Монс Каллентофт - Осенний призрак
«Ну и команда!» — вспоминает Ловиса. Вальдемар — чокнутый и сексуально озабоченный, хотя в сущности безобидный. И Свен Шёман — начальник отдела, о каком можно только мечтать.
Она глядит в серый потолок и думает: «Патрик, где ты сейчас? Где ты пропадаешь, когда мы не вместе?»
Харри Мартинссон проснулся один.
За окнами его виллы все еще темно, а деревья и кустарники в саду похожи на обожженные доисторические скелеты.
Он делает глоток кофе и вспоминает Малин.
Последний год был для нее тяжелым.
Он думает, что должен держать ее под наблюдением, большего он, по-видимому, сделать не может. Разве дать ей жевательную резинку, чтобы приглушить запах, и не допускать ее за руль в нетрезвом виде. Он представляет ее в квартире, одну, с бутылкой текилы в руке.
«Может, мне надо поговорить со Свеном», — рассуждает Харри. Ему и раньше приходила в голову эта мысль, но Форс могла бы усмотреть в этом предательство. Подумала бы, что он следит за ней, ходит по пятам, и это навсегда разрушило бы их доверительные отношения.
Однако она пьет чертовски много. Ее демоны наступают ей на пятки. «Твои пятки кровоточат, Малин», — думает Харри и замечает, что дождь зарядил снова.
Он давно уже бросил курить, но в это утро ему захотелось сигарету.
Он закрывает глаза и видит твердое, нежное и теплое тело Карин Юханнисон. Черт возьми, что же мы делаем! А там, в спальне, Гунилла. «Я так сильно люблю ее, — думает Харри, — тем менее я могу лгать ей прямо в лицо. И пусть меня после этого вырвет в туалете, все равно могу.
И я делаю это».
Вальдемар Экенберг стоит на террасе в своем саду и курит.
Дождь стучит по гофрированной пластиковой крыше, небо медленно светлеет над Мельбю[55] и становится такого же цвета, как синяк на его щеке.
Он рассказал жене, что произошло. Как и обычно, когда речь заходит об этой неприятной стороне его работы, она не волновалась. «Ты никогда ничему не научишься», — только и сказала.
Он мысленно проклинает все эти бумаги. Не перестает удивляться, как много разных документов может произвести человек за свою короткую жизнь. Не менее угнетают его и денежные суммы, которые может принести весь этот хлам.
Легкие наполняются дымом.
И где же справедливость, если бумажные червяки вроде Петерссона живут в замках, в то время как простых честных работяг чуть ли не на улицы выбрасывают, когда закрываются фабрики и заводы? О какой солидарности здесь можно говорить? Куда им податься, рабочим? И остальным слабым на голову?
Он тушит сигарету в банке из-под кофе, наполовину заполненной песком.
«А я, чем бы я занимался, если б не подался в легавые? — думает он. — Может, работал бы охранником в магазине „Иса Макси“?[56] И на мою грубость постоянно жаловались бы скандальные клиенты».
— Валле, Валле!
Старуха зовет меня. Лучше выяснить, чего она хочет. Кем бы я был без нее?
Юхан Якобссон лежит, вытянувшись, в своей постели. По обе стороны от него спят его дети, вернувшиеся сегодня вечером из Несшё, от тещи и тестя. Рядом спит его жена.
«Благословенный плод, — думает он, слушая ее дыхание. — Вот что такое семья». Он вспоминает, как они просили друг у друга прощения. Как и всегда. Они лучшие друзья и в горе, и в радости.
«Что такое настоящий друг? — размышляет он. — То же, что и семья? Что и отец?
Нет. Но почти».
30
27 октября, понедельник
Раннее утро. За окнами общего офисного помещения — мир в светлых серо-синих тонах, нежный и свежий, словно младенец.
Свен Шёман оглядывает пустые стулья и столы, втягивая в себя запах бумаги и пота, задержавшийся здесь со вчерашнего дня. Тускло горят люминесцентные лампы. Свен вспоминает, сколько следователей он повидал здесь за время своей работы. Малин Форс одна из лучших, может, самая лучшая. Она умеет слышать безмолвные голоса, выводить из хора немых предчувствий и слов истину.
Но это так изматывает ее.
Вчера я говорил с ее мужем, или бывшим мужем. Разумный парень. Он снова звонил и беспокоился за нее. «Как и я, — думает Свен. — И у меня, наконец, появилась идея, как помочь ей, чтобы она не поняла этого. Потому что если она что-то заподозрит, разозлится не на шутку. Может и отказаться от поездки. В любом случае, Янне нашел эту идею блестящей.
Такое впечатление, что сейчас все раздражает Малин. Она слишком ко всему чувствительна и может обжечься от малейшего прикосновения к чему бы то ни было.
