Измайлов Андрей - Белый ферзь
Но тут оно, Индра, вмешалось. Мол, поимей совесть, Яма, не роняй мой авторитет! Я же обещало, что Арджуна никогда не будет побежден. Ладно, говорит Яма, ради тебя – хрен с ним, с задохликом! Зачехлил свое копье, развернулся и на своем синем быке уехал к себе на Юг.
Арджуна полежал еще немножко. Потом поднялся, отряхнулся и (внимание! логика!), ТОРЖЕСТВУЯ ПОБЕДУ, удалился.
У Колчина создавалось впечатление, что подавляющее большинство расплодившихся сэнсеев руководствуется именно «синей» логикой. А которые из них менее непосредственны, те торжествуют победу публично, а злятся кулуарно. Сначала человек чего-то не договаривает, потом на фундаменте недоговорок начинает городить огород-легенду. Но на одних недоговорках долго не устоишь, почва теряется, ноги оскальзываются. Тогда на свет извлекаются новые легенды – все больше похожие на ахинею. И человек загоняется в логический тупик (кем? да самим собой!): возраст увеличивается, и вот рубеж – учиться, что ли, по-настоящему? но реноме-то не ученика, реноме учителя! под кого-то ложиться? специалиста звать? а вдруг он, специалист, покусится на кресло, в котором пусть неуютно, однако все же восседает человек. И он, этот псевдоотвлеченный человек, уже настолько стиснут рамками своего же вранья, что… зол абсолютно на… всех. Кроме себя, разумеется, кроме себя. И становится он ярым приверженцем «синей» логики, но, в отличие от характерного Аржуны, подкупающего своей непосредственностью, – становится он тихушником. Со своей, конечно, логикой, но с «синей» – не с «белой».
Так… Требуются пояснения (Ничего-ничего! Зато потом будет много проще разобраться!):
«Белая» логика – это понятно, это наше, это знакомое: встал на путь добра, вот и твори добро и не моги учудить дурного, иначе ты не праведник, а злодей. Типичный якобы противоречивый образец: робингудовщина, благородный разбой – он грабит, и это плохо, казалось бы, но он грабит богатых в пользу бедных, и это хорошо. Вывод – грабить хорошо, но не всех, только богатых. Идиотом надо быть, чтобы грабить бедных! Но в благодарной народной памяти робингудовщина благородна. Он хороший. Есть добро, есть зло. И ты, по «белой» логике, либо хороший, либо плохой. Третьего не дано.
«Желтая» логика – это те самые Инь и Ян. Всегдашнее непрекращающееся перетекание одного в другое. Да, есть граница между злом и добром, но «прозрачная», зыбкая, меняющаяся. Если совершил злое – ищи путь преобразования его в доброе. Ищи и найдешь. Но ты осознаёшь – вот черное, вот белое.
«Синяя» логика – это вам не индийское кино, с которым оно, кино, ломилось на западный рынок и потому иначило все под европейский, «белый» канон – получалась карикатура. На самом же деле логика такова: нет ни зла, ни добра, все едино. Герой спасает красавицу от разъяренного тигра, убивает полосатое животное. Вот спасибо, герой! Не за что! А теперь я тебя самоё зверски изнасилую. За что?! Да ни за что, просто захотелось! А-а-а! А ничего-о… Герой, а герой, а может, это любовь? Я теперь за тобой хоть на край света!.. Тогда герой спокойно отрубает головенку красавице и без всяких угрызений совести едет геройствовать дальше. Ишь! Она за ним на край света! Корми ее, одевай… Ну что ж, говорит «синяя» логика, герой и есть герой, имеет право поступать по усмотрению. И, собственно, что вас не устраивает в его поступках? Нет ни зла, ни добра. Все едино…
Колчин потому-то и не стал надолго задерживаться в Федерации, куда направился после Штейншрайбера. Н-неприятно. Он ненадолго. Команда в норме? Тренировки? С завтрашнего дня вместо меня пока будет Бацалев. Бац, ты как, готов? Да, я вынужден на некоторое время отлучиться. Не знаю, не могу точно сказать.
Ю-Дмич! Да не слушайте вы никого!
Я? Я не слушаю. Так… Бац, поучаствуй в «разборе полетов» на Совете. Ты обо всем знаешь не хуже меня. Кассеты с записями я привез.
Как скажешь, Ю-Дмич. А что? Что-то случилось?
Ничего. Ничего не случилось. Я вернусь, наверное, не позже, чем через неделю. Это максимум. Справишься без меня на Совете? Если что, затыкай сразу этого… Ты понял, о ком я? Сам на рожон не лезь, но затыкай. Мягко.
Да я ему сразу – бац!
Мягко, Бац, мягко…
(Бацалева среди своих и прозвали Бацем не столько по усекновению фамилии, сколько по простоте его инструктажей перед спаррингами: «Ты давай без всяких этих самых! Ты ему сразу – бац! А потом снова – бац! И все»).
