Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор
Он подумал и добавил:
– Это не про футбол, на самом деле. Но и про футбол тоже, конечно.
Сын и отец некоторое время разглядывали друг друга в полумраке. Глаза у обоих были привыкшими к темноте, сухими и спокойными. Отец шагнул к сыну, потрепал заросшую макушку и сказал:
– Ну, до завтра. Сегодня я поздно возвращаюсь.
– Ага, – сказал Тим. – А ты седьмого дома будешь?
– Должен вроде. А что?
– Revolution играет, – напомнил Тим почти без укора.
– А. Сходим, раз играет. Ты заживай давай.
Тим кивнул, сощурился на свет из-за открывшейся двери, и все-таки успел спросить вдогонку:
– И ты играл после этого?
– Играл, – чуть помедлив, сказал папа. – А потом у нас тренер поменялся, все посыпалось – ну и мы переехали. Как раз в Ларкану. А там с футболом…
– И ты все-таки не стал футболистом.
– Ага. Но кем-то я стал, нет? – сказал папа очень серьезно. – Ну вот. Ох, Тим, все. Увидимся!
Тим кивнул, глядя вслед.
На следующий день они не увиделись. Папа улетел рано утром, а Тиму было не до чая с ночными блужданиями.
Глава 2
Москва. Леонид Соболев
– Зайдите ко мне, – сказал Егоров и отключился.
– И вы здравствуйте, дорогой Андрей Борисович, – сообщил Соболев гудящей трубке, выключил компьютер, убрал бумаги в сейф и пошел. Не ожидая ничего хорошего.
Конечно, оказался прав.
– Как у нас со Штатами? – спросил Егоров, все-таки поздоровавшись в ответ.
«Укомплектованы», хотел ответить Соболев, но молча повел плечом. Егоров смотрел. Соболев нехотя сказал:
– Без изменений.
– А почему?
Соболев подышал и сказал:
– Андрей Борисович, ну давайте я съезжу и начну там всех искать и все такое.
– Вы уже в Норвегию съездили, – естественно, напомнил Егоров. Он считал, что это смешно.
Соболев так не считал, но спорить было бессмысленно и унизительно.
– Ладно, простите, – сказал Егоров. – Вы не виноваты, виноваты суки, их не достать, вы года два невыездной, вы понимаете, я понимаю – всё, сняли. Только с начальством в результате что делать?
Соболев снова повел плечом – теперь имел право. Егоров, не дождавшись испуганных уточнений, начал заводиться. Впрочем, он по-любому начал бы.
– С начальством, говорю, что делать? Требует оно, значит, информацию по техническим изменениям охранных систем для гарнизонов и спецобъектов в Восточной Европе и на Ближнем Востоке. Системы «Хеймдалль» и «Сумукан», конкретно. Что, мол, такое, почему, поставщики, принципиальные схемы, стоимость, степень новизны, возможности нейтрализации. С меня требует, понимаете, да? Я хэзэ его, что отвечать.
Егоров посмотрел на Соболева и добавил:
– Вариант «С вас требует, вы и отвечайте» не принимается, ок?
Соболев смущенно засмеялся.
– Леонид Александрович, вы мне тут не смейтесь, я не КВН, – ласково предложил Егоров. – Вы мне лучше подготовьте справочку с этими данными – и не из головы, даже не из интернета или там из Jane`s Defence, а с поля, от доверчивого1, чтобы был уникальный и достоверный. Вот тогда уже я посмотрю, смеяться или нет. Вопрос рассматривается десятого, вам крайний срок, соответственно, шестое. Две недели. Нормально, я считаю.
Все к этому и шло, но Соболев все равно сперва растерялся, потом возмутился, потом хотел закосить за дурачка. В итоге тихо спросил:
– Андрей Борисович, как я это сделаю?
– А я не знаю, как, – радостно сказал Егоров, которому явно было не по себе. – Вот я откуда знаю? Вы у нас замнач по оперативной части, вам видней.
Соболев дернулся, Егоров упредил:
– А два месяца, Леонид Александрович – это тем более нормальный срок. Даже с учетом обстоятельств нормальный, так что не надо тут. Не надо, не надо. Вы должны были уже штук пять доверчивых воспитать. Или завербовать. Или втемную задействовать. В общем, не знаю – хотите, через бритов или Канаду ползите, хотите, вон, коллег потрясите, может, они чем поделятся.
– Каких коллег? – тяжело спросил Соболев.
– А вы не знаете. На Украине, в Литве, в Венесуэле. У них диаспоры, их не громили, а связи вы сами должны были наладить. Не успели – так сейчас наладите. Время есть. Да хоть на Ходынке2, я хэзэ его, по-братски так. Все, двадцать девятого доложите промежуточное, шестого жду справку. Идите.
