Юрий Костин - Убить Горби
Нью-Йорк впечатлял, с лихвой оправдывал ожидания и ломал стереотипы.
Март радовал солнцем и теплом. На Бродвее было чересчур многолюдно, и Пашка решил рискнуть и пойти прогуляться в Центральный парк, за которым в Союзе закрепилась дурная слава, а заодно пройти мимо знаменитого «Дакота хаус» – дома, где в последние годы жизни обитал Леннон и где до сих пор жила его супруга Йоко Оно. В парке прогуливались молодые мамы с колясками, курсировали запряженные лошадками нарядные кареты, от которых не очень противно пахло зажиточной деревней, много разного народу бегало трусцой.
Семенов прибыл в Штаты в составе делегации Комитета молодежных организаций – КМО, под крышей которой проработал четыре месяца в Москве, изучая специфику – и в первый же день «исчез».
План действий состоял в том, чтобы, избежав просьбы о политическом убежище, попытаться затеряться в Нью-Йорке, провести тут положенный срок в качестве праздно шатающегося эмигранта, постараться не привлечь внимание властей, а уж после, получив инструкции из Москвы, выполнить возложенную на него миссию. Это могло быть все что угодно: от составления обзоров бульварных газет или сбора информации, свидетельствующей о кризисе в американском обществе и наличии в нем активной оппозиции властям, до участия в планировании ликвидации сбежавшего сотрудника «ящика», отказавшегося образумиться и вернуться в родные пенаты.
Перед отправкой на работу в Штаты он услышал от Бати занимательный рассказ о том, как благодаря слаженной работе сотрудников ПГУ и сочувствующих гражданских помощников СССР удалось убедить полмира в том, будто распространение СПИДа на планете стало прямым результатом опытов американской военщины по созданию нового бактериологического оружия в Форт-Детрик. Однако, успешный результат так называемых «активных мероприятий» был сведен на нет практически публичным признанием в распространении дезинформации, инициированном советским руководством в 1987 году…
Новые документы Пашка получил в условленном месте в день прибытия в город. В машине сотрудника резидентуры КГБ была произведена нехитрая операция по изменению внешности (были выброшены очки, сбриты заблаговременно выращенные в СССР усы, и из блондина Пашка вновь превратился в жгучего брюнета), после чего был предоставлен самому себе.
Правда, до того как это случилось, с ним произошло забавное приключение.
В районе Бэтгери-парк, на набережной реки Хадсон, машина резидентуры заглохла и начала дымить. Через несколько секунд загорелся двигатель. Это событие вызвало у сотрудника нездоровую, с точки зрения Пашки, реакцию. Он искренне веселился, срываясь на смех. Оказалось, посольство, при котором состояло данное транспортное средство, в деле экономии средств дошло до абсурда и, пользовавшиеся автомобилем советские люди, ежедневно желали ему взорваться, развалиться на части или сгореть. Выплата по страховке должна была покрыть приобретение новой автомашины.
Небо услышало мольбы несчастных совслужащих и, наконец, сжалилось над ними. Пока ждали пожарных и эвакуатор, Пашка получил странные и неожиданные для себя инструкции: «Не высовываться, устойчивых связей не устанавливать, осмотреться, привыкнуть и ждать. Даже если ждать придется год или даже два».
Он удивился, но… приказ есть приказ. Да и коллегу расспрашивать не станешь, тот ведь только передал распоряжение руководства. Однако легко сказать – «устойчивых связей не устанавливать». Пролетел месяц, и молодая кровь требовала приключений.
Ну и что, что он – советский разведчик, да еще и нелегал? Неужели Штирлиц так и прожил двадцать лет в Германии без женщин?
«Эх, – размышлял Пашка, – надо было жениться еще в Москве. Тогда, по крайней мере, меня бы сдерживали любовь и супружеские обязательства. А так… Хотя Батя говорил, свинья грязь найдет. Но я же не свинья, я советский человек! Но с другой-то стороны, где сказано в наших уставах, что я не имею права. Как это вообще без связей?»
В итоге у Пашки случился самый первый и очень серьезный американский роман.
Впервые он увидел ее в ирландском пабе. Это было в самом начале командировки, когда еще его тянуло к более-менее знакомым названиям и символам. Ирландский паб он посетил в Шереметьево перед вылетом в США. Пашке там очень понравилось, вот он и ходил первое время в похожее заведение в Нью-Йорке.
