Себастьян Фитцек - Дьявольская рулетка
«Что бы это значило?» — пронеслось у него в голове. — Автокатастрофа Леони оказалась фальсификацией, захват заложников в студии — инсценировкой, а сама она — из Восточного блока?
Или из Германии! Он открыл второй загранпаспорт. Тот выглядел таким же подлинным, как и первый, только был оформлен в Берлине.
Дизель подобрал два письма, которые лежали как раз у его правого сапога. На первом стояло «Папе», на другом — «Яну». Он открыл второе и пробежал первые строчки:
Мой любимый, если ты сейчас это читаешь, значит, мир для тебя должен измениться. Ты можешь подумать, что я все время тебе лгала. Возможно, ты уже слышал о самых ужасных вещах, о преступлениях, которые…
Он прервал чтение. Ему показалось, что здесь, в гостиной, кто-то есть. Дизель встал и осторожно обследовал углы. Пусто. Еще одно собрание старинных вещей, гарнитур с кожаной кушеткой и кресло с подголовником, развернутое спинкой к нему. Но никаких следов Марты Домковиц.
Справа, у двери в гостиную, Дизель обнаружил современную штепсельную розетку. Он наступил ногой на красную промышленную лампу и мгновенно услышал треск. Дизель снова обернулся и посмотрел на вход в квартиру. Мозг главного редактора пытался составить из событий последних минут логичную историю. Для этого он вел внутренний диалог сам с собой, медленно отступая к двери.
«Ну хорошо, предположим, что Леони жила двойной жизнью минимум в двух лицах. Даже своему будущему жениху она ничего не рассказывала. Почему?»
Ни малейшего представления.
«Она исходила из того, что ее квартиру могут обыскать».
Значит, у нее рыльце в пуху?
«Возможно! Она пишет об „ужасных вещах“. Даже может быть, что она сама убрала квартиру, прежде чем исчезнуть».
Но куда?
Ни малейшего предположения. Именно это Ян и хочет выяснить.
Или ее убили, улики уничтожили на месте и что-то проглядели? Но что же?
«Конечно, старая дама здесь, внизу, идиот ты этакий! Она была такой любезной с чужими. Даже тебе, лоботрясу, улыбнулась».
Значит, Леони хранила свои ценности не у себя, а доверила их Марте Домковиц. Деньги, паспорта?..
«Да, но почему это коробка разорвана? Почему деньги лежали на ковре?»
Может быть, ответ в письме?
«Да, конечно. Письмо, простофиля. Читай дальше».
Но ему не пришлось заняться этим. Мысли Дизеля были внезапно прерваны новым звуком. Точнее, он присутствовал здесь все время. Стонал не хор. Это был кто-то другой.
Дизель устремился обратно в гостиную. Кинулся к креслу с подголовником. Обошел его. И с отвращением скривился.
Марта Домковиц сидела в кресле с открытым, как у рыбы, ртом. Вид ее залитого кровью лица трудно было бы вынести даже привычному зрителю фильмов ужасов, каким был Дизель: из правого глаза Марты торчала шариковая ручка.
«Дерьмо, дерьмо, дерьмо…» Дизель не представлял, стоит ли вынуть ручку или от этого будет только хуже. Он схватился за свой мобильник, чтобы вызвать помощь. Но не успел даже открыть его, как Марта Домковиц свалилась с кресла и осталась лежать без движения на персидском ковре. Он перевернул ее на спину и пощупал пульс. Мертва!
«Проклятье! И что теперь делать?»
Он смутно припоминал курс по оказанию первой помощи в своей школе вождения. Массаж сердца! Он положил руки на ее грудную клетку и нажал. Раз, два, три, четыре…
Теперь дыхание. Он зажал ей нос, открыл рот и прижался губами к нему. Про себя он еще отметил, что пожилая дама подготовилась к посещению: подкрасила губы светло-красной помадой.
Пять, шесть, семь, восемь…
Теперь снова дыхание.
На «семнадцать» Марта задрожала. На «восемнадцать» закашлялась. На «девятнадцать» Дизель прекратил искусственное дыхание. Он сделал это. Марта жила!
Даже если длилось это всего три секунды.
— Неплохо.
Дизель резко обернулся и увидел лицо, которое слишком хорошо знал.
— Но, к сожалению, совершенно напрасно.
Пуля почти беззвучно попала прямо в лоб старой даме.
Потом резкую боль ощутил и Дизель. А следом избавляющую темноту.
34
Человек ко всему привыкает. Даже когда речь идет о собственном самоубийстве. Как показывал Ирин опыт, большинство хватались за те средства, с которыми были лучше всего знакомы. Полицейские разбираются в оружии, врачи и аптекари — в медикаментах. Самоубийцы, проживающие поблизости от вокзалов, чаще бросаются под поезд, чем те, кто живет у моря. У последних же, в свою очередь, страх утонуть не так велик, как у тех душевнобольных, которые в последние годы своей жизни прозябали в какой-нибудь безликой высотке. Такие личности, как правило, выбирают для последнего путешествия прыжок с крыши.