Соболев пошел и даже принялся послушно, при этом не выпадая из терминального состояния, выполнять рекомендации начальства. Часа два он прочесывал источники, говорил с кем можно, подмаргивал кому нельзя и едва не сунулся на Ходынку, раскидывал запросы с намеками, залез, конечно, к Jane`s, в фонд Джеймстауна и на пастбища глашатаев Армагеддона типа DEBKA. Наконец откинулся на спинку кресла и с ненавистью посмотрел в окно. Окно было хмурым. Будущее тоже. Ни надежды, ни просвета.
За год отдел был разгромлен дважды, полностью и сокрушительно: сперва изменой Мотеева, затем смертью Панченко. Первый сдал врагу всю сеть, второй унес в могилу данные о не входивших в сеть «солистах»3 – и о том, сколько их, и остались ли вообще «солисты» у службы.
Соболеву грех было жаловаться: после норвежского провала он думал, что состарится в аналитиках, а потом будет до маразма преподавать склонение скандинавских языков. Перевод замом в атлантический отдел казался джек-потом. А оказался десантом на пепелище, где не осталось ни дома, ни травинки – лишь растерянная молодежь, собранная по математически не рассчитываемому принципу. Даже Егоров по меркам службы был молодым, несмотря на десять лет в отделе Австралии и Британского Содружества. Он должен был стать замом Панченко, единственного из руководителей, полностью выведенного из-под подозрений, – и плести под его началом новую сеть из панченковских загашников. По тому же загашниковому принципу – даже руководство отделов формально выводилось за штат службы, совсекретно прикомандировываясь к невинным московским и питерским компаниям да ведомствам, никак не связанным с Лесом4.
Но Панченко умер в день подписания приказа о ликвидации трех старых отделов и создании на их базе двух новых. И по этой уважительной причине так и не въехал в новый кабинет – вице-президента некоторой фирмы «Экспортконсалтинг». А в кабинет руководителя отдела технической инвентаризации «Экспортконсалтинга», который Панченко занимал последние три года, не успел въехать Егоров. Он сразу освоил кресло вице-президента, со всеми его замысловатыми спецификациями.
И Соболева сразу в замы взял. Непонятно почему. Ведь на установочной беседе Соболев знай возражал.
Егоров пел про скупку идей, технологий и мозгов, каковая скупка является первоочередной для любого государства. Одни, говорил Егоров, делают все в открытую, как Штаты и Израиль, а другим приходится тихариться. Вот от нас с вами, Леонид Александрович, тихая эффективность и требуется.
А у нас ресурсов нет, сказал тогда Соболев. Егоров серьезно возразил: ресурс есть всегда. Вспомните Эйтингона и Судоплатова, которые за пару лет ни на чем, на еврейском происхождении и идейной накачке, создали квалифицированнейшую сеть на весь мир. У нас не осталось ни происхождения, ни накачки, ни иного ресурса, ответил Соболев. У Китая они есть – он прет и тупо платит. У Ирана есть – он типа главный антиамериканец. У «Аль-Каиды» есть… Егоров заухмылялся, Соболев тоже заухмылялся, пояснил: ну, теперь-то она существует. И продолжил: сотрудничество с другим государством любой источник начинает, чтобы заработать, переехать или потому, что считает это красивым. А у нас никто не хочет жить, на нас западло работать, мы никто.
Деньги, напомнил Егоров. Соболев ухмыльнулся. Егоров кивнул и продолжил: русское происхождение. Н-ну да, сказал Соболев. Последний козырь. Правда, порченый. И потом – через полгода после того, как мы пустим этот козырь в ход, наши братья по разуму примутся всех русских по заграницам отлавливать. Всех, под мелкий гребень. Егоров пренебрежительно ответил: им китайцами еще ой сколько заниматься. Но в целом вы правы: после Мотеева надо немного посидеть и дать ситуации успокоиться, раз все криво так идет. Дать предателям предать с минимальным ущербом. А потом вспомнить про русское поле.
На том они и сошлись, между прочим. На том Соболев и согласился. И потихонечку изучал, рыхлил да возгонял кормовую базу, которая постепенно станет сырьевой, а потом и производственной. Базу составляли несколько сотен человек, с которыми удалось наладить отношения, разные, но не исключающие развития. Конечно, попытка срочно вытащить из них любую информацию эти отношения угробит. Зато перспектива была неплохой. Это главное.
А теперь выяснилось, что справка главнее перспективы. Кабинет главнее дела. Как привычно и обидно.
