Кен Бруен - Убийство жестянщиков
— Разумеется, ты в еще худшей форме. Кэти! Джек уезжает.
Прибежала Кэти:
— Ой, Джек.
— Я буду рядом, практически за углом.
— Но у меня есть фильма.
Она так и произнесла. Когда англичане подделываются под местных, они часто перебарщивают.
— Какой фильм?
— «Жульен — мальчик-осел» Хармони Корин.
Я тупо уставился на нее. Она продолжила:
— Это тот, из группы кинорежиссеров «Догме». Он еще снял «Гаммо», помнишь?
— Что-то не вспоминается.
— Джек, ты должен его посмотреть. Он там писает вместе с Ларсом фон Триером.
Джефф уже уписывался за стойкой. Даже охранник улыбался. Я решил признаться честно и сказал:
— Все, что ты говоришь, для меня сплошная абракадабра.
Она расстроилась и протянула мне маленький пакетик. Я увидел надпись: «Живаго рекордс». Она сказала:
— Это тебе. С возвращением домой.
Я открыл пакет и обнаружил диск под названием «Ты снова взял верх» в исполнении Вэна Моррисона и Линды Льюис. Я постарался проявить энтузиазм и сказал:
— Bay!
Она немного повеселела и торопливо заговорила.
— Я знала, ты обрадуешься. Помнишь, перед тем как уехать, ты подарил мне ее альбом.
Я не помнил, но согласился:
— А как же.
Когда мы вышли, Трубочист сказал:
— У меня фургон.
Это был разбитый вдрызг «форд». Он заметил мое сомнение и проговорил:
— Мотор у него в порядке.
Открыл дверь и закинул туда мою сумку. Приблизился певец в белом, поздравлявший меня с возвращением, и спросил:
— На чашку чая не дадите, сэр?
Я протянул ему диск. Он удивился:
— Что это такое, мать твою?
— Новинка.
~ ~ ~Меня арестовали в первый же вечер в Хидден Вэлли. Приехали они часиков в восемь, разбудили от крепкого сна. Я заснул перед камином.
Хидден Вэлли — небольшая возвышенность между Проспект-Хилл и Хедфорд-роуд. Тихое райское местечко в сошедшем с ума городе. С холма просматривается Лох-Корриб, и вы начинаете думать о детях, которых у вас никогда не было. За поворотом причал и магазины Роше. Дом современный, три этажа и подвал. И не поверите: деревянные полы и каменный камин. Полностью меблирован — тяжелые шведские кресла и диван. Даже книжные полки заполнены.
Трубочист сказал:
— Холодильник и морозильник полностью загружены. В буфете выпивка.
— Вы меня ждали?
— Мистер Тейлор, мы всегда кого-то ждем.
— Понятненько. Налить вам что-нибудь выпить?
— Нет, мне пора уходить.
Однажды мне попалось на глаза письмо Уильяма Берроуза[2] Аллену Гинсбергу:
В первый раз меня арестовали, когда я шлялся по берегу. Предполагалось, что я прибыл на бальсовом плоту из Перу с молодым парнишкой и зубной щеткой. (Я путешествую налегке, только самое необходимое.) Однажды вечером отставной капитан обнаружил меня в холле, сидящим после шести ампул долофина голышом на унитазе (который я свернул с места в туалете). Я болтал рукой в ведре с водой и распевал «Глубоко в сердце Техаса».
Я оглядел мой новый дом и подумал, что на этот раз я высадился в удачном месте. Я успел понежиться в ванне, разобрать вещи и познакомиться с помещением. В задней части дома я обнаружил уголь и решил разжечь камин. Собирался посидеть несколько минут, но задремал. Разбудил меня громкий стук в дверь. Я повозился с замком, открыл дверь и сказал:
— Полиция.
В форме. Лет по шестнадцать. Но вид грозный. Первый спросил:
— Джек Тейлор?
— Будто вы сами не знаете.
Тут вмешался второй:
— Мы хотели бы, чтобы вы с нами поехали.
— Почему?
Первый улыбнулся и сказал:
— Чтобы помочь нам в расследовании.
— Кофе я могу выпить?
— Боюсь, что нет.
Полицейская машина была припаркована прямо у парадной двери.
— Благодарю за такт. Мне хотелось произвести впечатление на соседей.
Полицейский, точно как в кино, положил мне руку на голову, когда я садился на заднее сиденье. Вроде бы заботился, но на самом деле умудрился стукнуть меня головой о крышу, проговорив при этом:
— Оп-ля.
Когда мы выходили из машины на Милл-стрит, подскочил местный фотограф Майк Шоке и спросил:
— Кто-нибудь интересный?
— Да нет, никто.
