Валерий Прохватилов - Снайпер должен стрелять
Доулинг, словно почувствовав колебания Маккью, решил подойти к делу с другой стороны.
— Ты, наверное, догадываешься, — заговорил он, — что, уговорив Монда лететь в Бостон, я не мог не поинтересоваться, чем и как вы там занимались. С твоих слов я понял, что дело-то в общем рутинное, но с душком. Теперь я смотрю на него несколько иначе. Не буду скрывать, прежде всего потому, что оно заинтересовало Лоуренса. Не знаю, как далеко вы там у себя продвинулись в расследовании — все же прошел месяц, — но не исключено, что мы кое-какую информацию сможем тебе подкинуть.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что Андрей, пока отсиживался в Канаде, подготовил по этому делу отчет.
— В Канаде, — как бы про себя проговорил Маккью.
— Чарлз, я не про Канаду, а про отчет. Про Канаду мы поговорим отдельно.
— Извини, Сэм… Так что там, в отчете?
— Ты сначала скажи: ты это дело бросил?
— Почти да.
— Что значит «почти»? Соберись, я что-то тебя не понимаю.
— Что тут понимать? В общем-то они загнали меня в тупик.
— Кто — они?
— С одной стороны «бароны», как ты выражаешься, а с другой — мой шеф. А это, я тебе скажу…
— Вот теперь послушай, что я тебе скажу. — Доулинг встал и прошелся по кабинету. — Пока вы тут играли в засаду, извини за игривое выражение, я думал, и думал прежде всего о тебе. Думал о том, имеет ли кто-нибудь право тебя или меня заставить таскать для них каштаны из огня? Кто такой Дик Чиверс? — неожиданно спросил он.
— Дик Чиверс? — Вопрос, казалось, застал Маккью врасплох.
— Да, кто такой Дик Чиверс? И какую роль он сыграл во всем этом деле?
— Господи, значит, и здесь Андрей оказался прав?
— Да не в этом дело, Чарлз! Дело-то в том, что на совести этого самого Дика — восемь трупов. Понимаешь? Восемь! А ты мне говоришь, что тебя загнали в тупик.
— Почему же восемь?
— Это ты узнаешь из отчета. А кто такой Крюк?
— Ты совсем заклевал меня, Сэм. Кто такой Крюк, я знаю. Им занимается полиция.
— Все еще занимается? Интересно!.. Им месяц назад занялся Андрей, мимоходом, так сказать, на бегу. И Крюк отчитался-таки перед ним, назвав в том числе и Дика Чиверса.
— Когда же это он успел?
— Насчет «когда» и «как» он молчит, а вот до чего докопался — все в отчете.
— Короче, ты считаешь, что у нас в руках такая информация…
— …что никакие «бароны» и никакие твои шефы нам не указ, шли бы они подальше.
— И все же представь себе, что произойдет утечка информации.
— Я не думаю, что она произойдет. Иначе нам с тобой — грош цена. Однако надо довести дело до конца таким образом, чтобы ни одна собака не посмела на тебя тявкнуть. И помни, что есть еще я и есть Лоуренс Монд, который не нам с тобой чета. Вот так вот.
— А что будет с Андреем Городецким?
— Он будет работать в юридическом агентстве «Лоуренс Монд».
— Даже так?
— Так, Чарлз. Монд, кстати, утверждает, что никакой его заслуги в обнаружении Пауля Кирхгофа нет, в основном все сделал Андрей.
— Ну, в общем-то, да, — неохотно согласился Чарлз.
— А теперь, хочешь угадаю, что во всем этом деле раздражает тебя больше всего?
— Ну?
— Как удалось Андрею проскочить мимо твоих лап. Я прав?
— Прав, черт бы меня побрал!
Доулинг понял, что цель, которую он перед собой ставил, достигнута.
— Тогда слушай, — сказал он. — С ребятами твоими все в порядке. Они отдыхают, и при этом — не хуже, чем на первоклассном курорте. С тобой, я считаю, мы квиты, а?
— Ну положим…
— Давай без «ну», Чарлз: ты забыл предупредить меня о визите, я забыл предупредить, что заманил твоих ребят в гости. Принимается?
— Принимается, — чуть помедлив, сказал Маккью.
— Я очень рад, что слышу это. А теперь попробуй угадать: что меня больше всего раздражает в этой истории?
— Как удалось Андрею проскочить мимо моих капканов?
— Точно. Поэтому мы с тобой сейчас попьем кофе, а потом помозгуем, как кое-кто ухитряется уйти от преследования, когда уйти от него невозможно.
На следующий день Лоуренс, Мари и Андрей в последний раз просмотрели подготовленные документы. Официальная регистрация юридического агентства «Лоуренс Монд» была назначена на завтра. Ожидалось прибытие последнего из штатных сотрудников, Вацлава.
— Вацлав Крыл, — сказала Мари задумчиво. — Я, конечно, совсем не знаю его… Как считаешь, Андрей, он сможет — прямо вот так, на ходу — включиться в наше первое дело?
— А что, — со всегдашним своим ехидством спросил Андрей, — агентство «Лоуренс Монд» успело обзавестись уже первым делом?
