Кит МакКарти - Окончательный диагноз
— Я работал со многими людьми, Милрой. — То, что Пиринджер назвал его по фамилии, свидетельствовало о том, насколько обострились их отношения.
Милрой откинулся на спинку кресла, словно они отдыхали в клубе после отменного обеда.
— Ну так и что же мы будем делать? Он гей, и вы гей. Вы проработали вместе несколько лет и успели сблизиться. Причем настолько, что, когда вы получили здесь место, решили и его сюда устроить. Насколько я понимаю, не исключено, что вас до сих пор связывают интимные отношения.
Пиринджер замер, словно все его члены сковал какой-то злобный кукловод. Лицо его побледнело, губы вытянулись в ниточку.
— Это ложь.
— Что же из вышесказанного является ложью? И кстати, с кем вы живете в настоящее время?
— Не ваше дело. Это никого не касается, кроме меня.
— Нет, касается, если вы распределяете посты, руководствуясь личными отношениями. И я заслуживаю большего.
Пиринджер наконец обрел способность двигаться и несколько неуверенно поднялся на ноги, однако это не помешало ему выглядеть устрашающим.
— Убирайтесь! Вон из моего кабинета!
На Милроя это не произвело никакого впечатления.
— Конечно, — с высокомерным видом ответил он, вставая.
Он уже повернулся к двери, когда Пиринджер прокричал ему вслед:
— У вас нет доказательств. И если вы позволите себе повторить эти инсинуации за пределами этого кабинета, я вас уничтожу, Милрой. Зарубите себе на носу — уничтожу!
Уилсон Милрой величественно дошел до двери и лишь после этого снизошел до ответа.
— Сомневаюсь, Адам. Дело в том, что у меня есть доказательства.
После чего он вышел в коридор, не закрыв двери и оставив Пиринджера в состоянии глубокого потрясения.
— Ты сегодня поздно. Что-то случилось?
— Нет, все в порядке, — поспешил заверить ее Питер.
Однако его поспешность насторожила Беверли.
Они заказали кофе с ликером и устроились за столиком у окна. Они болтали о разных мелочах, но Беверли не покидало ощущение, что над ними нависла неминуемая угроза.
— Ты меня ни о чем не спрашиваешь, — промолвила Беверли.
— О чем? — изобразил удивление Питер.
— О деле Пендредов, — ответила Беверли, подумав, что лучше бы он не задавал этого вопроса.
— А-а. — И прежде чем спросить, он заглянул в свою чашку капуччино. — Ну и как оно продвигается?
— Плохо, — ответила она, чувствуя, как у нее под ногами разверзается черная бездна отчаяния.
Елена сразу все поняла, как только они вошли в кабинет. Она не нуждалась в словах, которые с улыбкой на устах собирался произнести хирург-маммолог Джеймс Энджелман. Возможно, он считал их обнадеживающими, но для Елены они звучали абсолютной ложью, к которой прибегают тогда, когда необходимо сообщить человеку самое ужасное из всего, что он когда-либо слышал в своей жизни. Скольким уже приходилось выслушать то, что он собирался сообщить ей, подумала Елена и пришла к выводу, что не одной тысяче.
Тысячи несчастных уже слышали то, что предстояло услышать ей.
— Садитесь, мисс Флеминг, — напряженно улыбаясь, произнес он. Казалось, сотни маленьких крючочков растягивают его губы в стороны. Затем он бросил взгляд на Айзенменгера и слегка кивнул, признавая тем самым, что он находится в близких отношениях с его пациенткой, а потому может занять место на периферии этой виньетки.
По необъяснимой причине Елена тут же ощутила боль в груди. Часом раньше мистер Энджелман пронзил ее шприцом, а затем ввел внутрь еще более устрашающий троакар. Хирург утверждал, что он сделал местную анестезию, и Елена ничего не почувствовала, однако затем грудь начала пульсировать от глубокой нутряной боли, которую она помнила еще с детства, когда в шестилетнем возрасте порезала о стекло руку.
— Я уже получил результаты некоторых анализов.
Кто бы сомневался. Иначе они вряд ли снова оказались бы в этой комнатенке со столом с изогнутой лампой и тремя потертыми креслами.
Энджелман встал и подошел к белому ящику, прикрепленному к стене, за их спинами. Спереди он был покрыт пластиком, а в правом нижнем углу у него располагались две ручки. Врач нажал их, и в нем включились два рентгеновских луча, словно это был какой-то специально подготовленный театральный реквизит.
