Грегори Фьюнаро - Скульптор
Я схожу с ума?»
«Возможно», — ответил у нее в голове голос Сэма Маркхэма.
Закрыв книгу, Кэти положила ее на столик. В ее мыслях теперь царил полный хаос. Связь между кошмарным сном и поисками Микеланджело-убийцы, в которой она была так уверена, когда раскрывала «Спящих в камне», быстро таяла, превращаясь в гложущее сознание собственной глупости.
«Ты теперь у нас тоже свихнулась, да?» — прозвучал насмешливый голос, очень напоминающий Стива Роджерса.
Отмахнувшись от него, Кэти погасила свет. Она долго лежала, не в силах заснуть, пытаясь разобраться в той головоломке, в которую превратилась ее жизнь.
— Мы что-то упускаем, — прошептала Кэти, обращаясь к темноте. — Правда, мама? Мы с Сэмом, ФБР, все. Что-то находится прямо у нас перед носом, у самой поверхности, как опухоль на груди у Ночи. Мы все видим, но не можем понять, смотрим сквозь, не замечая. Ты это хотела сказать, Кион Ким? Пожалуйста, мама, помоги мне понять.
Единственным ответом Кэти была жестокая темнота ночи, словно высеченная губами своей мраморной тезки. Кэти ощутила непреодолимое желание позвонить Маркхэму, но, взглянув на часы, смирилась с необходимостью подождать. Да, лучше будет поговорить с ним, когда он сегодня вернется сюда, после того как она разберется в собственных мыслях. Так, думая о Самюэле Ч. Маркхэме — где «Ч» означало «Что, Хильди, втюрилась?» — Кэти Хильдебрант заснула.
Глава 23
Когда Кэти Хильдебрант наконец забылась сном, Сэм Маркхэм, сидя у себя дома в кабинете, положив ноги на письменный стол, взглянул на часы в книжном шкафу, показывающие три часа ночи, и поймал себя на том, что сна у него нет ни в одном глазу. Через несколько часов ему предстояло вылетать обратно в Род-Айленд. В самолете ФБР, который доставит его из Квантико в Провиденс, у него будет достаточно времени, чтобы еще раз просмотреть материалы совещания, состоявшегося в четверг. Однако что-то не давало Сэму покоя, было не так, требовало внимания прямо сейчас.
На экран компьютера был выведен отчет о процессе пластинации, подготовленный доктором Моррисом по материалам, взятым с интернет-странички «Мира человеческого тела», немецкого института, сотрудники которого занимались этим делом. Внимательно изучив весь отчет, Маркхэм вынужден был согласиться с Гюнтером фон Хагенсом, изобретателем пластинации, сказавшим в своем введении, что, подобно большинству успешных открытий, теоретическая сторона процесса очень проста.
Просто.
Именно это слово не давало Маркхэму покоя.
Просто.
Да, Маркхэму, по крайней мере на первый взгляд, казалось, что при наличии необходимого оборудования пластинацию без особого труда проведет кто угодно. После того как разложение тканей останавливалось за счет закачки формалина в артерии и вены, ключом к успеху, по словам фон Хагенса, являлось наличие возможности ввести жидкий полимер в каждую клетку методом так называемого принудительного вакуумного проникновения. После первого шага замещения жидкостей, в ходе которого тело кладется в ацетоновую ванну для вытеснения воды и жирных кислот, образец помещается в вакуумную камеру. Давление понижается до того значения, когда ацетон закипает, испаряется из тканей и откачивается. Образовавшиеся пустоты заполняются раствором полимера. Этот процесс продолжается до полного насыщения тканей, в течение нескольких дней для тонких срезов и недель для целого тела.
Целые недели!..
Что ж, в теории все было просто. Но даже если у Микеланджело-убийцы действительно имелись деньги и знания для того, чтобы создать собственную лабораторию пластинации, то у него под рукой не было достаточного количества мертвых тел…
Да. Вот та самая маленькая деталь, которая больше всего беспокоила Сэма Маркхэма. Из интернет-странички «Мира человеческого тела» становилось ясно, откуда Институт пластинации, сокращенно ИП, расположенный в немецком городе Гейдельберге, получал исходные образцы. Большая их часть поступала в рамках так называемой донорской программы от тех, кто официально завещал свои тела фон Хагенсу и его команде для проведения пластинации.
— Но кто эти люди? — спросил Маркхэм вслух. — Где их фамилии?
Снова полистав материалы, Сэм так и не смог отыскать имена доноров. Да. Таков был общий настрой сайта, всего Института пластинации фон Хагенса. Несмотря на краткую зловещую прелюдию о благодарности донорам, мертвым и живым, далее об их телах говорилось лишь как о товаре, материале для широкого круга анатомических исследований, настоятельно требующих пластинированных образцов.
