, пошел к фотографии с татуировкой. Указав на нее, громко произнес:
– Рарес. Это румынское имя. Мужское.
– Только румынское? – уточнил Грейс.
– Только, – ответил сержант. – Конечно, это не обязательно означает, что тот самый Рарес, кем бы он ни был, румын. Тем не менее ниточка.
Грейс сделал пометку.
– Отлично, это нам очень поможет.
Поттинг рыгнул, Белла пронзила его кинжальным взглядом.
– Ох, простите. – Сержант похлопал себя по животу. – И еще одно, Рой. Организация Объединенных Наций публикует список нехороших стран, связанных с контрабандной переправкой людей для трансплантации органов. Румыния занимает в нем далеко не последнее место.
45
Больница предложила прислать карету скорой помощи, но Линн не захотела и была уверена, что Кейтлин тоже не захочет. Решила попытать счастья с «пежо». Позвонив Мэлу, сразу попала на автоответчик – значит, он в море. Поэтому послала эсэмэску, зная, что он ее примет:
«Найден подходящий донор. Пересадка завтра в 6 вечера. Позвони, когда сможешь. Линн».
На этот раз Кейтлин не отправляла никаких текстов. Цеплялась за руку матери, слабо, испуганно тискала. Желтушное личико призрачно вспыхивало в свете уличных фонарей и фар встречных машин. По радио пошли новости. Третьей темой была деятельность в Суссексе преступной сети, торгующей крадеными человеческими органами. Полицейский, какой-то суперинтендент Рой Грейс, сказал:
«Обсуждать результаты следствия пока слишком рано, но на данной стадии одно из главных наших направлений – выяснение, не были ли тела сброшены с проходившего судна. Хочу заверить общественность, что мы считаем это единичным случаем, и…»
Линн поспешно заглушила радио, включила проигрыватель.
Кейтлин вновь стиснула ее руку.
– Знаешь, мам, где мне сейчас по-настоящему хочется быть?
– Где, дорогая?
– Дома.
– Хочешь, чтоб я повернула назад? – растерянно спросила Линн.
Кейтлин покачала головой.
– Нет, не в нашем доме. Я хочу быть дома.
Линн сморгнула подступившие слезы. Кейтлин имеет в виду Зимний коттедж, где до развода они жили с Мэлом, где росла дочка.
– Хорошо было там, ангел мой, да?
– Просто блаженство. Я там была счастлива.
Зимний коттедж. Само название будит воспоминания. Вспоминается летний день, когда они с Мэлом впервые поехали его смотреть. В то время она была беременна Кейтлин, на шестом месяце. Длинный спуск по проселочной дороге мимо фермерских хозяйств вел к маленькому ветхому коттеджу, обсаженному ивами, с полуразвалившимися подсобными постройками и теплицей с выбитыми стеклами, но с прекрасной лужайкой и покосившимся игровым детским домиком, который Мэл позже с любовью отстроил для Кейтлин.
Прекрасно помнится тот первый день. Запах сырости, паутина, сгнившие балки, древняя печка на кухне. Вид на покатые холмы Южного Даунса, за который можно умереть. Мэл сильной рукой обнял ее за плечи, крепко прижал к себе, перечисляя все, что может сделать сам с ее помощью. Смелый план, но их план. Их дом. Их кусочек рая.
Стоя там, Линн отчетливо представляла, как здесь будет зимой, чуяла острые морозные ароматы, видела горящие дрова в камине, опавшую листву, мокрую траву. Какой покой, надежность, безопасность!.. Да, да, да.
При каждом упоминании дочки о Зимнем коттедже становится грустно. Еще печальнее, что через семь лет после переезда оттуда Кейтлин, которой тогда было восемь, до сих пор говорит о Зимнем коттедже как о своем доме. Не считая домом тот, в котором живет. Больно и обидно.
Но понятно. Восемь лет, прожитых в Зимнем коттедже, девочка была здорова. В тот период жизни она была беспечна. Болезнь началась годом позже, и Линн порой задумывается, не сыграл ли роковую роль стресс, который Кейтлин испытала при разводе родителей.
Проехали мимо трубы «Икеа». Линн уже видит в ней некий символ своей жизни. Словно пограничный столб. Старая нормальная жизнь к югу от него, новая, незнакомая, неизвестная – к северу. Джастин Тимберлейк запел на диске: «Одно приходит, другое уходит…»
– Эй, мам, – неожиданно оживилась Кейтлин. – Думаешь, это правда?
– Что именно?
– Одно приходит, другое уходит…
– Ты хочешь спросить, верю ли я в карму?
Кейтлин немного подумала.
– Я как бы говорю, что получаю выгоду от чьей-то смерти. Правда?
От смерти разбившегося мотоциклиста, как Линн объяснили в больнице, но дочке она этого не сказала, не желая ее волновать и расстраивать.
– Может, лучше посмотрим с другой стороны? Может быть, у того человека остались любимые, которым будет приятно знать, что их утрата принесла кому-то пользу.
– Дичь какая-то. То есть то, что мы типа не знаем, кто это такой. Как думаешь, я когда-нибудь могу встретиться с его… родными?
– Тебе захочется?
Кейтлин помолчала.
– Не знаю. Может быть.
Пару минут ехали дальше в молчании.
– Знаешь, что Люк говорит?
Линн пришлось сделать глубокий вдох, удерживаясь от ответа: «Не знаю, что говорит этот отморозок, и знать не желаю».
– Расскажи, – попросила она гораздо более легкомысленным и заинтересованным тоном, чем следовало.
– Ну, говорит, что некоторые люди с пересаженными органами как бы что-то перенимают от доноров. У них меняется характер, вкусы… К примеру, если донор обожал батончики «Марс», ты их типа тоже полюбишь. Или какую-то особую музыку. Или станешь хорошим футболистом. Вроде от его генов.
– Откуда Люк это взял?
– Из Интернета. Там куча сайтов. Мы кое-куда заходили. И если они чего-то не любили, ты тоже не полюбишь.
– Правда? – встрепенулась Линн. Может, донор этой печени терпеть не мог оболтусов с дурацкой стрижкой.
– Там настоящие истории. – Кейтлин посерьезнела. – Нет, правда! Ну ладно, ты же знаешь, что я боюсь высоты?
– Угу.
– Я прочитала про американку, которая тоже жутко боялась высоты, потом ей пересадили легкие одного альпиниста, и ее потянуло к скалолазанию, и теперь она просто горная фанатка!
– Может быть, потому, что ей стало лучше, легче дышать с новыми легкими?
– Нет.
– Удивительно, – кивнула Линн, не желая выглядеть скептиком и стараясь поддержать энтузиазм дочки.
– А еще, мам, – продолжала Кейтлин, – один мужчина из Лос-Анджелеса терпеть не мог ходить по магазинам, а когда ему пересадили женское сердце, буквально не вылезает оттуда!
Линн усмехнулась.
– А ты что хотела бы унаследовать?
– Ну, я об этом думала. Например, рисовать не умею. Вдруг получу печень потрясающего художника?
