Пол Сассман - Лабиринт Осириса
Я рассматриваю ее. Высоко в стенах есть окна. И в куполе тоже. Но они грязные, да к тому же снаружи почти темно. Единственный тусклый свет дает одна из медных ламп, свисающая с потолка в дальнем конце собора. Но она способна лишь слегка рассеять темноту вокруг себя. Женщина стоит почти под лампой, перед деревянной резной преградой, отделяющей алтарь от остального пространства. Я неподалеку от двери, на мягкой скамье, что стоят вдоль стен. Снаружи идет дождь, шумит по брусчатке двора. Погода совсем не такая, как я ожидал, но это к лучшему. Это значит, что я могу плотно закутаться. Не хочу, чтобы мое лицо видели: ни она, ни кто-либо другой.
Драпировка, занавешивающая вход, внезапно поднимается и хлопает. Она оборачивается, решив, что кто-то вошел. Но, сообразив, что это только ветер, обращает лицо к иконам. Ее дорожная сумка рядом на ковре. Сумка – проблема. Вернее, проблема не в ней, а в том, что женщина, надо думать, собралась в дорогу, о чем свидетельствует сумка. Это ограничивает мои временные рамки. Похоже, она кого-то ждет. Это тоже проблема. С одним я как-нибудь справлюсь. Но двое осложнят ситуацию. Придется импровизировать. Видимо, необходимо действовать быстрее, чем планировалось.
Она подходит к одной из четырех поддерживающих купол гигантских колонн. На колонне большое живописное полотно в золоченой раме. Я не могу разглядеть сюжет картины, но мне все равно, что там нарисовано. Я смотрю на женщину и думаю. Соображаю. Следует ли действовать скорее, чем я планировал? В соборе пахнет ладаном.
Она смотрит на картину, затем возвращается к алтарной перегородке, поднимает руку и сверяется с часами. В кармане моей куртки лежит «глок», но меня тревожит, что даже в дождь звук выстрела могут услышать и сюда прибегут люди. Лучше сделать по-другому. Не важно как. Важно когда. Мне нужно выяснить, что она знает, но раз с ней дорожная сумка и она, вероятно, кого-то ждет, это опасно…
Женщина отходит от алтаря. В боковой стене собора есть двери, которые, должно быть, ведут в маленькие часовни, но поскольку здесь темно, я в этом не уверен. Она заглядывает по очереди в каждую, поворачивается и возвращается ко мне. У ближайшей часовни часть пола застелена ковром и огорожена низким деревянным барьером. Едва различимая, она садится на скамью у барьера. Я беру провод, прокручиваю все в голове, учитываю все возможности. Эх, если бы мне не требовалось ее допрашивать…
Она вновь встает и направляется ко мне. Я склоняю голову, словно в молитве, и, тщательно скрывая лицо, смотрю на свои руки в перчатках. Она проходит мимо вдоль отделанной плиткой стены и у алтаря вновь глядит на часы. Как поступить: следовать за ней или сделать все сейчас, пока мы одни и мне предоставляется шанс? Не могу ни к чему склониться. Проходит еще несколько минут. Но вот она подхватывает сумку и направляется к двери. Однако, поравнявшись со мной, останавливается.
– Шалом.
Я не отрываю глаза от пола.
– Ата медабер иврит?[6]
Не отвечаю, не хочу, чтобы она слышала мой голос. Внезапно ощущаю нервное напряжение.
По-прежнему смотрю в пол. Очень скован.
– Вы армянин? Неловко вас беспокоить, но мне нужно…
Я принимаю решение. Поднимаюсь на ноги и ребром ладони сильно бью ее под подбородок. Она отшатывается назад. Даже в темноте заметно, что у нее изо рта струится кровь, много крови. Видимо, в момент удара она откусила кончик языка. Мысль мелькнула и исчезла. Я уже у нее за спиной и накидываю на шею удавку. Перекрещиваю запястья и подтягиваю провод за петельки на концах, оценивая, крепко ли его держу и с какой силой могу пережать ей горло. Она крупнее меня, но преимущество на моей стороне. Пинаю ее по ногам и, откинув назад голову, изо всех сил тяну. Она давится и цепляется руками за провод. Все продолжается меньше тридцати секунд, и она обмякает. Я еще продолжаю душить и, увлеченный делом, даже не думаю, что кто-то может войти и обнаружить нас. Провод впивается глубоко в шею. Лишь убедившись, что дело сделано, я ослабляю хватку и опускаю ее на пол. Чувствую душевный подъем.
