Каро Рэмси - Распятие невинных
— Это ужасно!
Лорна пожала плечами:
— Так бывает. Да, вот еще что. У нас было письмо от адвоката, который настаивал, чтобы ему сообщили, если ее переведут в другое место.
— Зачем? Это ведь необычная просьба, не так ли?
— Понятия не имею. Что-то вроде наследства, чисто символического. Это проверяли, я хорошо помню. С другими детьми такого никогда не было — чтобы адвокат заботился обо всех их передвижениях! Ходили слухи, что у адвоката было поручение — передавать всю информацию другому адвокату в Эдинбург.
— А вы, случайно, не помните, как звали этого адвоката?
Лорна покачала головой.
— Кто-то из нашего города, это точно. Но этим занималась не я. А у Шона сейчас действительно нет проблем? — Она передала фотографию Костелло. — Так жаль, что их пути разошлись.
— Если разошлись, — пробормотала Костелло.
* * *— Ты веришь, что все священники сохраняют обет безбрачия? — спросил Малхолланд.
— Во всяком случае, должны.
Они оба достали удостоверения, и Андерсон потянулся к медной кнопке у входа. На ламинированном листе он прочитал: «В случае необходимости — звонить с 09:30 до 12:00. Кухня работает ежедневно с 12:15. Пожалуйста, не создавайте очередей, чтобы не вызвать недовольства соседей. Окурки просим выбрасывать в урны».
Малхолланд поморщился, почувствовав устойчивый запах мочи, и сказал:
— Чудесно!
Дверь открыл мужчина с загорелым лицом и светлыми волосами, в джинсах и выцветшей рубахе. Руки были мокрыми, будто его оторвали от уборки по дому. Даже стоячий воротничок священника не мог скрыть его удивительного сходства с Дэвидом Кэссиди.[22]
— Полиция, — сказал Андерсон, показывая удостоверение. — Я инспектор уголовной полиции Андерсон, а это детектив Малхолланд. Мы могли бы поговорить с отцом Томасом О’Кифом?
Священник кивнул и отступил вглубь, вытирая руки о джинсы.
— Томас О’Киф — это я, — сказал он. — Пожалуйста, проходите. Я почти домыл посуду.
Услышав мягкий ирландский акцент, Малхолланд бросил взгляд на Андерсона.
О’Киф исчез в темноте вестибюля, прихватив по дороге кружку с чаем и надкусанное пирожное с кремом, лежавшие на полке рядом с телефоном. Андерсон обратил внимание, что телефон прикреплен к стене цепочкой, а окна забраны решетками. По залу, наполненному ароматом овощного супа и легким запахом полироля, О’Киф передвигался с необыкновенной живостью. Было понятно, почему его деятельность так успешна. Он хотел что-то сказать, но в этот момент дверь вновь распахнулась. Вошел Макалпин, на осунувшемся, усталом лице выделялись темные круги вокруг глаз. Он на мгновение замер в дверном проеме, и на лицо его упал луч света. Андерсон подумал, что О’Киф наверняка принял его за посланца самого дьявола.
— А это старший инспектор уголовной полиции Макалпин, — сказал Андерсон. — Отец О’Киф.
Священник улыбнулся.
— Я, должно быть, очень опасен. — Он прислонился к двери с кружкой чая в руке, прихватил зубами остатки пирожного и свободной рукой стал искать в карманах ключ.
Офис был маленьким и темным, с запахом пыли. Деревянные панели поцарапаны — память о перочинных ножах, потрудившихся над ними. Низкий потолок был скошен по углам и окрашен в такой же унылый желтый цвет, что и стены. Старая деревянная каминная доска была завалена книгами и бумагами. На письменном столе одиноко стоял компьютер. В углу комнаты горела лампа, и Макалпин увидел грузную женщину с ярко-рыжими крашеными волосами, одетую в спортивные брюки и футболку. Она снимала копии на маленьком ксероксе, который стоял на низком зеленом столике. Ее вытянутая рука выражала явное нетерпение: машина работала медленно. Красный огонек мигал, отбрасывая блики на волоски на подбородке женщины.
— Это Лиза, — представил ее О’Киф. — Лиза, извини, я не помню твою фамилию.
— Макфейдин. Я уже заканчиваю — тут осталось всего на пару минут.
О’Киф убрал с кресла простыни и держал их в руках, ожидая, когда наконец она освободится. Лиза закончила работу, взяла еще теплые листы и, выходя, забрала у священника простыни.
— Я отнесу их в стирку.
О’Киф сел, не забыв пригнуть голову под низким потолком. Андерсон увидел, что на самом деле священник был меньше ростом и более хрупкого телосложения, чем ему показалось вначале. Пока Лиза не вышла из комнаты, все хранили молчание. Макалпин ногой закрыл дверь, чтобы их беседу никто не мог услышать снаружи.
