Стивен Уайт - Самая лучшая месть
Неприятные слова. Тому стало не по себе, но он все же упрямо покачал головой:
— Я выхожу отсюда не отбывшим срок преступником, а невиновным. И у меня все будет не так, как у других. По-другому.
— Может, да, а может, нет. Жаль, но что есть, то есть… О, кажется, за тобой! — Начальник тюрьмы указал на зеленый «бьюик»-седан, въезжавший на пустующую гостевую стоянку. — Ну что ж, удачи тебе, сынок. Она тебе еще ох как понадобится. — Он открыл дверь. — Бери сумку и двигай отсюда побыстрее, пока кое-кто не успел спохватиться.
Какое-то время Том еще колебался, с сомнением поглядывая на начальника тюрьмы, потом все же наклонился, поднял с пола холщовую сумку с личными вещами и направился к выходу. Как только он оказался за дверью и сделал первый шаг в свободный мир, заместитель начальника оттолкнулся от стены и подошел к своему шефу:
— Как насчет двадцати баксов?
— Я же сказал, что поднимаю до пятидесяти. Но решай сам, Хэнк. На твоем месте я бы не рисковал.
— Двадцатки достаточно, босс.
Бетонированная дорожка, которая начиналась от двери тюрьмы, проходила через ограждение и вела к стоянке, имела длину примерно в пятьдесят футов. Дойдя до середины, Том Клун швырнул сумку далеко вперед и рванул вслед за ней. Набрав скорость, он подпрыгнул и сделал кувырок, после чего отклонился назад, взмахнул руками и, оттолкнувшись ногами, совершил весьма пристойное сальто назад.
Приземление прошло почти идеально. Всего лишь один шажок в сторону.
Начальник тюрьмы протянул руку, а его заместитель беспрекословно положил на ладонь двадцатидолларовую бумажку.
— Откуда вы знали, что он именно это и сделает?
— После того как около месяца назад по тюрьме поползли слухи о его освобождении, Том каждую неделю занимался этим во дворе. Разучивал кувырки и сальто. Кувырки и сальто. Раз за разом. Снова и снова. Вот я и заподозрил, что парень готовит маленькое шоу.
Заместитель покачал головой:
— Черт! Думаешь, что ничего нового уже не увидишь, что видел все, на что способны эти парни, и вот…
Он умолк, а то, что осталось несказанным, унес в прерию утренний ветерок.
Все еще глядя вслед Тому Клуну, начальник тюрьмы проговорил:
— Ты даже не представляешь, как я рад, что здесь нет ни одного репортера. Пришлось бы смотреть всю эту гимнастику раз двадцать в новостях. И всех, включая губернатора, интересовало бы одно: как мы такое допустили и чем вообще здесь занимаемся.
— Так вот из-за чего весь переполох с подъемом в четыре часа утра! Чтобы газетчики не увидели, как он разыгрывает из себя Ольгу Корбут?
— Надю Команечи. Да, ты прав. Это единственная причина, и никакой другой нет.
Том Клун победно вскинул руки и уже открыл рот, собираясь издать триумфальный крик, когда его остановил женский голос:
— Том Клун? Мистер Клун?
Еще не обернувшись, он уже упивался восхитительной новизной мелодии голоса, не принадлежавшего тюремному надзирателю. Том неторопливо втянул воздух, надеясь, что незнакомка пользуется духами. Утренний ветер принес аромат, оправдавший самые смелые его ожидания.
Женщина, которую увидел Том, была очень мила. Ее силуэт четко выделялся на фоне гор, и он, плохо различая детали, все же заметил, что темные волосы убраны назад, а лицо почти не украшено макияжем. На ней были белые джинсы и застегнутая до горла кожаная куртка цвета кларета.
Том еще раз вдохнул ее аромат.
— Мистер Клун? — снова спросила женщина.
Он кивнул и протянул руку. Она не подала свою. Ее правая рука осталась в кармане, а левая лежала на ремне висевшей на плече сумки.
— Да, я Том Клун, — сказал он наконец.
— Здравствуйте. Я специальный агент ФБР Кельда Джеймс. Ваш адвокат попросил меня встретить вас здесь сегодня утром. Я увезу вас отсюда. Добро пожаловать на свободу.
Услышав ее имя, Том испытал сильнейший импульс подбежать и обнять ее, но, почувствовав ее сдержанность, заставил себя остаться на месте. В последние тринадцать лет ему приходилось часто сдерживаться.
— Кельда Джеймс. Бог мой, так это вы… вы…
— Да, я.
И все-таки Том шагнул вперед и обнял ее. Она напряглась, а он, ощутив контуры женского тела, едва не лишился чувств.
— Спасибо, — прошептал он в ее волосы. — Спасибо вам, спасибо.
— Пожалуйста, отпустите меня, мистер Клун. Пожалуйста.
Он послушно разжал объятия и отступил. Тон ее голоса не допускал возражений.
— Это все ваши вещи? — спросила она.
— Да, все остальное я отдал благотворительной организации.
Складки у ее рта едва заметно смягчились. Она усмехнулась:
— Тогда идемте.
Глава 2
1989
Глаза у Марты Риз были красные, а на бледно-зеленом фартуке отчетливо проступали пятна вишневого сока и почти идеально параллельные полосы слюны от ее собственной рвоты. Пальцы у нее дрожали так, что вода из кружки, которую Марта держала в руках, проливалась на колени. Кружку украшало изображение «автомобилистов» из НОР.[5] Парни смеялись.
— Говорю вам, я пришла сюда за чашкой сахара. Знаю, звучит банально, но так оно и есть. Как раз сегодня утром я купила ведерко вишен в придорожном магазинчике — том, что у поворота в город, — и занялась пирожками, но плохо рассчитала, сколько надо сахара, и он у меня кончился как раз в самый неподходящий момент. Такое, знаете, со всеми случается, даже с самыми опытными хозяйками.
Я, конечно, знала, что Грины отправились в Калифорнию навестить детей, но в доме горел свет, а возле крыльца стояла машина той девушки, что присматривала за домом, так что я решила сходить и попробовать занять немножко сахару. Сама Нэнси не печет, однако сахар у нее, конечно, есть. То есть я хочу сказать, что он есть у всех. Ну, может, его нет у диабетиков, но к Гринам это не относится. В том смысле, что они не диабетики. Вот так все и было. Правду вам говорю.
Молодой помощник шерифа сидел напротив миссис Риз на неудобном жестком тиковом стуле, выставленном на веранду дома Гринов. Ему и в голову не приходило усомниться в словах миссис Риз насчет сахара или того, что Грины не были диабетиками.
Небольшой, грубо сколоченный деревянный домишко, в котором миссис Риз жила с мужем — «Это настоящий дом. Уж и не знаю, почему все называют их лачугами», — и дом Гринов разделяло не более пары сотен ярдов. Соединявшая их дорога — вернее, просека в редколесье — была особенно пыльной после сухой весны. Официально лето еще не наступило, тем не менее весь округ Парк уже превратился в очаг возможного возгорания. Соседи говорили о том, что надо сделать, какие принять меры против того, чтобы какие-нибудь мальчишки или неорганизованные туристы, число которых резко возрастало к Четвертому июля, не превратили окрестные горы в огромные пепелища.
Несколько фунтов лишнего веса — «Ну, может быть, двадцать» — заставили Марту пожалеть о том, что она не поехала за сахаром на машине. Дорога к дому Гринов шла довольно круто вверх, так что Марту донимала не только одышка, но и пот, ручейками катившийся по спине и капельками выступавший над верхней губой. Солнце уже скрылось за вершинами, однако температура все еще держалась около семидесяти по Фаренгейту.[6] «Кому-то это, может, и прохладно, только не мне. Мы, те, кто здесь живет, привыкли к немного другой погоде».
Марта и Нэнси Грин не были особенно близки. «Они люди более современные. Но, знаете, мы неплохо ладили». Две семьи действительно оказались хорошими соседями. С приходом зимы они в складчину оплачивали пахотные работы, а с наступлением лета создавали общий фонд для очистки леса от сухостоя на прилегающих территориях. Нэнси Грин не стеснялась заглянуть к соседке за итальянской петрушкой — «Может, не стоило бы и говорить, но, признаюсь, я до сих пор не знаю, что это такое. И почему только итальянцы не могут пользоваться обычной петрушкой?» — так что и Марта не нашла ничего предосудительного в том, чтобы позаимствовать у нее немного сахара, когда ее собственные запасы исчерпались, а тесто для пирожков было уже на подходе.
Перед последним, самым крутым, участком дороги силы покинули Марту окончательно, и она уже подумывала о том, не спуститься ли к дому, чтобы повторить весь путь на машине. Но так и не спустилась.
Обычного звонка у Гринов не было, зато имелась современная система громкой связи, соединенная с телефоном. Аппарат частенько ставил Марту в тупик. Она так и не поняла, что с ним делать — «То ли нужно наклониться и говорить прямо в эту черную коробочку, то ли они услышат меня и так?» Не понимала она и того, зачем вообще, живя в горах, устанавливать такие штуки. Ну кто еще, не считая соседей, может постучать вам в дверь? «Вы не хуже меня знаете, что ни мормоны, ни свидетели Иеговы со своими смешными книжками у нас тут не водятся. Их просто здесь нет. Наверное, считают, что ради нас и стараться-то не стоит».
