Александр Маркьянов - Презумпция лжи
— Хорошо. Удачи, Павел Степанович…
— И тебе не провалиться…
Через час появился и Глазко — его походку, весьма своеобразную, шаркающую я узнал по звуку шагов на лестнице. Выждал десяток минут — и пошел в гости…
Глазко как раз сидел за столом и разбирал протоколы допросов — написанные как курица лапой. Оно то мне и нужно было…
— Садись, давай, шпион… — весело поприветствовал меня Глазко — разобраться поможешь во всем в этом?
Сначала хотел сказать, что слово «шпион» говорить вообще не стоит, ведь аудиоконтроль мог быть поставлен не только на мою квартиру, но и на квартиру Глазко, но промолчал. Не стоит нагнетать. Вместо этого, присел за стол с другой стороны и начал разбираться с бумагами…
— Есть что интересное? Или одни поганки попадаются? — как бы невзначай, впроброс спросил я
— Да есть, есть. Как не есть. Кто копает — тот докопается…Ты знаешь о том, что Михеев валютой и ценностями спекулировал?
???
Если сказать, что я был потрясен — это значит, ничего не сказать…
— То есть как?
— Да очень просто. Спекулировал и все. Валютой, золотом, чеками Внешпосылторга. Взаймы давал, под проценты. Вот такие вот… пироги. Так что вполне может оказаться — что версия этого убийства самая что ни на есть обыденно-бытовая. На каждую старуху-процентщицу да найдется свой Раскольников…
Ага. Только эта старуха — старший офицер ГРУ с большим боевым опытом, еще в Вьетнаме начинавший. Не бред ли?
— Этого быть не может — твердо заявил я
— Почему? — поднял глаза от бумаг Константин Иванович — почему не может?
— Не может и все.
— Сам то себя слышишь? Ты же следователь, а такую ерунду городишь — не может, не может. Я не такая, я жду трамвая… Пошли, лучше вот что сделаем. Обыщем-ка еще раз квартиру, где жил Михеев. Ведь если он занимался валютными операциями — то у него где-то должен быть тайник с ценностями, не в Союз же он все нажитое отправлял.
— Идем… — кивнул я, для меня представилась возможность еще раз осмотреть комнату и попытаться найти кое-что другое. Не деньги, не золото — носитель информации, пленку с того злополучного дня. В то, что Андрей Леонидович занимался спекуляциями, я не верил…
Ключ от квартиры, где произошло убийство, был у Глазко — поэтому открыли и вошли без проблем. Что я что Глазко в своей жизни провели немало обысков, а сейчас дело облегчалось еще и тем, что вещей в квартире было немного. Не то, что в стандартной московской квартире — порой ступить некуда…
— Давай, ты со спальни начинай, я с кухни. И ищи на совесть — все половицы, косяки, стены проверяй, всю мебель простукивай…
— Ученого учить…
— Ну и приступай…
Обыск был относительно короткий — вещей и в самом деле было немного. Но я искал так, как не искал бы даже в Москве — прощупывал и просматривал каждый сантиметр, пробовал не отходят ли планки паркета, не примотано ли что-то под ковром, нет ли тайников в косяках дверей или в самих дверях. Мест для тайников в комнате может быть много, около пятидесяти — а Михеев ведь был профессиональным разведчиком, из тех, у кого еще есть и два-три своих, никому не известных приема на каждый случай жизни…
— Сереж! Иди-ка сюда…
Голос Константина Ивановича оторвал меня от выстукивания пола — думаю соседи снизу мысленно сказали ему спасибо…
Я вышел в комнату, которая использовалась Михеевым под гостиную. Константин Иванович стоял у узкого шкафа с книгами…
— Ну-ка… Следователь по особо важным… Глянь и скажи — что здесь не так. Не прикасаясь ни к чему — сможешь?
Константин Иванович отошел в сторону, я подошел поближе к шкафу с книгами. Дело было не в шкафе, дело было в книгах — дедуктивный метод я еще не забыл. Шкаф как шкаф, полки и стенки тонкие, не то что старинные, из толстенных досок — а тут и тайник-то не сделаешь. Нет, дело в книгах. Корешки книг плыли перед моим взором, большая их часть выглядела так, будто к ним не прикасались. Шолохов, Толстой, жутко дефицитный Дюма, Ананьев… стоп! Стоп! А это что такое…
— Материалы двадцать второго съезда партии — задумчиво сказал я, указывая на толстенный том в шикарном красном переплете — вряд ли я стал бы держать материалы какого-нибудь съезда партии у себя на книжной полке, если я конечно не замполит или парторг…
— Точно! Точно! — просиял Константин Иванович — школу МУРа и Генпрокуратуры не пропьешь и не просрешь! Как не пытайся. Давай, посмотрим — что это за книжка такая, и что решил двадцать второй, судьбоносный съезд партии. Доставай…
Я осторожно достал, раскрыл…
— Ай, нехорошо… — прокомментировал Глазко увиденное — это надо же. Судьбоносные решения съезда партии — ножницами…
В этой книге была вырезана середина у всех страниц, и образовался тайник — объемный, надо сказать. Но что там раньше хранилось — пленки из гостиницы «Интерконтиненталь», как подозревал я или валюта, как подозревал Константин Иванович — то нам известно не было. Потому что сейчас тайник был пустой…
Возвращались мы в настроении мрачном — или там никогда ничего не было, или кто-то нас опередил…
— А кто дал такие показания, что Михеев спекуляциями занимался? — спросил я
— Да на, сам почитай… — Глазко пошерудил в бумагах, толкнул ко мне пачку исписанных убористым почерком листов…
Схватив бумаги, я впился в них взглядом…
Из протокола допроса Горденко В.П.Вопрос: Вы хорошо знали советника Михеева Андрея Леонидовича. Он у вас в подъезде жил, выше этажом.
