Майкл Коннелли - Цементная блондинка (Право на выстрел)
Заведение Бинга представляло собой три почерневшие стены, между которыми валялись груды обгоревших обломков. Крыши не было, но полицейские натянули синий пластиковый тент, прикрепив его к задней стене и проволочной решетке, обозначавшей границы частной собственности. Босх знал, что сделано это было вовсе не потому, что его коллегам понадобилась тень. Вытянув шею, он посмотрел вверх сквозь лобовое стекло. Так и есть: вон они кружат в небе — городские стервятники. Вертолеты журналистов.
Остановившись у тротуара, Босх увидел двух рабочих из муниципальных служб, стоявших возле грузовика с оборудованием. Физиономии у них были совершенно больными, они глубоко затягивались сигаретами. Отбойные молотки валялись на земле позади грузовика. Рабочие ждали, сами не зная чего, надеясь только, что их работа здесь закончена.
С другой стороны грузовика, возле синего микроавтобуса коронера, стоял Паундс. Похоже было, что он изо всех сил пытается успокоиться. Босх заметил, что лицо у него было таким же бледным, как у штатских. Хотя Паундс и командовал полицейскими Голливуда, в том числе теми, которые занимались убийствами, сам он в подобных расследованиях никогда не участвовал. Как и многие другие полицейские чиновники, он был обязан продвижению по служебной лестнице не опыту, а результатам своих тестов и подхалимству. Босху всегда нравилось видеть, как люди вроде Паундса получали хоть небольшую дозу того, с чем настоящим копам приходилось сталкиваться каждый день.
Прежде чем вылезти из «каприса», Босх взглянул на часы. Через час ему нужно быть в суде — там начнутся слушания.
— Гарри, — сказал Паундс, подойдя к Босху, — я рад, что ты все-таки приехал.
— Мне всегда доставляло удовольствие поглядеть на очередной труп, лейтенант.
Босх снял пиджак и бросил его на сиденье машины. Затем, подойдя к багажнику, вынул оттуда мешковатую рабочую робу синего цвета и натянул ее прямо поверх костюма. Будет жарковато, но ему вовсе не улыбалось вернуться в зал суда перепачканным грязью и сажей.
— Хорошо придумано, — одобрил Паундс. — Жаль, что я не захватил свое барахлишко.
Босх знал, что у того отродясь не было никакого «барахлишка». Паундс объявлялся на месте преступления лишь в тех случаях, когда была возможность покрасоваться перед телекамерами и вякнуть что-нибудь в микрофон. Причем его интересовали только телевизионщики. Никаких газет или журналов. Если говоришь газетчику пусть даже две фразы, нужно, чтобы в них был хоть какой-то смысл. Потому что потом твои слова напечатают на куске бумаги и на следующий день — а то и вою оставшуюся жизнь — они будут тебе аукаться. Нет, разговаривать с представителями прессы было не в обычае Паундса. Телевидение было более мимолетным и менее опасным собеседником.
Босх пошел к синему навесу, под которым расположилась следственная бригада в своем традиционном составе. Люди стояли возле груды отбитого цемента, вдоль траншеи, выдолбленной в бетонном фундаменте здания. Один из журналистских вертолетов сделал низкий заход, и Босх задрал голову. Из-за тента, накрывшего место преступления, им вряд ли удастся снять что-либо стоящее. Теперь сюда, скорее всего, нагрянут «наземные» репортеры.
В руинах здания оставалось еще очень много обломков. Обгоревшие потолочные балки и доски, разрушенные бетонные панели и другой мусор. Босха догнал Паундс, и они вместе, осторожно ступая, пошли в направлении группы людей под навесом.
— Они тут все разровняют и устроят очередную автостоянку, — пояснил Паундс. — Единственная польза для города от мятежей[3]. Будем иметь еще сотню мест для парковки. Когда сегодня ищешь стоянку в Саут-Сентрал, никаких проблем. А вот если хочешь купить бутылку минералки или заправиться бензином — черта с два. Они тут все спалили. Ты ездил по Саут-Сайд перед Рождеством? Там в каждом квартале устроили елочные базары — кругом сплошные пустыри. Никак не могу понять, зачем эти козлы жгут дома, где сами и живут.
Босх отлично знал: «эти козлы» делают то, что делают — и когда-нибудь вновь сделают это, — только потому, что люди вроде Паундса не понимают, зачем они это делают. Босх усматривал в этих событиях цикличность. Примерно каждые двадцать пять лет город поджигал свою душу с помощью настоящих пожаров. А затем снова возвращался на наезженный путь — быстро и не оборачиваясь назад. Нечто вроде «ударь и беги».
