Эмили Локхарт - Виновата ложь
— Подвинься, — скомандовала я. Тропинка была узкой. Когда я легла рядом, моя голая рука коснулась рукава его темно-зеленой охотничьей куртки.
Мы смотрели в небо. Как много звезд! Казалось, галактику охватило празднование; люди улеглись спать, и началась грандиозная отвязная вечеринка.
Я была рада, что Гат не стал умничать и разглагольствовать о созвездиях или уговаривать меня загадать желание. Но я не понимала, что означает его молчание.
— Можно взять тебя за руку? — спросил Гат.
Я молча вложила свою руку ему в ладонь.
— Сейчас Вселенная кажется такой огромной! — сказал он. — Мне нужен кто-то рядом.
— Я рядом.
Большим пальцем он погладил мою ладошку в серединке. Там вдруг соединились все мои жизненные токи, трепещущие при каждом движении его пальцев, прикосновении его кожи.
— Не уверен, что я хороший человек, — сказал он через какое-то время.
— Я тоже в себе не уверена, — ответила я. — Но буду стараться изо всех сил.
— Да. — Гат замолчал на мгновение. — Ты веришь в Бога?
— Отчасти. — Я пыталась задуматься об этом всерьез. Знала, что Гата не устроит шутливый ответ. — Когда случается что-то плохое, я молюсь или представляю, что кто-то наблюдает за мной, слышит меня. Например, в первые несколько дней после папиного отъезда я думала о Боге. Для спокойствия. Но уже давно просто плыву по течению. И пожалуй, в этом нет даже отголоска духовности.
— А я больше не верю, — проговорил Гат. — После поездки в Индию. Из-за ужасающей нищеты. Не могу представить, чтобы Бог позволил такое. Когда я вернулся домой, то начал замечать нищих и на улицах Нью-Йорка. Люди страдают и умирают от голода в одной из самых богатых стран мира. Просто… непохоже, что кто-то оттуда присматривает за ними. А значит, и за мной никто не присматривает.
— Это не значит, что ты плохой человек.
— Вот мама верит в Бога. Она выросла в буддистской религии, но теперь ходит в методистскую церковь. Кажется, она мной не очень довольна. — Гат редко говорил о своей матери.
— Ты не можешь верить только потому, что она тебе велела.
— Нет. Вопрос вот в чем: как быть хорошим человеком, если ты больше не веришь.
Мы смотрели в небо. Собаки зашли в дом через свою маленькую дверцу.
— Ты замерзла, — сказал Гат. — Давай-ка я дам тебе куртку.
Мне не было холодно, но я все равно села. Он тоже. Потом снял свою охотничью куртку и передал мне.
Она была нагрета его телом. Слишком широка в плечах. Теперь его руки были голыми.
Я хотела поцеловать его в этот момент. Но не решилась.
Может, он любил Ракель. Фотографии в его телефоне. Сухая роза в конверте.
9
На следующее утро за завтраком мама попросила меня покопаться в папиных вещах на чердаке Уиндемира и забрать то, что понравится. От остального она избавится.
Уиндемир был неказистым строением с покатой крышей, прямо под которой находились две спальни из пяти. Это был единственный дом на острове с забитым чердаком. У него было большое крыльцо и современная кухня с мраморными столешницами, которые смотрелись совсем не к месту. Комнаты были просторными, и повсюду носились собаки.
Мы с Гатом забрались на чердак, прихватив по бутылочке холодного чая, и устроились на полу. Пахло древесиной. На полу сиял ослепительный квадрат от окна.
Мы и прежде бывали на чердаке.
И все же — мы никогда прежде не бывали на чердаке.
Книги были папиной отдушиной. Спортивные мемуары, захватывающие детективы и рассказы рок-звезд — все написаны стариками, о которых я никогда не слышала. Гат не особо вчитывался в названия. Он сортировал книги по цвету. Красная стопка, синяя, коричневая, белая, желтая.
— Ты разве ничего не хочешь почитать? — спросила я.
— Возможно.
— Как насчет «Первая база. Покинуть пределы»?
Парень рассмеялся. Покачал головой. Выровнял свою синюю стопку.
— «Зажигай с моей темной стороной»? «Герой танцпола»?
Он снова смеялся. Затем стал серьезным.
— Каденс?
— Что?
— Заткнись.
Я позволила себе засмотреться на него. Каждая его черточка была мне знакома, но при этом я словно никогда не видела его раньше.
Гат улыбнулся. Сияя. Застенчиво. Он стал на колени, цветные книжные стопки разъехались в стороны, он протянул руки и погладил меня по волосам.
— Я люблю тебя, Кади. Серьезно.
Я наклонилась и поцеловала его.
Он коснулся моего лица. Пробежался рукой по шее и ключице. На нас лился свет из чердачного окна. Наш поцелуй был нежным и электрическим, хрупким и уверенным, пугающим и единственно верным.
Я почувствовала, как любовь потоком течет от меня к Гату и от него ко мне.
