Монс Каллентофт - Зимняя жертва
— Цыгане, — шепчет Бёрье Сверд в ухо Малин, наблюдая сцену из окна в офисе, — цыганский табор.
В центре группы сидит мать.
Одинокая в этой толпе.
— У вас прекрасная семья, — обращается к ней Бёрье Сверд, барабаня пальцами по столу в комнате для допросов.
— Мы держимся вместе, — твердо отвечает она, — как в старые времена.
— Сегодня такое редко увидишь.
— Да, но мы держимся вместе.
— У вас, фру Мюрвалль, так много замечательных внуков!
— Девять в общей сложности.
— Вероятно, могло быть и больше. Если б Мария…
— Мария? Чего вам от нее надо?
— Что вы делали в ночь со среды на четверг на прошлой неделе?
— Спала. Что еще делать пожилой женщине ночью?
— А ваши сыновья?
— Мальчики? Тоже спали, насколько мне известно.
— Вы были знакомы с Бенгтом Андерссоном?
— Бенгтом… как, инспектор? Я читала о нем в газете, если вы имеете в виду того, которого они повесили на дереве.
— Они?
— Да, я как будто читала, что их было несколько.
— Столько же, сколько у вас сыновей?
— Инспектор, и вам не стыдно?
Малин смотрит в глаза Софии Мюрвалль. Мешки под ними почти опускаются на щеки, но каштановые волосы как будто свежевымыты и собраны в аккуратный хвост на затылке.
В зале заседаний, который используется как вторая комната для допросов, сидят Якоб, средний брат, его жена и четверо детей. Старшему десять лет, младшему семь месяцев.
Измученные, невыспавшиеся, они буквально валятся от усталости.
— Четверо детей, — говорит Малин, — вы должны считать себя счастливой. У меня только один.
— Здесь можно курить?
— Нет, к сожалению, с этим строго. Но я могу сделать исключение, — отвечает Малин, подвигая ей чашку из-под кофе. — Это вместо пепельницы.
София Мюрвалль роется в карманах зеленой куртки-«монах», достает пачку «Бленда» с ментолом и зажигалку с рекламой какого-то транспортного предприятия.
Она закуривает, Малин начинает тошнить от сладковатого мятного запаха, и ей стоит труда сохранять на лице улыбку.
— Должно быть, непросто жить там, на равнине?
— Временами бывает невесело, — отвечает София Мюрвалль, — но кто сказал, что должно быть легко?
— Как вы познакомились с Якобом?
София оборачивается назад, делает затяжку.
— Это вас не касается.
— Вы счастливы?
— Обалдеть как счастливы…
— И даже после того, что случилось с Марией?
— Это ничего не изменило.
— Трудно в это поверить, — сомневается Малин. — Якоб и его братья, должно быть, сильно переживали?
— Они заботились о своей сестре, если вы это хотите знать, и продолжают до сих пор.
— Это заботясь о своей сестре, я полагаю, они повесили Бенгта Андерссона на дереве?
В дверь стучат.
— Войдите!
В комнату заглядывает недавно назначенная ассистент полиции по имени Сара.
— Там плачет мальчик. Говорят, его надо покормить. Можно?
На лице Софии Мюрвалль не отражается ничего.
Малин кивает.
Женщина, должно быть жена Адама Мюрвалля, вносит толстого орущего младенца и передает Софии. Малыш разевает рот, ищет грудь. София Мюрвалль, затушив сигарету, распахивает куртку-«монах». Ребенок жадно хватает розовый сосок.
Понимаешь ли ты, в чем твое счастье?
Знаешь ли ты, что это такое?
София гладит ребенка по головке.
— Проголодался, мой дорогой?
Потом говорит:
— Якоб не может иметь к этому никакого отношения. Это невозможно. Он спит дома каждую ночь, а днями пропадает в мастерской. Я вижу его там из окна кухни.
— А свекровь? У вас с ней все хорошо?
— Да, — отвечает София Мюрвалль. — Она самый замечательный человек из всех, кого я знаю.
Элиас Мюрвалль молчит. Его память подобна раковине с жемчужиной внутри.
— Я ничего не скажу. Все разговоры с полицией я прекратил пятнадцать лет назад.
— Мы не такие страшные, — подает голос Свен Шёман. — Уж точно не страшнее крутых парней вроде тебя.
— А если я ничего не скажу, то как вы узнаете, что я делал и чего не делал? Или вы считаете, что я слабак и поддамся на ваши уговоры?
— То-то и оно, — отвечает Свен Шёман, — что мы не считаем тебя слабаком. Но если ты ничего не скажешь, у нас будут трудности. Ты хочешь, чтобы у нас были трудности?
— Что ты имеешь в виду?
