Себастьян Фитцек - Дьявольская рулетка
— Вопрос о музыке на радио. Мне тут кое-что пришло в голову.
— То, что вы крутите все время одно и то же?
— Да, именно поэтому я и хотел выйти.
— Это, наверное, шутка?
— Нет. Вы правы. Обычно мы повторяем один и тот же список. Но сегодня все иначе. Вы обратили внимание на песни за последний час?
— Нет. У меня вообще-то было чем заняться.
— Верю на слово. Но запросите эйрчек последнего часа.
— Эйр — что?
— Список.
Дизель добрался до Фридбергштрассе. Как всегда, в тупике не было места для парковки. Он просто поставил свою «таргу» у строительного контейнера во втором ряду и выпрыгнул из машины.
— Вы бы установили, что за последние часы звучат только те песни, которые мы в обычной обстановке никогда не поставили бы.
— Почему?
— Потому что они у нас получили негативную оценку. Слишком плохие. Слишком малоизвестные. Те, которые не хочет слушать наша целевая группа. Мы выуживаем по одной песне с помощью маркетинговых исследований. — Дизель вошел через открытую дверь в вестибюль здания.
У почтовых ящиков стояла пожилая дама в блестящих лакированных туфельках. Она с трудом пыталась дрожащими пальцами выловить почту из проржавевшего почтового ящика. Одно письмо уже упало на пол. Дизель поднял его, и она благодарно ему улыбнулась.
Потом он двинулся дальше по направлению к заднему двору.
— Все, что звучало в последние полчаса, не стоит ни в каком списке. — Дизель переступил порог прохладного флигеля и начал подниматься по лестнице. Отыскать квартиру Леони не составляло труда. Во время полетов у Хабихта работало радио, а после того как Ян назвал улицу, а потом описал голубой дом, Дизель знал, о чем идет речь. В конце концов, он ведь знал этот район. Здесь, за углом, он рос.
Леони Грегор. Ее имя все еще значилось на табличке у звонка.
— И что все это должно означать, Шерлок? — Голос Гетца звучал все более раздраженно, но Дизель медлил с ответом. Сейчас он удивлялся тому, что дверь только прикрыта. — Алло? Я с вами говорю.
Дизель осторожно толкнул дверь и, поколебавшись, зашел. Он сразу же почувствовал запах. Но, несмотря на это, снова сосредоточился на разговоре.
— Мне кажется, песни — это намек. Возьмем, к примеру, песню сестер Следж We are family[22] или We belong together[23] Мэрайи Кэрри — названия, которые Маркус Тимбер при нормальных обстоятельствах никогда не допустил бы в своем шоу. Разве только для этого были основания. Предположим, Тимбер имеет возможность утверждать музыкальный план, что тогда бросается в глаза?
— Тексты похожи.
— Clever and smart,[24] господин коллега.
Дизель огляделся и медленно двинулся через все помещения маленькой квартирки.
— В свободном переводе речь идет о том, что все мы — большая семья, в которой все друг друга знают и составляют единое целое. Понимаете? Но дальше больше. Позже идет Little Lies[25] Флитвуда Мака, а потом Simply Red с Fake.[26] Что маэстро хочет этим сказать? Совершенно ясно, — сам себе ответил Дизель, — все, что происходит в студии, — надувательство. Они знакомы.
— Возможно, — тихо произнес Гетц, потом на линии что-то щелкнуло. — Минутку…
Фоновые шумы стали громче, и Гетц явно продолжал отдавать распоряжения. Вероятно, он потребовал список тех песен, которые исполнялись в последнее время, но его подчиненный, кажется, не сразу его понял. Пауза несколько затянулась, и Дизель воспользовался этим, чтобы оглядеться. Он не мог вспомнить, когда стоял в такой пустой квартире.
Здесь не было ничего. Никакой мебели. Никакого оборудования на кухне и в ванной. Ни мойки, ни ванной, ни душа, ни туалета. Не было дверей и ковров на стенах. Совсем ничего! К тому же пахло так, будто здесь несколько секунд назад прошел чемпионат мира по дезинфекции. Сами категоричные рекламные фразы вроде «клинически чисто» или «стопроцентно стерильно» казались здесь сильным приуменьшением.
— Это опять я, — снова подал голос Гетц. — Еще что-нибудь?
— Да. Можете объявить меня чокнутым, но, мне кажется, Тимбер посылает нам музыкальные инструкции: Возьмите Come on over Шании Твейн, тут все понятно. Кейт Буш хочет, чтобы мы поднялись на холм. Мы должны…
Гетц прервал его и закончил сам:
— …штурмовать. Ладно, возможно, это пересекается с некоторыми сведениями, добытыми нашим руководителем операции.
— Штойером? Биг Маком?
— Да.
— Я бы ему совсем не доверял.
Бам!