Юхан, Харри, Бёрье, Вальдемар.
Бёрье дома со своей женой. Следующего обострения своей болезни она, скорее всего, не переживет. Все это изматывает Бёрье. И все же он не так измучен, как Малин. Он, похоже, научился находить в своем общении с женой настоящую радость.
Вальдемар. Этот с ума сходит от бумажной работы. Однако я должен найти применение и его сомнительным способностям.
Я против насилия и против его методов. Но я не настолько глуп, чтобы не видеть, что иногда они бывают результативны. Именно поэтому я не отказал ему, когда он приехал сюда из Мельбю. Бог знает, откуда у него взялись эти синяки на лице. Но он не жалуется. Чему здесь удивляться, если он сам практикует такие методы.
Петерссон. Кто знает, что за черви кишат под этим камнем. Стоит человеку почуять деньги, и он готов на все».
Шёман втягивает живот, вздыхает, думает о своем брате, частном предпринимателе, который когда-то хотел начать новое дело. Свен выступил за него поручителем в банке и был вынужден продать свой дом в Карлстадте, когда брат обанкротился.
Через несколько лет брат разбогател, после того как продал свое последнее предприятие. Тогда Шёман попросил его вернуть деньги. Они стояли на террасе дома брата, когда тот ответил ему с ничего не выражающим лицом: «Это же бизнес, брат. Ты пошел на риск и проиграл, и больше здесь говорить не о чем».
В тот вечер Свен остался у него ужинать. Но с тех пор он никогда не разговаривал со своим братом.
Шёман разворачивает «Коррен». Они занимаются тем же, что и полиция: Фогельшё, Гольдман, бизнес…
Деньги. Братья…
Чей же гнев, тоска или, может, разочарование стал причиной того, что Йерри Петерссон оказался в замковом рву, убитый ударом по голове, изрезанный вдоль и поперек, среди замурованных в стены останков военнопленных?
«И остальные выглядят не менее уставшими, чем я», — думает Малин, оглядывая коллег, собирающихся на первое за неделю утреннее обсуждение предварительного расследования убийства Йерри Петерссона.
8:30.
У Юхана Якобссона темные круги под глазами. Вальдемар Экенберг пропах табаком насквозь. Ловиса Сегерберг, похоже, не выспалась в своем отеле — видимо, у них, в «Дю Норд», что возле железнодорожной станции, действительно неудобные кровати. У Карима Акбара, сидящего во главе стола, вялый вид. Однако блестящий шерстяной костюм выглажен, как всегда. И красно-лиловый галстук подобран со вкусом.
Один только Свен Шёман выглядит бодро.
Тишина. Такая, какая нависает только в комнате, полной следователей, обдумывающих свой следующий шаг, после того как их глазам открылось нечто новое.
Теперь они знают, что Фогельшё лгали им. Что они были вынуждены продать замок из-за неудачных сделок Фредрика; и потом, получив наследство, попытались выкупить Скугсо обратно, однако Петерссон отказался, несмотря на то что ему предложили хорошую сумму. Что Аксель Фогельшё не открыл дверь Малин и Харри, но Катарина поговорила с ними. Что Фредрик был откровенен во время допроса и сказал, помимо всего прочего, что был у Петерссона вечером накануне убийства, прижал его к стенке и буквально потребовал согласиться на предложение своего отца. Но не более того.
— Но если он был там вечером накануне убийства, то это не он. Карин пишет в своем рапорте, что Петерссон умер где-то под утро, мгновенно, от удара по голове, — подводит итог Свен. — Кроме того, за последние сутки своей жизни адвокат, похоже, ни с кем не встречался, кроме Фредрика Фогельшё. Он сделал только один звонок по мобильному, своей горничной, как выяснилось позже. Некая филиппинка с железным алиби: ее не было в замке целую неделю.
— Если его убил Фредрик Фогельшё, — говорит Малин, — то он должен был вернуться в замок утром. Но здесь жена обеспечила ему алиби. Конечно, мы не можем быть совершенно уверены, все-таки жена…
— А эта филиппинская горничная, — спрашивает Вальдемар, — у нее не может быть каких-нибудь родственников из дикого леса?
— Ее допрашивала Аронссон, — отвечает Свен. — Горничная — сама уравновешенность. И потом, в этом случае его должны были ограбить, разве не так?
Они прошлись по другим вопросам, касающимся расследования. Нового не так много.
— Мы проверили электронную почту Петерссона, — сказал Юхан. — Вчера поздно вечером получили из «Телии»[57] распечатку разговоров с его мобильного и стационарного телефонов. Но и там не обнаружили ничего достойного внимания, кроме разве что двух звонков из телефонной будки возле «Икеа».