Все трое уставились на маммограммы, а доктор Энджелман принялся пояснять. На экране были представлены две рентгенограммы левой груди Елены. В них было нечто прекрасное, что входило в противоречие с воспоминаниями Елены о том, как они были получены.
Она была готова к унижению, к потере самообладания, но даже не представляла, до какой степени будет превращена в неодушевленный объект. Она попала в чуждый ей мир, который принадлежал Энджелману и в какой-то мере Джону, но никак не ей. Она была здесь гостем, центром внимания, но с трудом могла справляться с отведенной ей ролью. Один только ультразвук чего стоил — отвратительный холодный гель и навязчивое давление датчика, — однако маммограмма превзошла все. Сначала ее грудь поместшш на холодную металлическую пластину, затем абсолютно посторонний ей человек бесстрастно и беззастенчиво прижал ее вниз, и это лишь усилило ощущение, что она является одной из коров в большом стаде. Мистер Энджелман указал на изображение.
— Видите?
Елена кивнула, хотя ей ничего не удавалось рассмотреть в указанной им области.
— Диффузное разрастание и несколько микрокальцификаций, — доверительным тоном сообщил он.
Вероятно, на ее лице появилось недоуменное выражение, потому что Джон прошептал ей на ухо:
— Кальцификация ткани.
Мистер Энджелман выключил экран и пригласил Елену и Айзенменгера вернуться к столу. Усевшись в свое кресло, он уставился в ее историю болезни, и Елена с тоской задумалась, что вскоре той предстоит разрастись и приобрести замусоленные края.
— Результаты биопсии мы получим только послезавтра. — Энджелман бросил взгляд на Айзенменгера, зная, что тот является патологоанатомом. — Но уже сейчас у нас есть результаты цитологического обследования и ультразвука.
Выдержанная им пауза сказала ей все.
— Судя по всему, у нас есть небольшая злокачественная опухоль.
Она не знала, как на это реагировать, и, как ни странно, гораздо болезненнее на это словосочетание отреагировал Джон. Он тихо, но довольно отчетливо выругался, а когда она бросила на него взгляд, то увидела, что глаза у него закрыты.
Однако мистер Энджелман не собирался предоставлять им время на переживания.
— Я понимаю, как это для вас неожиданно, но сразу хочу предупредить, что прогноз крайне благоприятен.
— Насколько большая? — Джон первым обрел способность говорить.
Энджелман вновь обратился к своим записям, к которым уже были приколоты результаты ультразвука.
— Мы оцениваем ее в четырнадцать миллиметров.
— Небольшая, — повернувшись к Елене, пояснил Айзенменгер.
Она кивнула с отсутствующим видом, погрузившись в собственные размышления.
— И что будет теперь?
— Я ее вырежу, — без промедления ответил мистер Энджелман. — Широкий внешний разрез.
— Без удаления груди?
— Господи, конечно, — улыбнулся врач.
— А подмышечные узлы? — Елена чувствовала, что Джон по-прежнему встревожен.
— А никаких положительных узлов я не нашел. — Это было явно адресовано Елене. — Сторожевой узел, — добавил он, поворачиваясь к Айзенменгеру. — Во время операции я введу краситель и радиоактивный индикатор, — продолжил он с ловкостью артиста из хорошо отрепетированного шоу, — и с их помощью мы проверим лимфатические узлы. Если где-нибудь что-то проявится, мы тут же это удалим, а если нет, значит, можно быть уверенными в том, что все в порядке.
— Радиоактивный индикатор?
— Доза очень небольшая и через шесть часов уже выводится из организма. Не больше чем при рентгене грудной клетки.
Елена задумалась с таким видом, словно обладала исчерпывающей информацией и осознавала все возможные последствия, словно она была спокойна, объективна и размышляла всего лишь о том, как провести ближайшие выходные. Однако все это было лишь видимостью.
— Боюсь, на данном этапе я не смогу гарантировать, что вам не потребуется дополнительное лечение.
«Что он говорит? Дополнительное лечение? Что это значит?»
И снова ей на помощь пришел Джон:
— Возможно, тебе потребуется пройти курс лучевой терапии, а может, и химиотерапии.
Елена тут же представила себе выпадающие волосы, тошноту, усталость и тысячу других побочных эффектов, связанных с облучением.
— Мне еще надо проверить, но, думаю, я смогу вас принять в начале следующей недели. — И Энджелман, производивший впечатление ангела, стал просматривать свое расписание. Затем он что-то отметил, кивнул и поднялся с кресла. Визит был закончен. В мгновение ока из здоровой женщины Елена превратилась в развалину, которой предстояло задуматься о смерти, однако ее врача это уже не волновало.