Дверь захлопнулась, очевидно, от порыва ветра, и Дизель вздрогнул от ужаса. Проклятье! Он начал озираться в поисках выхода.
— Вот дерьмо! — еще раз громко выругался он.
— Что случилось? Почему там такое эхо? Где вы?
— На Фридбергштрассе, в старой квартире Леони.
— Зачем? — Голос Гетца звучал так ошарашенно, словно Дизель вдруг попросил его руки.
— Чтобы осмотреться. — Главный редактор лег на деревянный пол в гостиной, чтобы поменять перспективу, и уставился в пустой потолок. Ничего. Даже ни одной-единственной паутинки в углу.
«Так не может быть», — подумал он.
У него дома, когда там была уборщица, ворсинки ковра залетали даже в его комнату. А эта квартира простояла пустой в течение восьми месяцев?
— Слушайте меня внимательно, Дизель. — Голос Гетца внезапно изменился. Он теперь был не рассерженным, а скорее предостерегающим. Озабоченным. — Дверь была открыта?
— Да. Когда я пришел, она была лишь прикрыта. Здесь все выглядит так, словно кто-то недавно уничтожил все следы. Все настолько чисто, что по сравнению с этим отделение интенсивной терапии показалось бы просто помойкой.
— Еще раз. — Гетц никак не отреагировал на последнее замечание Дизеля. — Дверь, когда вы пришли, была открыта?
— Да, но…
— И здесь есть еще кто-то. Вы кого-нибудь встретили?
— Только бабулю у почтовых ящиков.
— Слушайте внимательно, Вы в опасности. Немедленно покиньте квартиру.
— Почему?
— Просто сделайте это.
— Но… — Дизель отнял телефон от уха: этот негодяй просто положил трубку.
Он уже хотел встать, но услышал музыку, похожую на приглушенные басы, вырывавшиеся из закрытых дверей дискотеки. Дизель лег на бок и приложил ухо к полу. Музыка стала громче. Он узнал этот хит. Этажом ниже кто-то бил в уши хип-хопом. И это встревожило его до глубины души. Письмо, которое он недавно поднял, было адресовано Марте Домковиц. Той самой Марте, которая, судя по табличке у звонка, живет на втором этаже. В той самой квартире, откуда как раз и доносилась музыка. Дизель торопливо поднялся и покинул квартиру Леони, даже не обернувшись. Ему было ясно одно: либо ему довелось встретить первую в его жизни семидесятитрехлетнюю женщину, увлекающуюся гангста-рэпом, либо музыка должна была что-то заглушить.
31
Она нажала на дверную ручку. Тяжелая противопожарная дверь в щитовую открылась без проблем. Китти сняла туфли и одну из них засунула под дверь, чтобы она не могла захлопнуться.
Босиком она прошлепала по комнате, вдруг ощутив себя гораздо более уязвимой.
— Дождись моего знака, — услышала она голос матери.
Он звучал еще тише, чем на кухне. Ее слова поглощались вентиляционным устройством технического помещения, благодаря которому во всей щитовой гудело, как в самолете.
— Я уже здесь, — ответила Китти. Она стояла у мешка с трупом, который лежал совсем близко от входа, прямо у первой полки.
— Нет! Подожди… не хочу… отвлечь.
— Слишком поздно. Сейчас или никогда. Рация уже садится.
Китти наклонилась, совершенно не уверенная в том, что мать вообще смогла услышать ее последние слова.
Она открыла застежку-молнию, и возникший при этом звук прозвучал в ее ушах так громко, как шум машины, убирающей листву, на полном ходу. Этот акустический феномен был присущ Китти еще с детства. Чем больше стараешься не шуметь, тем громче становятся звуки вокруг тебя. Когда она ночью хотела ускользнуть из дома на вечеринку, половицы при каждом ее шаге скрипели громче, чем в любое другое время суток.
Китти открыла мешок, показалась голова, и девушка взглянула на нее.
Он мертв? Или только спит? Не зная, что делать теперь, девушка скользнула взглядом по завернутому телу. Мешок для трупов показался ей похожим на гроб из мятого искусственного материала. Она посмотрела на середину груди и резко вскрикнула. Коротко. Не очень громко. Однако в ее ушах раздалось эхо, как будто она стояла в церкви.
Проклятье! Надеюсь, Ян Май этого не слышал.
— Что… с то… слу… тти?
Она не обратила внимания на обрывки слов матери. Сначала надо было проверить свои подозрения. Пошевелилось ли тело в мешке? Ее рука дрожала, когда она коснулась бледных губ. Никакой реакции. Где пульс прощупывается лучше всего? Она потрогала шею. Кожа как кожа. Плохо выбритая. Неприятная на ощупь. Как потрепанная тряпка для мытья посуды. Ее пальцы были невероятно холодными и почти не гнулись от волнения. Как будто ей только что пришлось без перчаток соскребать снег с лобового стекла.