В участке меня провели в комнату для допросов. Я потер запястья, как будто только что избавился от наручников. В центре серого стола оловянная пепельница. Я вытряхнул из пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Открылась дверь, и появился Кленси. Старший инспектор Кленси. Господи, как же длинна история наших отношений, только ничего хорошего не упомнишь. Он занимался тем делом, которое стоило мне карьеры. В те годы он был поджарым, как борзая. Мы были друзьями. Во время событий, приведших к моему увольнению, он вел себя как последний подонок.
Он достиг солидного возраста. При всех регалиях. Лицо багровое, на щеках пятна. Но глаза такие же подозрительные, как и раньше.
— Ты вернулся, — заметил он.
— Верно замечено.
— Я-то думал, что никогда больше тебя не увижу.
— Ну что мне на это сказать, братишка?
— Остается надеяться, что этот второй урод, Саттон, не объявится.
— Сильно сомневаюсь.
Саттон был мертв. Это я его убил, моего лучшего друга. Причем умышленно.
Кленси зашел мне за спину. Старый способ унизить человека. Первое правило допроса. И записано не в инструкции, выбито на камне. Я сказал:
— Не надо меня обижать, начальник. Я все скажу.
Спиной почувствовал поднятую руку, напрягся в ожидании удара. Но он сдержался. Я вытряс из пачки еще одну сигарету и прикурил. Он спросил:
— Какого черта ты путаешься с танкерами?
— С одним танкером.
— Не задирайся. Я тебя отправлю к черту на рога, не успеешь вспомнить об адвокате.
— А, ты имеешь в виду Трубочиста.
Он едва не лопнул от ярости и продолжил:
— Он мерзавец.
— Он тоже от тебя не в восторге.
Кленси плюхнулся на угол стола, штанины задрались. Над синим носком виднелась белая безволосая щиколотка. Он наклонился прямо к моему лицу.
— Послушайся моего совета, парень. Держись подальше от этой банды.
Я загасил сигарету и спросил:
— Ты не собираешься расследовать убийство четырех человек?
В углах его рта скопилась слюна. Он огрызнулся:
— Эти гребаные цыгане постоянно убивают друг друга.
Он встал и поправил с трудом застегнутый китель. Потом сказал:
— Убирайся.
— Я могу идти?
— Но не суй свой нос не в свои дела, понял?
Уже на пути к двери я заметил:
— Упаси Господи.
~ ~ ~Оставив позади Милл-стрит, я направился на Шоп-стрит. Том Йорк из «Рэдиохед» как-то сказал:
«Каждый день ты думаешь, может, пора остановиться. Может, во всем этом нет смысла, потому что звуки, который ты издаешь и которые делали тебя счастливым, уже лишены всего, что когда-то значили. Только мозги себе запудриваешь».
Я постоял несколько минут на мосту. На противоположной стороне, рядом с Клэддафом, виднелся пирс Ниммо.
Тело Саттона так и не нашли. За его картинами теперь гоняются коллекционеры. Французы называют страшный сон словом «кошмар» — cauchemar. Алкоголику снятся сны, какими не может похвастать ветеран Вьетнама. Закрываете глаза и бормочете: «Вот сейчас…» — и вам не до шуток. Сначала, что обидно, алкоголь препятствует снам, или, по крайней мере, вы их не помните. Зато потом он питает их и поднимает до девятого уровня. Того самого, на котором не стоит задерживаться. По-ирландски сны — broingloidi, прекрасное мягкое слово. Пьянице хочется невозможного, хочется приятных снов. Напрасно. Но я никогда не видел во сне Саттона. Разумеется, днем я часто о нем думаю, но он со мной в светлое время суток. И слава богу.
Мне требовались Мертон и пинта пива. Необязательно в этой последовательности. Я направился к Чарли Бирну, владельцу магазина подержанных книг. Тот самый магазин. Когда я имел дело с библиотекарем Томми Кеннеди, который учил меня, что и как надо читать, он рассказал мне о Сильвии Бич. В те замечательные дни в Париже ее книжный магазин посещали
Джойс
Хемингуэй
Фицджеральд
Гертруда Стайн
Форд Мэдокс Форд.
Когда мистер Кеннеди рассказывал, в голосе звучала такая тоска. Когда он описывал эту почти мифическую атмосферу, я практически ощущал запах сигарет «Голуаз» и аромат настоящего французского кофе. Но я был юн, поэтому, естественно, спросил:
— А вы там тоже были, мистер Кеннеди?
И он ответил, пряча потухшие глаза:
— Нет, нет… я там не был.
Среди стихов я выделяю «Вопль» Гинсберга. Почему-то никто из тех, кому я об этом говорил, не удивлялся. Наверное, слишком часто слышали, как я вою. Книга поехала со мной в Лондон в кармане пальто. Еще одна книга-путешественница — «Гончая небес». Эта книга коллекционная, в переплете из мягкого сафьяна с золотым тиснением. Когда я сказал Томми Кеннеди, что решил стать полицейским, он жутко расстроился. И на прощание подарил мне книгу Томпсона. Пьяные ночи оставили след в этой книге.