Повидав в своей жизни немало трупов, Сэм Маркхэм прекрасно сознавал, что, как и в его ремесле, в медицине и анатомии необходима бесстрастная объективность. Он очень хорошо понимал, что для качественного выполнения своей работы при осмотре жертвы убийства ему требовалась отчужденность. Поэтому Маркхэм понимал практичный подход фон Хагенса, относящегося к донорским телам лишь как к материалу. Однако ему также было очевидно, что своими выставками, на которых освежеванные экспонаты застыли в позах людей, пьющих кофе, наносящих удары карате и даже скачущих верхом, организаторы «Мира человеческого тела» подсознательно призывали зрителей не только видеть фигуры застывшими в жизни, но и смотреть на них просто как на тела, полностью оторванные от жизни, когда-то наполнявшей эти персоны.
Нет, на самом деле лучше не знать, кто они.
Маркхэм попытался представить себе Микеланджело-убийцу, тот склад ума, дух, необходимые для создания жуткого творения, этого «Вакха». За тринадцать лет работы в ФБР Сэм успел узнать, что в сознании серийного убийцы всегда в определенной степени происходит обезличивание жертв. Однако с Микеланджело-убийцей все, похоже, обстояло совершенно иначе.
«Томми Кэмпбелл и Майкл Винек были лишь материалом для его скульптур, — рассуждал Маркхэм. — Таким же, как эпоксидная смола, дерево, железо и все остальное. Лишь одной из составляющих искусства, послания, борьбы за то, чтобы заставить нас пробудиться».
Материал.
Маркхэм раскрыл «Спящих в камне» на странице, которую загнул пару часов назад, с цитатой Микеланджело, подчеркнутой красным:
«Так мрамор, обработанный резцом, ценней куска, что дал ему начало».[12]
Мрамор. Материал Микеланджело. Часть его он преобразовывал в блистательные произведения искусства, другую, в зависимости от местонахождения на глыбе, безжалостно низвергал на пол мастерской, превращая в гору мусора. Вот вам благоговейное почтение к самому материалу, но также и понимание того, что какую-то его часть предстоит без сожаления выбросить.
Мертвецы. Материал Микеланджело-убийцы. Он должен был экспериментировать на других трупах, прежде чем приступить к работе над Кэмпбеллом и Винеком, использовать человеческие тела, оттачивая технику. Некоторые из них, вероятно, вначале лишь части, были превращены в пластинированные произведения искусства, а остальное выброшено как отходы. Вот и благоговейное почтение к материалу, к эстетически совершенному мужскому телу, и понимание того, что на пути к достижению величия чем-то придется пожертвовать.
«Мрамор. Материал. Отходы. Покойники. Эстетическое совершенство мужского тела».
Тут что-то никак не стыковалось.
Совсем простое и близкое, в то же время недостижимое.
Вздохнув, Маркхэм выключил настольную лампу. Надо будет заставить себя заснуть, какое-то время думать о чем-нибудь другом. Как только он забрался в постель, его мысли тотчас же устремились к Кэти Хильдебрант. Сэм не хотел признаваться себе самому, как же скучал по ней последние три дня, и еще меньше в том, с каким нетерпением ждал новой встречи. Однако больше всего Маркхэма беспокоило тревожное предчувствие того, что он упускает из вида что-то очень важное, такое, что может навлечь опасность на профессора искусствоведения, из-за чего он снова потеряет любимого человека.
Глава 24
Стивен Роджерс гордился тем, как молодо выглядит. В свои сорок пять он сохранил пышную копну вьющихся волос, которые, правда, приходилось время от времени подкрашивать. До сих пор симпатичному преподавателю театрального училища изредка отказывали в спиртном, когда он приходил в бар вместе со своей подружкой-студенткой. Стивен даже ждал столь лестного события, особенно если учесть, что опешивший бармен, взглянув на права и узнав его возраст, обычно наливал двойную дозу. Отчасти Роджерсу нужно было благодарить за это гены, однако на самом деле выглядеть молодым ему помогало глубоко укоренившееся тщеславие в паре с подсознательным стремлением всегда быть привлекательным в глазах противоположного пола. Стивен Роджерс пять раз в неделю пробегал по шесть миль, внимательно следил за содержанием жиров и углеводов в своем рационе, по-прежнему регулярно занимался на тренажерном комплексе, который бывшая жена подарила ему на сорокалетний юбилей, и до сих пор по возможности придерживался старой поговорки, которую в детстве так старательно вдалбливала ему любящая мать: «Рано ложиться и рано вставать — мудрость, здоровье, добро наживать».