Внезапно Паундс не удержался на ногах, наступив на качающийся обломок. Он упал на руки и тут же вскочил, не в силах скрыть раздражения.
— Проклятье! — выругался он и, хотя Босх ничего не спрашивал, успокоил того: — Со мной все в порядке.
Он быстренько водворил на место прядь волос, свалившуюся с его лысеющей макушки. Паундс не заметил, что грязная ладонь оставила на его лбу следы сажи, а Босх ему ничего не сказал.
Наконец они добрались до группы людей. Босх подошел к своему бывшему напарнику Джерри Эдгару, стоявшему рядом с двумя следователями, которых Босх знал, и двумя неизвестными ему женщинами. На последних были надеты зеленые плащи — форма «могильщиков» из службы коронера. Эти низкооплачиваемые служащие мотались в синем микроавтобусе от одного места преступления к другому, забирая покойников и отвозя их в холодильник.
— Как делишки, Гарри? — спросил Эдгар.
— Как видишь.
Эдгар недавно ездил на фестиваль блюзов в Новый Орлеан и привез оттуда это дурацкое приветствие. Он произносил его столь часто, что оно уже всех раздражало, и Эдгар был единственным в следственном отделе, кто этого не замечал.
Эдгар выделялся среди всех стоящих здесь людей, На нем не было рабочего плаща, как на Босхе, — он никогда не надевал его, боясь помять свои костюмы из «Нордстрома»[4]. Каким-то образом ему удалось не перемазаться, если не считать пыльной полосы на одном из отворотов брюк двубортного костюма. В свободное от полицейской службы время Эдгар крутился на рынке недвижимости. Некогда доходный, этот бизнес в течение вот уже трех лет представлял собой сплошные слезы, но тем не менее Эдгар оставался самым большим щеголем во всем подразделении. Босх взглянул на бледно-голубой галстук Эдгара, туго охватывающий темную шею детектива, и подумал, что он один стоит больше, чем его собственная рубашка вместе с галстуком.
Босх оглянулся и из всех стоявших рядом кивком поздоровался только с Артом Донованом, техническим сотрудником отдела полицейской экспертизы. Таков был протокол. Здесь, как и на любом другом обследуемом месте преступления, действовала тщательно разработанная кастовая система. Детективы разговаривали в основном друг с другом или со специалистами из отдела экспертизы. Полицейские в форме молчали, пока к ним кто-нибудь не обратится. Тем, кто таскал покойников — низшим на этой кастовой лестнице, — вообще не положено было разговаривать, разве что с Артом Донованом. Он же почти не обращался к копам, презирая их и считая нытиками, которым нужно то одно, то другое: вскрытие, анализы на токсины, и все это — непременно к завтрашнему дню.
Босх заглянул в траншею, на краю которой стояли все остальные. Рабочие с отбойными молотками раскидали обломки и выдолбили яму примерно в два с половиной метра длиной и полтора глубиной. Вынутые из нее куски цемента метровым бруствером возвышались над остальными обломками. Чтобы лучше видеть, Босх присел на корточки и заметил, что яма, выдолбленная в цементе, походила на женскую фигуру. Она напоминала форму, в которую можно было залить глину и получить копию тела — ну, хотя бы для манекена. Однако внутри было пусто.
— Где тело? — спросил Босх.
— То, что от него осталось, уже забрали, — ответил Эдгар. — Оно в мешке, в автобусе. Мы тут прикидываем, как можно извлечь этот кусок цемента, не повредив его.
Прежде чем подняться на ноги и выйти из-под навеса, Босх несколько секунд молча смотрел на яму в цементе. Ларри Сакаи, следователь из отдела коронера, проводив его до микроавтобуса, распахнул заднюю дверь. Там, внутри, было невыносимо жарко, а тяжелое дыхание Сакаи перебивало даже запах дезинфицирующих средств.
— Я так и понял, что они тебя сюда вытащат, — сказал Сакаи.
— Правда? И почему же?
— Потому что это сильно смахивает на работу этой суки — Кукольника.
Босх ничего не ответил, чтобы ненароком не подтвердить подобное предположение. Года четыре назад Сакаи работал по нескольким делам, связанным с Кукольником. Босх даже предполагал, что именно с его легкой руки журналисты наделили убийцу этим прозвищем. Кто-то организовал утечку, и стало известно, что убийца каждый раз раскрашивает свои жертвы косметикой. Эта информация дошла до одного из репортеров четвертого канала телевидения, который тут же окрестил преступника Кукольником. После того его стали называть так все без исключения, даже полицейские.