— Вам, без сомнения, известно о нескольких убийствах в этом районе. При расследовании мы стараемся раскинуть сеть как можно шире, чтобы… — начал издалека Андерсон.
Священник поднял руку.
— Я ценю вашу тактичность, мистер Андерсон. Я не глуп, понимаю цель вашего визита и не имею никаких возражений. В определенном смысле меня даже удивило, почему вы не пришли раньше. Вы хотите поговорить об Арлин, так?
— А что вы можете о ней рассказать?
— Ничего особенного. — О’Киф слегка вздрогнул. — Мы включили ее в программу реабилитации и записали на курс по ликвидации неграмотности среди взрослых. Она едва умела читать.
— А вы сами ее хорошо знали, отец? — мягко спросил Андерсон.
— Я встречался с ней, но не могу сказать, что знал ее хорошо. Сейчас это место кажется тихим, но когда двери откроются, здесь будет полно народу — одни входят, другие выходят. Конечно, ее имя мне знакомо. Когда такое происходит, первое, о чем думаешь: как бы мы могли предотвратить…
— Кто первый контактировал с ней здесь?
— Смотря что вы понимаете под словом «контакт». Не помню точно: это мог быть социальный работник, или врач, или даже один из наших добровольных помощников. Но, если память мне не изменяет, она пришла сюда по своей воле. Мне кажется, в связи с ребенком.
— Да, у нее был сын.
О’Киф задумчиво кивнул:
— Надеюсь, он не лишится попечения. Наши клиенты приходят сюда, потому что решили измениться, изменить жизнь к лучшему. Я говорю «решили», потому что за них это никто не может сделать. Вот почему мы приветствуем таких людей, как Арлин, и всячески поддерживаем.
Полицейские молчали.
— Поэтому первым, кто с ней разговаривал здесь, — продолжал О’Киф, — мог быть тот, кто ответил на звонок. Но кто это был конкретно, я не знаю. Мне очень жаль.
— А как насчет поставок из благотворительной лавки «Спасем детей»? — неожиданно спросил Малхолланд, меняя тему разговора. Макалпин и Андерсон посмотрели на него с интересом.
— Простите?
— Линзи Трейл вам когда-нибудь привозила вещи из лавки на Байрз-роуд? Вы вообще оттуда что-нибудь получаете?
— Конечно, мы всегда рады забрать то, что им не удается продать, — не растерялся О’Киф. — Простите, — сказал он еще раз, — я видел ее фотографию в газетах, но мы не были с ней знакомы и я не знал ее имени. — Он пожал плечами. Его слова звучали очень искренне. Если он и говорил неправду, то убедительно.
Андерсон перевел взгляд на стену. Он не торопился со следующим вопросом. Тишина всегда была хорошим помощником: легче вывести свидетеля из равновесия. Андерсон изучал фотографии — черно-белые и цветные, они были развешаны без всякой системы, и все — в разных рамках. Некоторые были просто фотокопиями снимков, помещенных в местных газетах. Андерсон подошел поближе и вздрогнул. Похоже, что для сбора пожертвований кто-то даже залез в ванну с червями.
Свой следующий вопрос он задал быстро:
— Элизабет-Джейн Фултон. Вы ее знаете?
Священник посмотрел на него.
— Не думаю, что знаю. Знал.
— Возможно, это освежит вашу память. — Андерсон достал фотографию Элизабет-Джейн и передал О’Кифу.
Прежде чем вернуть снимок, О’Киф долго его разглядывал.
— Я действительно не помню эту девушку. Мне очень жаль. Она тоже была жертвой?
— Да.
Макалпин вздохнул, как будто все это ему уже надоело.
— А ее родители считали, что вы знакомы… Вас это не удивляет?
Взгляд голубых глаз О’Кифа переместился с Макалпина на Андерсона. Тот не отрываясь смотрел на него в упор.
— Вы можете это объяснить? — не унимался Макалпин.
— Нет. — Он закусил губу. — Не представляю, кто может так считать.
Андерсон откашлялся.
— Как хорошо она знала преподобного Шанда? Он был ее духовником. Он ведь член вашего комитета?
— Эндрю? Да. Сейчас он уехал отдохнуть. На Майорку. Или Менорку? Он любит наблюдать за птицами.
— А не могли бы вы нам сказать, где были сами в воскресенье ночью и понедельник утром? — спросил Макалпин, взглядом показав Андерсону, чтобы тот записал ответ.
— Надо подумать. Воскресенье ночью, сейчас… после литургии я заезжал в клинику «Уэстерн» навестить друга. Потом отправился домой, заглянул в «Портерз» и выпил там диетической кока-колы — я причащал вместо коллеги на Роуз-стрит. Это было в восемь, значит, примерно в полдевятого я был дома. — О’Киф пожал плечами, но уже не так уверенно.