— Это ты стрелял…
Но рот Элиаса Мюрвалля сшит невидимой хирургической нитью, а язык парализован и неподвижно лежит во рту. Мертвую тишину нарушает только гудение вентиляторов.
Со своего места Малин не слышит звука. Но она знает, что он есть: глухое механическое жужжание. Людям нужен свежий воздух.
Якоб Мюрвалль смеется в ответ Шёману.
— Какое мы можем иметь к этому отношение, вы с ума сошли! Мы теперь законопослушные граждане, живем тихо. Механики хоть куда!
— Хорошо, — говорит Бёрье Сверд. — Но ходят слухи, что вы угрожали человеку, который хотел купить в Блосведрете дом, выставленный на продажу, агенту по недвижимости. Что ты на это скажешь?
— Брехня. Это наша территория, и если мы предлагаем более высокую цену, то покупаем мы.
— В ночь со среды на четверг? Я спал в постели рядом со своей женой. Да, не всю ночь, но я был там, в постели со своей женой.
— Мария? Ты недостоин произносить ее имя. Слышишь ты, полицейское рыло? Бенгт Андерссон… Мария… Мяченосец — выродок, ей надо было послать его ко всем чертям.
Якоб Мюрвалль вскакивает, но затем опять оседает на стул, словно мускулы теряют свою силу.
— Она заботилась о нем. Она была самым добрым, самым теплым человеком. Божьим подарком этой проклятой планете. Она всего лишь заботилась о нем, можешь ты это понять, полицейское рыло? Она была такой. И никто не мог помешать ей. И если он отблагодарил ее тем, что сделал в лесу, то он заслужил смерть и дорога ему в преисподнюю.
— Но вы ему не помогали туда попасть?
— А ты как думаешь, полицейское рыло, как ты думаешь?
37
«Армия отступает», — замечает про себя Малин.
Клан Мюрвалль покидает фойе полицейского участка, дрожит на морозе, занимает места в своих машинах.
Элиас и Якоб усаживают мать на переднее сиденье автобуса — разве она не справилась бы сама?
Она только что стояла в вестибюле, с шалью на голове, ее широко открытые глаза, казалось, были готовы выскочить из орбит.
Она кричала на Карима Акбара:
— Я должна забрать моего Адама домой!
— Руководитель предварительного расследования…
Карим, в котором с детства воспитывали уважение к старшим, был обескуражен внезапным приступом гнева пожилой женщины.
— Ему надо домой. Немедленно!
Остальные члены семьи стояли за ней стеной, впереди жена Адама, дети, вьющиеся у нее под ногами, всхлипывающие.
— Но…
— Тогда я должна, по крайней мере, увидеть его.
— Фру Мюрвалль, ваш сын… он не может принимать посетителей. Руководитель предварительного расследования Свен Шёман…
— По мне, хоть сам дьявол руководитель предварительного расследования! Я должна увидеть моего мальчика, и все.
Улыбка быстро превращается в гримасу, обнажаются невероятно белые зубные протезы.
Это возмущение — спектакль, игра.
— Я посмотрю, что можно…
— Да ничего ты не можешь сделать.
С этими словами Ракель Мюрвалль поворачивается, поднимая руку, и командует отступление.
Часы на стене в вестибюле показывают 14.50.
Зал заседаний. Слишком холодно для проветривания, поэтому здесь все еще пахнет сигаретами с ментолом.
— Лисбет Мюрвалль обеспечила алиби своему мужу Элиасу, — говорит Малин.
— Все они так или иначе обеспечат друг другу алиби, — отвечает Зак.
— Похоже, они никак не связаны с Бенгтом Андерссоном, если не считать того, что он был клиентом их сестры и проходил по делу об изнасиловании, — замечает Юхан Якобссон.
— Тем не менее мы должны провести обыск в Блосведрете, — добавляет Свен Шёман. — Я хочу знать, что есть в тех домах.
— Достаточно ли у нас оснований? — сомневается Карим Акбар. — Мотив, несколько улик — и больше мы ничего не имеем.
— Я знаю, что мы имеем. Этого достаточно.
— Мы только посмотрим немного, — успокаивает его Бёрье Сверд. — Это не так уж страшно.
«Всего лишь перевернем все вверх дном, — думает Малин, — остальное не страшно». И говорит Кариму:
— Выпиши ордер.
— О’кей, — соглашается Карим.
— Я хочу поговорить с родителями Иоакима Свенссона и Йимми Кальмвика, — напоминает Малин. — Кто-то должен подтвердить, чем они занимались в среду вечером. Возможно, мы больше узнаем и о том, как они преследовали Бенгта Андерссона.
— Выстрел, — напоминает Зак. — Мы по-прежнему не знаем, кто стрелял.