Ответ: Не лучше, чем других. Знал.
Вопрос: Расскажите о своих отношениях с ним
Ответ: Да какие там отношения… Я его и не знал почти, он себя «на особенку» держал. Здравствуйте, «до свидания» — вот и все. Хотя с виду веселым человеком был, компанейским, что есть, то есть. Деньги иногда до получки занимал — у него многие занимали…
Вопрос: Что значит «у него многие занимали», конкретнее?
Ответ: Да куда уж конкретнее. Многие знали — если не хватает — зайди к Михееву, у того в долг всегда было. И брал по-божески, многим ведь на неделю, до получки надо было. В итоге немного получалось.
Вопрос: Что значит «в итоге немного получалось»?
Ответ: Вам все по буквам разъяснять надо? Михеев деньги в долг не просто так давал, тут дураков нет. Десять процентов в месяц, можно сказать по божески, почти сколько взял — столько и отдаешь. Почти. Я же говорю — многие на неделю брали, не больше…
Вопрос: То есть, Михеев давал деньги в долг под проценты?
Ответ: Давал.
Вопрос: И кто кроме вас брал деньги в долг у Михеева, какие суммы?
Ответ: Вот кто брал — тот пусть и скажет об этом. Я за себя отвечаю, что другие брали — это их дело.
Вопрос: А сейчас вы должны Михееву какие-то деньги?
Ответ: Сейчас нет, все отдал…
Вопрос: А другие?
Ответ: Говорю же — не знаю…
Вопрос: Чем еще занимался Михеев, помимо дачи денег в долг под проценты?
Ответ: О том говорить не хочу — своими глазами не видел…
Вопрос: И все-таки?
Ответ: Ну, слухи разные ходили… Что он золото, технику разную на базарах скупает и в Союз отправляет. Что у него канал налажен — ему военными самолетами — оттуда водку, икру, хлеб черный — знаете, как по русскому черному хлебу скучаешь… Туда золото, дубленки, технику бытовую. Рубли на валюту меняет — но я не менял, зачем мне это…
Вопрос: Вы знаете, кто обращался к Михееву с просьбами обменять валюту на рубли?
Ответ: Нет, говорю же — слухи только
Вопрос: Где вы были вечером двадцатого сентября этого года?
Ответ: В день убийства, что ли? Нет, я дома был — сразу со службы домой пришел, весь вечер дома провел и дома спать лег. Жена подтвердит. Вы на меня это не вешайте, не я его убил. Я весь долг, который ему должен был, отдал — и с концами. Других ищите…
Вопрос: Вы были дома, получается. Вы видели у дома незнакомых людей? Кого около дома в тот вечер здесь быть не должно было?
Ответ Нет
Вопрос: А к Андрею Леонидовичу кто-то приходил? Его квартира ведь точно над вашей располагалась, полы здесь тонкие. Может слышали что-то подозрительное, шум какой-нибудь…
Ответ Нет. Точно нет, все как обычно было…
Вопрос: В котором часу вы легли спать?
Ответ Около двенадцати. По местному.
Тогда у меня еще было недостаточно опыта, и реакции у меня были вполне обычные, человеческие. Советник Горденко Владимир Потапович — «хороший мужик», «мастер-золотые руки», и мне несколько раз помогал. Все это — откладывается в голове, обычный человек инстинктивно делит всех людей, причем сразу после знакомства, на «хороших» и «плохих». И потом все происходящее рассматривается не бесстрастно, а через эту призму «хороший человек» — «плохой человек». Мы просто не верим, не хотим верить, что «хороший человек», сделал что-то плохое, в голове сразу ищутся — и часто находятся! — ему оправдания. Бредовые, дикие если здраво подумать — но находятся. Разведчиков учат рассматривать поступки каждого человека бесстрастно, без деления на «плохой» — «хороший». Но я тогда разведчиком еще не был…