Пережидаю несколько мгновений, чтобы успокоиться – я все еще тяжело дышу, – затем аккуратно сматываю провод, возвращаю в карман и выглядываю из-за дверной завесы во двор. Он пуст – всех прогнал дождь. Отпускаю завесу, она закрывает вход. А я достаю фонарь и освещаю ковер рядом с телом. Замечаю несколько едва различимых капелек, но большую часть крови впитали джемпер и дождевик. И это очень удачно. Сдавливаю ей челюсть у щек и открываю рот. Язык она прикусила сильно, но кончик на месте. И это тоже удачно. Я роюсь в ее карманах и, найдя платок, засовываю ей в рот, чтобы больше не пачкать. Обвожу лучом фонаря собор. Необходимо выиграть время – нельзя, чтобы ее быстро обнаружили. Я знаю, где она живет, и собираюсь туда наведаться. А пока мне нужен укромный уголок, чтобы ее спрятать. Не люблю импровизировать, но надеюсь, что все сойдет удачно.
* * *Инспектор иерусалимской полиции Арие Бен-Рой, щурясь, внимательно вглядывался в неясные очертания тельца на тусклом экране. Казалось, оно свернулось в клубочек, и некоторое время полицейский не мог разобрать, где что есть. Но вот очень медленно стали проступать контуры: головка, торс, ручки, ножки. Бен-Рой покачал головой, не в силах поверить в увиденное, а затем улыбнулся и стиснул руку Сары.
– Он красивый.
– Мы пока не можем утверждать, что это «он».
– Что ж, она тоже красивая.
Арие подался вперед, всматриваясь в зернистое изображение на экране ультразвукового аппарата. Это было третье ультразвуковое исследование Сары – их третье ультразвуковое исследование. И даже на двадцать четвертой неделе он по-прежнему с трудом различал очертания младенца. Но хотя бы уже не вопил от гордости, как во время исследования на двенадцатой неделе, когда ему показалось, что он увидел изрядных размеров пенис, а ему объяснили, что это бедренная кость ребенка.
– Все в порядке? – спросил он эхографа. – Все на месте?
– Выглядит прекрасно, – ответила девушка, поводя сканером по смазанной гелем параболической поверхности живота Сары. – Теперь надо, чтобы ребенок повернулся, тогда я смогу измерить позвоночник.
Она нанесла на кожу новую порцию геля и прошлась сканером под пупком. Изображение вспухло и стало нерезким – эхограф пыталась найти нужный угол.
– Сегодня ребенок немного упрямится.
– Хотела бы я знать, от кого в нем эта черта, – заметила Сара.
– Или в ней, – вставил Бен-Рой.
Эхограф продолжала исследование, передвигая одной рукой сканер, а другой что-то поправляя на контрольной панели под экраном, делала снимки отдельных частей плода, оценивала, производила измерения.
– Сердцебиение хорошее, – прокомментировала она. – Маточное снабжение кровью прекрасное. Конечности в пределах нормы…
Ее прервал взрыв музыки. Громкой, электронной. «Хава Нагила».
– Ну, Арие! – возмутилась Сара. – Я же просила выключить его.
Бен-Рой виновато пожал плечами, открыл чехол на поясе и достал мобильный телефон «Нокиа».
– Никогда не выключает, – со вздохом пожаловалась Сара врачу. Она надеялась на сестринскую поддержку с ее стороны. – Даже когда делают ультразвуковое исследование его ребенку. Включен днем и ночью.
– Ради Бога, я же полицейский.
– Ради Бога, ты же отец!
– Хорошо, не буду отвечать. Если надо, оставят сообщение.
Бен-Рой сжимал телефон в руке, но тот не переставал звонить. А будущий отец, демонстративно подавшись вперед, уперся взглядом в монитор ультразвукового аппарата. Сара хмыкнула, ей не раз приходилось наблюдать нечто подобное.
– Нет, вы только посмотрите на него, – прошептала она эхографу.
Бен-Рой продержался пять секунд, поглощенный тем, что видит на экране. Но звуки «Хава Нагилы» не стихали, резкие, настойчивые, и он начал притопывать ногой, поводить рукой, а затем заерзал на стуле, словно испытывал зуд. Наконец, не в силах с собой совладать, он покосился на телефон и, узнав входящий номер, тут же вскочил на ноги.
– Надо ответить. Это из участка.
Он отошел в угол кабинета, поднес трубку к уху и принял вызов. Сара закатила глаза.
– Десять секунд, – вздохнула она. – Удивительно, что он выдержал так долго. Ведь речь всего-то о его ребенке.
Девушка-эхограф ободряюще похлопала ее по руке и продолжила исследование. В другом конце кабинета Бен-Рой слушал и что-то негромко отвечал. Через несколько секунд он закончил разговор и убрал телефон в чехол на поясе.
– Извини, Сара. Мне надо идти. Кое-что случилось.
– И что же такого случилось? Скажи, Арие, что там такого важного, что ты не можешь подождать несколько минут, пока мы закончим исследование?
– Случилось, и все.
– Что? Я хочу знать.
Бен-Рой натягивал куртку.
– Я не собираюсь спорить, Сара. Только не с тобой.
Он кивнул голому животу жены. Кожа на нем блестела и была скользкой от нанесенного геля, в V-образном разрезе расстегнутых джинсов виднелись золотисто-каштановые жгутики лобковых волос. Его жест, похоже, еще сильнее возмутил Сару.