В школе полиции Ире довелось узнать и о половых различиях в методах самоубийства. В то время как мужчины предпочитают так называемые «более жесткие» методы — вешаются или стреляются, женщины склоняются к мнимо «более мягким» средствам.
Сара любила цветы. Даже в этом она поступила согласно статистическому образцу, лишив себя жизни с помощью желтого олеандра.
Ира описывала Яну ее последние минуты:
— Я слышала, как в ванну льется вода. Ее голос был совершенно спокойным. И абсолютно ясным. Я спросила Сару: «Ты ведь не собираешься ничего над собой делать, малыш?» Она ответила: «Нет, мамочка». «Ты хочешь вскрыть себе вены?» Она ответила отрицательно и на этот вопрос. Вместо этого сказала, что мне не стоит беспокоиться. И что она любит меня и я ничего плохого не сделала. Я обещала ей вернуться домой как можно скорее. Она жила с одним старым школьным другом, Марком, в чем-то вроде общежития, в маленькой, но очень красивой двухкомнатной квартире в Шпандау. Ванная находилась наверху, на втором этаже квартиры. Мне было ясно одно: если она что-то затевает, у меня нет никаких шансов. Одна лишь поездка на такси от вокзала Лертер до Шпандау займет полчаса, а мой поезд выехал из Ганновера лишь пятьдесят минут назад.
— А где был ее друг, этот Марк? — спросил Ян.
— Работал. На похоронах я немного поговорила с ним. Он, кажется, очень винил себя и был так же парализован горем, как и я. До сих пор не имею ясного представления об их отношениях. Вы же знаете, какой была Сара. Марка я всегда считала асексуальным. Иначе просто не могу себе представить, как он целый год делил квартиру с ней и, возможно, со всеми остальными мужчинами.
— И Сара солгала, когда сказала, что не будет ничего над собой делать?
— Нет. Она сказала правду. Ошибалась я. Вам знаком случай из учебника об одном утомленном жизнью человеке на оконном карнизе?
Это случилось на самом деле. Полицейский целый час переговаривался с одним желающим спрыгнуть вниз и добился большого доверия. Но затем он совершил ошибку, сказав: «Что ж, прекрасно, тогда давайте закончим с этим. Я хочу, чтобы вы сейчас спустились ко мне». Самоубийца и спустился. Он упал на тротуар прямо к ногам полицейского.
— Я не выбирала слова. Опасаясь ужасного ответа, я формулировала вопросы расплывчато: «Ты ведь не будешь вскрывать себе вены?», «Ты ведь не будешь принимать таблетки?» Нет, этого она не сделала бы. В тот момент. Ведь все уже было сделано. Когда я заметила, что ее голос стал напряженным и она вдруг неспокойно задышала, я поняла, что уже слишком поздно. Она убила себя. С помощью самых обыкновенных семян, которые есть в каждом цветочном магазине.
— Дигоксин, — проговорил Ян.
— Точно, семена желтого олеандра получили печальную известность среди самоубийц, с тех пор как две девочки из Шри-Ланка случайно съели ядовитые коробочки. Одно семя содержит стократную дозу высокоэффективного лекарственного средства от сердечных болезней. Всего одна коробочка со стопроцентной гарантией ведет к смерти, при которой сердце начинает биться все медленнее до полной остановки. То, что Сара к тому же еще перерезала себе вены, было лишь дополнительным подтверждением ее твердого намерения уйти из жизни.
Ира поразилась своему самообладанию. Ее правая нога слегка дрожала, как будто кто-то приложил электроды к трехглавой мышце голени. Но ей нельзя было плакать или кричать. Когда она одна в своей квартире думала о последнем разговоре с Сарой, душевная боль, как правило, лишала ее способности двигаться. Она валялась на кровати, парализованная, застывала, как вкопанная, у открытого холодильника или часами лежала в ванне, пока вода не становилась совсем ледяной. Но и тогда она казалась ей теплой, поскольку внутренний холод был куда сильнее. Теперь, когда она в первый раз заговорила об этом, ей даже удавалось одновременно держать трубку, рыться рукой в кармане брюк и глядеть на Штойера, который с неожиданным сочувствием смотрел на нее.
— Минутку, — услышала она голос Яна.
Потом он ушел. В студии что-то происходило. Ира отметила внезапно возникший шум голосов. Она не была в этом уверена, но, похоже, голос принадлежал Тимберу, который с некоторого удаления кричал в микрофон что-то непонятное, сопровождавшееся согласными криками остальных заложников. Внезапно знаменитый ведущий вдруг замолк посреди слова, а вместе с ним пропали и остальные шумы. Должно быть, Ян отключил звук. Ира была уверена в том, что никогда еще перерыв в передачах на «101 и 5» не слушали с таким вниманием столько слушателей.