Она хлопотала за стойкой, очень симпатичная, при определенной игре света в баре ему даже казалось, что красивая, улыбчивая, недвусмысленно и порой жестко пресекающая вольности со стороны особенно горячих посетителей. А их было предостаточно, и вели они себя не менее агрессивно и предсказуемо, чем наши доморощенные гопники в привокзальном буфете на маленькой станции типа Бологое. Самое противное, что у каждого второго здесь теоретически под балахоном мог оказаться очень добротный и мощный револьвер тридцать восьмого калибра.
Пашка уже понимал больше половины тарабарщины, которую здешние жители использовали для общения. Он пообещал себе, что в своем рапорте по возвращении домой всенепременно укажет на тот факт, что между английским языком, преподаваемым у нас, и наречием, на котором разговаривают даже очень образованные жители США, общего мало.
Он заказал кружку пива «Сэмюэль Адамс». К тому моменту Пашка знал, что стараться произносить марку напитка полностью нет необходимости, да и сразу могут не понять, что тебе надо. Поэтому он использовал сокращение:
– Samadams, please.
Ловко у него получилось – «сэмэдэмс». Начинал уже привыкать общаться как местный, тем более, что в Нью-Йорке понятия «иностранец» не существует.
В баре было немноголюдно, у стойки вообще расположился только он, сотрудник ПГУ КГБ СССР.
– Вы откуда? – спросила девушка.
Пашка как раз собирался сделать первый глоток, столь необходимый сейчас: накануне он в полном одиночестве, подобно Штирлицу в известном эпизоде знаменитого кино, уговорил бутылку «джека» в честь дня рождения Бати – любимого наставника. И как было не уговорить, если только благодаря ему удалось Пашке добиться перевода в оперативный отдел. Случилось это сразу после истории с Катей… А еще он всегда мысленно выпивал с друзьями – Вовкой и Олегом. Где они теперь? Вроде расстались недавно, а ему казалось, будто прошли годы.
Проще простого – позвонить каждому домой, а вот нельзя.
«Вы откуда?» – типичный американский вопрос. Можно ответить все, что в голову взбредет: например, что ты из Танзании или с Фиджи. Тебе поверят. Главное, не медлить с ответом и не темнить.
– Я приехал с Украины, – сказал Пашка, следуя своей «легенде». – Это в Советском Союзе. Буду учиться в Америке.
Из подсобного помещения выплыла дородная темнокожая женщина.
– Круто! – воскликнула она и, насыпав в стакан льда и разбавив его водой, уселась напротив. – Советский Союз – это интересно. А я здоровалась за руку с Горбачевым, когда он к нам приезжал.
– Он был у вас в баре? – неуклюже пошутил Пашка.
Неожиданная собеседница рассмеялась – шутка пришлась ей по душе.
– Нет, это было в Вашингтоне, кажется в декабре, три года назад. Я тогда еще не была хозяйкой этого бара. Он такой сладкий! Не is so sweet.
– Сладкий? Горбачев? Вот уже не знаю. В Америке его любят, а у нас недолюбливают, – заметил Пашка, чувствуя целебный эффект пива на его исстрадавшийся похмельем организм.
– Поразительно, – удивилась хозяйка. – Но ведь он такой классный (he is so cool), великий просто (just great). Здесь его все обожают. Моя бабушка говорит, что впервые за пятьдесят лет не боится «красных».
– Извините за «красных», – барменша неодобрительно взглянула на хозяйку бара.
– Ну и правильно, как еще нас называть? – спокойно отозвался Пашка. – Мы ведь пьем много, из-за этого наши лица краснеют.
Все рассмеялась. Американцы легки на смех чрезвычайно. По-первости это может даже обескураживать. Пашка со временем привык и понял, что уныние тут не в чести, да и заподозрить неладное могут.
– Почему у вас не любят Горбачева? – поинтересовалась хозяйка.
– Не то что не любят… Скорее, дело в безразличии. У нас в СССР сейчас полная неразбериха.
– Вы поэтому сюда приехали?
– Можно сказать, да. Надоели грязь и сараи. Охота пожить по-человечески. У вас тут просто супер (it is so cool here).
– У нас хорошо, согласна с вами. Но надо много работать. Мне мои восемь долларов в час очень тяжело даются. Это сейчас я сижу и разговариваю с хорошим парнем, а обычно все по-другому, – барменша тяжело вздохнула.
– Ничего себе! Восемь долларов ей мало! – с негодованием воскликнула хозяйка. – Мне в ее возрасте и того не платили. И ничего, жива-здорова.
Из подсобки донеслась телефонная трель, и тучная хозяйка проворно исчезла за ширмой.
Словосочетание «с хорошим парнем» Пашке понравилось. Он уже собрался предложить девушке продолжить общение после окончания ее смены, но она первая нарушила молчание и, внимательно посмотрев на него, спросила на чистом русском:
