Ричард Матесон - Посылка
— Мы приземляемся, мистер Бин.— Полковник крепче вцепился в револьвер.
Тальберт не стал сопротивляться, когда ему завязали глаза. Чувствуя, как в спину упирается дуло «Уэбли-Фосбери», он выбрался из самолета и ощутил под ногами прекрасно ухоженную взлетную полосу. Было прохладно, и у него слегка закружилась голова. Тальберт решил, что они приземлились где-то в горах, но в каких горах, на каком континенте, он не мог даже предположить. Уши и нос тоже ничем не могли помочь взбудораженной голове.
Его запихнули — не особенно вежливо — в автомобиль, а потом повезли, как показалось, по проселочной дороге. Под покрышками хрустели булыжники и сучья.
Внезапно повязку с глаз сняли. Тальберт заморгал и посмотрел в окно. Стояла темная и к тому же туманная ночь, он не видел ничего, кроме того клочка дороги, который выхватывали из темноты фары.
— А вы здорово отгородились о мира,— заметил он одобрительно. Полковник Пископ так и сидел, начеку и с поджатыми губами.
Еще пятнадцать минут езды по темной дороге — и машина остановилась у высокого темного дома. Когда мотор заглох, Тальберт услышал ритмичное стрекотание кузнечиков.
— Что дальше? — произнес он.
— Выходите,— предложил полковник Пископ.
— Ну разумеется.
Тальберт выбрался из автомобиля, и полковник повел его по широкой лестнице на крыльцо. Машина, оставшаяся у них за спиной, укатила в ночь.
Полковник нажал кнопку, и в доме раскатисто зазвонил колокольчик. Они ждали в темноте, и спустя несколько мгновений внутри послышались приближающиеся шаги.
В тяжелой двери приоткрылась крошечная щелка, в ней показалась половинка очков и глаз. Глаз разок моргнул, а затем человек зашептал с легким акцентом, который Тальберт не смог опознать:
— Зачем вдова надевает черные подвязки?
— Чтобы помнить,— отозвался совершенно серьезно полковник,— обо всех, кто ушел.
Дверь открылась.
Обладатель глаза оказался высоким худощавым человеком неопределенного возраста и национальности, копна черных волос была кое-где тронута сединой. Лицо представляло собой сплошные бугры и рытвины, из-за очков в роговой оправе смотрели проницательные глаза. На нем были фланелевые брюки и клетчатый пиджак.
— Это наш Пресвитер,— представил полковник Пископ.
— Как поживаете? — отозвался Тальберт.
— Входите, входите же,— пригласил Пресвитер, протягивая Тальберту длинную руку.— Добро пожаловать, мистер Бин.— Он бросил оскорбленный взгляд на пистолет полковника.— Полковник,— произнес он,— вы снова прибегаете к мелодраматическим эффектам? Уберите это, старина, уберите с глаз долой.
— Лишняя осторожность не помешает,— проворчал полковник.
Тальберт стоял в громадном холле у входной двери и озирался. Затем его взгляд остановился на таинственно улыбавшемся Пресвитере, который произнес:
— Итак. Вы отыскали нас, сэр.
Пальцы ног Тальберта встрепенулись, словно флажки на ветру.
Он замаскировал свой изумленный возглас словом:
— Неужели?
— Именно,— подтвердил Пресвитер.— Отыскали. И это был образчик удивительного сыскного чутья.
Тальберт огляделся по сторонам.
— Значит,— произнес он сдержанно,— это здесь.
— Да,— сказал Пресвитер.— Хотите посмотреть?
— Больше всего на свете,— с жаром отвечал Тальберт.
— Тогда идемте,— предложил Пресвитер.
— А это разумно? — осторожно спросил полковник.
— Идемте,— повторил Пресвитер.
Все трое двинулись через холл. На мгновение какое-то нехорошее предчувствие бросило тень на чело Тальберта. Все получилось слишком просто. Не ловушка ли это? Но через секунду мысль ускользнула от него, смытая приливом возбужденного любопытства.
Они пошли вверх по мраморной винтовой лестнице.
— А как у вас зародились подозрения? — спросил Пресвитер.— Скажем так, что подтолкнуло вас к проведению подобного исследования?
— Я просто подумал,— многозначительно произнес Тальберт.— Кругом столько анекдотов, но, кажется, никто понятия не имеет, откуда они берутся. И всем наплевать.
— Совершенно верно,— заметил Пресвитер,— мы полагаемся именно на подобную незаинтересованность. Едва ли один из миллиона задаст вопрос: «А где вы слышали эту шутку?» Поглощенный тем, чтобы запомнить анекдот, желая потом пересказывать его другим, человек не задумывается о его происхождении. И первоисточник предается забвению.