Мари молча положила перед ним довольно пухлую папку, на которой стоял регистрационный номер и фломастером было выведено название, прочитав которое Андрей удовлетворенно хмыкнул:
— Считай, что Вацлав уже включился…
На обложке папки стояло всего два слова:
«ТРОЙНОЙ ТРАМПЛИН».
Часть вторая
СНАЙПЕР ДОЛЖЕН СТРЕЛЯТЬ
Глава первая
Буканьеры Его Величества[1]
Каждую среду Мари исчезала из дому по вечерам с пунктуальностью ответственной сиделки, торопящейся к изголовью безнадежного, а потому особо щедро оплаченного клиента. Ни работа в агентстве, ни дурная погода конца мая не могли до поры изменить ее недельного расписания: в среду в шесть Мари под любым предлогом выскальзывала из дома, выводила свой черный блестящий «бьюик» из гаража и, аккуратно прикрыв за собой ворота, словно растворялась в прохладных туманных сумерках.
Если в это время Андрей был «дома», то есть в отведенном ему у Мондов просторном флигеле, он всегда подходил к зарешеченному снаружи окошку, провожая взглядом Мари. Стоя с сигаретой во мраке флигеля, он видел, как ее машина беззвучно огибает усадьбу слева и уходит тихо с холма — все дальше и дальше вниз, в сторону шоссе, на котором при хорошей скорости ровно через двадцать минут замаячат беспорядочные огни Бэдфул-каунти, живописного местечка, названного так по имени самого крупного владельца недвижимости в той округе графа Элтона Бэдфула.
Дело ясное, в эти тягостные минуты говорил сам себе Андрей, глядя в пепельное окошко с грустью старшего брата, ненароком прознавшего об амурных делах сестренки. Где-то в Бэдфул-каунти у Мари есть друг. Тут не надо и разъяснений. Лет на десять старше ее и, вполне возможно, женат. Вот отсюда и строгое расписание этих встреч. Хорошо оплачиваемый чиновник, берущий к тому же взятки. Врет жене, что по средам у него вечерние заседания, от исхода которых зависит не только благополучие их семьи, но и сам ход жизни всех остальных сограждан, с непременными атрибутами деловой повседневной скуки. Здесь и местная промышленность, и торговля, и сбор налогов, и организация полицейской службы. К предстоящему уик-энду приходится каждый раз подводить итоги… В общем, врет напропалую, как заправский хмельной охотник, потерявший ружье в трясине… Наглый тип — в котелке, в приталенном тусклом пальто и с фаллическим черным зонтиком. Своротить бы ему при встрече нос на бок, гниде. Или скулу… Пусть по средам ходит потом к дантисту, черт бы его побрал!
Отведя душу подобным образом, Андрей нехотя отходил от окна, падал в низкое кресло, дергал шнурок торшера и раскрывал том Франкла. Сборник научных статей был издан с изяществом, какое могло бы польстить самому Шекспиру. Упражняясь в переводе, Андрей за месяц дошел всего лишь до тридцать восьмой страницы. «В чем же состоит оно, пресловутое „единство человека“? Где мы легче найдем его? — будто в яви стучался Андрею в душу знаменитый профессор психотерапии. — Там, где человек, подобно старому кувшину, весь расколот щелями и трещинами, то бишь „качественными скачками“…»
«Да, должно быть, старею», — сокрушенно думал Андрей, сам себе стараясь хоть чем-нибудь объяснить ту безмерную глубину досады, какую ему доводилось испытывать всякий раз даже при случайном взгляде на ускользающую из дома девушку. Будто ускользала не Мари, а какая-то своенравная, затаенная и несформулированная мечта — о домашнем очаге и о самом заурядном быте, где нет ни погонь, ни выстрелов.
В доме Лоуренса Монда — при всем радушии хозяина и ненавязчивости комфорта — он все чаще и чаще чувствовал себя неловко, будто опытный стайер, который бесконечно долго сидит на старте. Долгое время сам себе он не мог сказать — в чем тут дело? Деятельный от природы, склонный к бродяжьей жизни, он попал вдруг в какую-то непонятную обстановку, почти курортную. Внешне все складывалось удачно: дом, работа, далеко не новый, но крепкий еще «фольксваген», счет в «Барклейзе» и… масса времени. В этой массе пустого времени, как казалось ему, и была загвоздка. Что-то вечно мешало, что-то томило его ночами и, как ноющий зуб, заставляло порой откровенно хвататься за голову. Кто он нынче, по сути, с точки зрения обычных житейских мерок? Постоялец, турист, нахлебник? Мимолетный гость в столь почтенном и традиционно радушном английском доме? Приживальщик, застрявший в роскошном флигеле, как тот самый забавный заезжий дядюшка, от которого все в доме ждут если и не прямых чудачеств, то уж откровенных завирально-крутых историй и рассказов о бурной молодости. Про таких, как он, в России обычно говорили не зло, но с какой-то, пожалуй, неприкрыто жалостливой насмешливостью — «пристеныш»… Словом, старый кувшин, весь покрытый сеткой щелей и трещин. До единства ли тут, о котором так просто и так доступно талдычит Франкл на изящных своих страницах?.. Где ты, новый качественный скачок?