Ю-Дмич! Вы будете – у нас завтра небольшой…в общем, сбор. Токийским составом.
Нет, ребятки. Меня не будет.
А как же мы?
А вы все так же. С вами пока Бацалев будет… Никто не видел сегодня Ильяса?
Здесь где-то. Сейчас найдем!
Да, отношения в Федерации далеки от идиллических. И логика у, так сказать, отдельных товарищей по татами – «синяя». Но даже будь ты иссиня-логичным, побережешься быть причастным к исчезновению жены сэнсея. Именно потому, что очень хорошо знаешь сэнсея – не то что некоторые, причастные к исчезновению жены сэнсея. Они, эти некоторые, просто не уяснили всех последствий – и когда ЮК найдет этих некоторых, то не станет, подобно лорду Яме, зачехлять копье. Так что, сколь бы ни копошились в извилинах менее удачливых, более завистливых коллег по Федерации черные замыслы, – на ТАКОЕ никто из них не рискнет. Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо. И желательно как можно дольше растянуть по времени.
Колчин ЗНАЛ: это – не здесь, это – не отсюда.
А Ильяс… Виноват маленько Ильяс. Но не в ТОМ. Да и задолжал ему Колчин, помнится, позавчера. Надо бы рассчитаться. Нет-нет, никакого подтекста! Сатдретдинов, помнится, с трактористом расплачивался, с гаишниками. И на дорогу Колчину дал десятку. А «девятка», знаешь ли, Ильяс, пока не готова. Там все несколько серьезней. Дверца дверцей, но и двигатель заодно решили перебрать. Не возражаешь, Ильяс? Это на неделю, не меньше. Но и не больше. Ты меня слушаешь, Ильяс, у тебя не будет возражений, Ильяс? Отлежишься с недельку дома, ногу подлечишь, а то куда тебе с такой ногой за руль, да? Вот разве на заднее правое сиденье, но тогда за руль кого-то надо сажать. Если Колчин за рулем посидит, Ильяс, ты как? Вот и хорошо, вот и отлежись… Я тебя сейчас на «мазде» до дома подброшу и – отдыхай. Ничего-ничего, мне, ты же знаешь, по пути…
И был вечер.
И было утро.
И был день.
И опять стал вечер.
Вечером майор-полковник Борисенко громко зазвал-таки Колчина на вчерашнюю утку. И Колчин принял приглашение. И они просидели допоздна у Борисенки, где не было «жучков».
Утром дважды еврей Штейншрайбер дождался Колчина, явившегося, как он и предупредил, без звонка. И они просидели до полудня.
Днем бывший папа О, он же нынешний Баймирзоев, принял Колчина за закрытыми дверями, как это у них повелось, и имел с ним длительную беседу.
Вечером режиссер-производственник Брадастый пересилил самолюбие и первым набрал колчинский номер, а ЮК к тому моменту уже вернулся в дом. И Брадастый сделал Колчину предложение, от которого Колчин не мог отказаться. Долг платежом красен, да.
К черту подробности. Так, кажется, выразилась некая дама из некоего анекдота. А вообще-то подобные вольности – отнюдь не вольности, а строгое следование той же китайской литературной традиции. Вот, к примеру, танская новелла полуторатысячелетней давности – «Дочь Повелителя драконов». И автор, Ли Чао- Вэй, долго и подробно описывает каждую вроде бы мелочь: «В годы правления Ифэн конфуцианец по имени Лю И держал государственные экзамены, но потерпел неудачу…». И так во всем. Верьте на слово, абсолютно неважно для истории, что «в годы правления Ифэн», что «конфуцианец», что какие-то «государственные экзамены», что еще и «потерпел неудачу». Главное, дочь- то как? Которая дочь дракона! A-а, будет, все будет. А пока послушайте песни, которые пели Повелитель драконов, Повелитель реки Цяньтан и какой-то Лю. Они все изрядно выпили на пиру, и каждый – в свою дуду: «Небес лазурный океан, Безбрежные земные дали. Как мы могли из дальних стран Проведать о ее печали?..». И так далее. Длинные песни. А дочь-то как? Которая дочь дракона?!! Сейчас-сейчас. А пока оцените роскошь подводного драконьего дворца: «Колонны были из белого нефрита, ступени из изумруда, ложа из коралла, ширмы из хрусталя, притолоки из резного стекла, пестрые балки отделаны янтарем. Невозможно описать удивительную и таинственную красоту дворца». Невозможно – и нечего тогда описывать. Ан… традиция. Китайская литературная. И вдруг! Побежали-побежали-побежали, проскакивая мимо: здесь неважно, чего тут рассусоливать! то есть, пардон, важно, конечно, однако не будем рассусоливать: «Они отправились на озеро Дунтин. Там их встретили с большим почетом. Но об этом рассказывать не стоит». Не стоит – и удовольствуйтесь. Китайская литературная традиция.
Впрочем, как раз по поводу «отправились», пожалуй, надо поподробней – об этом рассказывать стоит.