Мы были теплыми, но дрожали, мы были юными, но древними, и живыми.
Я думала, это правда. Мы уже любим друг друга.
Уже любим.
10
Нас застукал дедушка. Гат вскочил на ноги. Неловко ступил на рассортированные по цвету книги, разбросанные по полу.
— Я помешал, — сказал дедуля.
— Нет, сэр.
— Конечно, помешал.
— Извини, тут такая пыль, — смущенно вставила я.
— Пенни говорит, тут может найтись что-то интересное из чтива. — Дедушка поставил старый плетеный стул в центре комнаты и сел, склонившись над книгой.
Гат продолжал стоять. Ему приходилось нагибать голову под косой крышей чердака.
— Будьте осторожны, молодой человек, — внезапно и резко сказал дед.
— Простите?
— Берегите голову. Вы можете удариться.
— Вы правы, — сказал Гат. — Я могу удариться.
— Так будьте осторожны, — повторил дед.
Гат повернулся и молча спустился по лестнице.
Мы с дедулей с мгновение сидели в тишине.
— Он любит читать, — сказала я в конце концов. — Я подумала, может, он захочет взять какие-то из папиных книг.
— Ты очень дорога мне, Кади, — сказал дедушка, похлопывая меня по плечу. — Моя первая внучка.
— Я тоже люблю тебя, дедуля.
— Помнишь, как я взял тебя на бейсбольный матч? Тебе было всего четыре года!
— Конечно.
— Ты до этого еще не пробовала «Крекер Джек».
— Знаю. Ты купил две упаковки.
— Мне пришлось посадить тебя на колени, чтобы ты видела поле. Ты помнишь, Кади?
Я помнила.
— Ну-ка, расскажи.
Я знала, какого ответа ждал от меня дед. Это вошло у него в привычку. Ему и самому нравилось пересказывать ключевые моменты семейной истории Синклеров, возвеличивая их значение. Он спрашивал, что значит для тебя такое-то событие, и всегда нужно было дать детальный ответ. Точное воспоминание. Как вызубренный урок.
Вообще-то я обожала рассказывать эти маленькие истории, как и слушать их. Овеянные легендами Синклеры, как мы веселились, как мы были прекрасны. Но в тот день мне не хотелось.
— Это был твой первый бейсбольный матч, — подсказывал он. — После я купил тебе красную пластмассовую биту. Ты тренировала свой замах на газоне дома в Бостоне.
Дедушка хотя бы понимал, чему он помешал? Ему что, было наплевать, если он знал?
Когда я снова увижу Гата?
Расстанется ли он с Ракель?
Что произойдет между нами?
— Ты хотела приготовить «Крекер Джек» дома, — продолжал дед, который прекрасно знал, что я помню эту историю. — И Пенни помогла тебе. Но ты расплакалась, когда у нас не оказалось красно-белых коробочек, чтобы упаковать их. Помнишь это?
— Да, дедушка, — сдалась я. — В тот же день ты снова поехал на стадион и купил еще две пачки «Крекер Джек». Ты съел их по пути домой, просто чтобы отдать мне коробки. Я помню.
Довольный, он встал, и мы покинули чердак вместе. Дедушка спускался неуверенно, поэтому положил руку мне на плечо.
Я нашла Гата на нашем месте на тропинке и подбежала к нему. Он глядел на воду. Дул сильный ветер, волосы лезли мне в глаза. Я поцеловала его, и губы у него были соленые.
11
Бабуля Типпер умерла от сердечного приступа за восемь месяцев до лета-номер-пятнадцать на Бичвуде. Она была эффектной женщиной, даже в старости. Седые волосы, розовые щеки; высокая, худощавая. Это она привила маме любовь к собакам. У нее всегда было минимум два, иногда четыре, золотистых ретривера — с рождения девочек и вплоть до ее смерти.
Она выбирала себе любимчиков, судила не задумываясь, но при этом относилась к нам с добротой. Когда мы были маленькими и отдыхали на Бичвуде, то вставали пораньше, чтобы пойти в Клермонт и разбудить бабулю. В ее холодильнике всегда было наготове жидкое тесто, она быстро разливала его по формочкам и позволяла съесть сколько влезет теплых кексов, пока остальные не проснутся. Бабушка брала нас собирать ягоды и помогала приготовить пирог или пудинг, который мы тут же сметали до последней крошки.
Одним из ее благотворительных проектов была ежегодная вечеринка в пользу Сельскохозяйственного института в Мартас-Винъярде. Мы все на нее ходили. Ее устраивали на улице, в красивых белых палатках. Малыши бегали вокруг в праздничных нарядах, но босоногие. Джонни, Миррен, Гат и я украдкой пили вино, после чего становились глупыми и неуправляемыми. Бабушка танцевала с Джонни, с папой, потом с дедушкой, придерживая рукой подол юбки. У меня была ее фотография с одной из таких вечеринок. На ней было вечернее платье, а в руках она держала поросенка.