Пресвитер улыбнулся Тальберту.
— Но только,— исправился он,— не такой человек, как вы.
Румянец Тальберта остался незамеченным.
Они добрались до лестничной площадки и пошли по широкому коридору, освещенному по обеим сторонам настенными светильниками. Больше никто ничего не говорил. В конце коридора они повернули направо и остановились перед массивными дверьми, окованными по краям железом.
— А это разумно? — снова спросил полковник.
— Теперь уже слишком поздно останавливаться,— сказал Пресвитер, и Тальберт ощутил, как по спине прошла дрожь. Что, если это все-таки ловушка? Он сглотнул застрявший в горле комок, затем расправил плечи. Как сказал Пресвитер, теперь уже слишком поздно останавливаться.
Огромные двери открылись.
— Et voilа[19]...— произнес Пресвитер.
Коридор был настоящим проспектом. Широкий, от стенки до стенки, ковер пружинил под ногами Тальберта, идущего между полковником и Пресвитером. Через равные промежутки с потолка свисали динамики, Тальберт узнал льющийся из них «Gaоt Parisienne»[20]. Его взгляд переместился на вышитый гобелен, где под сценой с веселящимся Дионисом красовался девиз: «Счастлив тот, кто занят делом».
— Невероятно,— пробормотал он.— Здесь, в этом доме.
— Именно,— произнес Пресвитер.
Тальберт в изумлении помотал головой.
— Подумать только,— произнес он.
Пресвитер остановился перед стеклянной стеной, и, притормозив, Тальберт заглянул в контору. По богато обставленному кабинету вышагивал молодой человек в полосатом шелковом жилете с медными пуговицами, он живо жестикулировал длинной сигарой, а в кожаном кресле, скрестив ноги, сидела млеющая от восторга блондинка с пышными формами.
Молодой человек на мгновение остановился, махнул рукой Пресвитеру, улыбнулся, после чего вернулся к вдохновенной диктовке.
— Один из наших лучших работников,— сообщил Пресвитер.
— Однако,— пробормотал, запинаясь, Тальберт,— мне казалось, этот молодой человек работает...
— Совершенно верно,— подтвердил Пресвитер.— А в свободное время он также работает у нас.
Тальберт двинулся дальше на онемевших от волнения ногах.
— Но я не понимаю,— сказал он.— Мне казалось, что организация должна быть укомплектована людьми вроде Брюна или Буллока.
— Они служат всего лишь средством распространения,— пояснил Пресвитер.— Наши рупоры, можно сказать.— Творцы же происходят из более высоких слоев: руководители компаний, государственные деятели, самые лучшие комики, редакторы, романисты...
Пресвитер прервался, когда дверь одного из кабинетов открылась и оттуда выскочил упитанный бородатый человек в охотничьем костюме. Оттеснив их плечом, он промчался мимо, бормоча себе под нос проклятия.
— Обратно на волю? — любезно поинтересовался Пресвитер.
Дородный охотник застонал. Это был стон из глубины души. Он неуклюже затопал прочь, весь в тоске по вельду.
— Невероятно,— проговорил Тальберт.— И такие люди тоже?
— Именно,— сказал Пресвитер.
Они шли вдоль рядов рабочих кабинетов, Тальберт смотрел на все глазами экскурсанта, Пресвитер изображал улыбку китайского мандарина, полковник кривил рот, как будто его заставляли поцеловать жабу.
— Но с чего же все началось? — спросил озадаченный Тальберт.
— Это тайна, канувшая в вечность,— сказал Пресвитер,— затянутая пеленой эпох. Хотя наше предприятие имеет весьма достойное прошлое. Великие люди внесли в наше дело свою лепту: Бен Франклин, Марк Твен, Диккенс, Суинберн, Рабле, Бальзак, о, список почетных участников велик. Шекспир, конечно же, и его друг Бен Джонсон. Если продвинуться еще назад, то Чосер, Боккаччо. Еще дальше — Гораций и Сенека, Демосфен и Платон. Аристофан, Апулей. Даже при дворе Тутанхамона делалось наше дело, в темном храме Аримана, под куполом дворца Кубла-хана. С чего все началось? Кто знает? Во многих первобытных пещерах находят нацарапанные на скале рисунки определенного толка. И среди нас есть те, кто верит, что они были сделаны кемто из самых первых членов братства. Хотя, конечно, это всего лишь легенда...
Они теперь дошли до конца коридора и двинулись вниз по пологому пандусу.
— Должно быть, все это требует невероятных капиталовложений,— заметил Тальберт.
