Вы меня не знаете - Махмуд Имран
Только когда мы оказались на маминой теплой кухне, я наконец расслабился.
– Мам, садись, поешь с нами, – говорю я ей в спину, пока она продолжает что-то жарить на плите. Странно чувствовать запах жареной еды утром, но в последний раз мы ели вчера в обед, так что желудок у меня не выпендривается.
– Что значит – садись? Если я сяду, кто коня накормит? – отвечает она и поворачивается обратно к плите. Она, похоже, улыбается, но ее лица мне не видно. Я вижу его, когда через черный ход входит Курт, и она, кажется, сейчас заплачет.
Я снова поворачиваюсь к столу. Блесс, похоже, постаралась специально для меня, и я, можно сказать, тронут. Я никогда не видел ее такой… Ну, может, красивой – это неподходящее слово, когда говоришь о сестре, но да, красивой. Я не видел ее такой красивой уже давно.
На ней вроде бы новое платье. Такого пыльного бледно-розового цвета, от которого ее лицо светится. И Кирино тоже. Беспокойство как будто немного сошло с ее лица, и она впервые за долгое время смотрит на меня так, будто рада мне. Смотрит так пристально, что я не могу вынести ее взгляда. Я мысленно перебираю темы, будто переключаю скорости. В ушах при этом лязгает.
– Курт, че там Гилти? – спрашиваю я, пытаясь понять, не слишком ли мама прислушивается к разговору. Беспокоиться, правда, не о чем. Она никогда нас не слушает. Мы для нее все равно что инопланетяне. «Вы-то, молодежь. Уже и на человеческом английском говорить разучились». Кстати, пока мамы тут нет, скажу вам кое-что. За этот уродский нигерийский акцент она бы мне всыпала, да, Блесс? Вот блин. Она заходит обратно. На чем я остановился?
Да, ну и тут мама приносит на стол штук сто кусочков жареной курицы. Курт, похоже, решает, есть ему или говорить. В конце концов он берет две ножки, откусывает громадный кусок и только потом вспоминает, что мы разговаривали. Он вытирает рукавом губы и, когда мама возвращается к плите, начинает рассказывать:
– Ну, короче, Джей Си наболтал Олдам, что это я его грабанул. Это дошло до Гилти.
– Вот говно, – говорю я.
– Да, бро. Говно и есть. Но прикинь. Гилти мне такой: «Да пошел он в жопу, этот сомалийский говнюк. Слишком долго он ошивался на нашей территории. Еще раз увижу его – замочу».
– Да ладно?
– Реально. А потом он такой: «Сто процентов это он увез ту девку под мостом. Кроме этого говнюка, никто бы не осмелился. Все думают, он ганста, но он просто мелкий пиздюк, которого Олды прикрывают. Думает, может с серьезными пацанами помериться, да хер там – получит пулю».
– Блин. – Я отодвигаюсь на стуле и хлопаю себя по ноге.
– И я такой: «Бля, чувак, если скажешь – я его замочу. Прям с удовольствием».
Курт начинает смеяться, и вскоре мы все вчетвером хохочем аж до слез. Так, что не можем остановиться.
Наконец мама отворачивается от плиты и машет в нашу сторону большой ложкой, которую держит в руке.
– Ну все, все. Прекращайте, бога ради. Вы же знаете, как говорят: сколько сегодня посмеешься, столько завтра поплачешь.
Когда «ужин» подошел к концу, мы поняли, что не можем просто взять и уехать. На улице много народа – слишком опасно. Так что мы остались. Это было как ленивое Рождество. Мы просто расслаблялись. Скинули обувь и валялись на диване или на полу на подушках, а мама приносила нам перекусы и напитки. Сложно объяснить. Наши жизни как будто поставили на паузу, и мы на некоторое время сбежали от них. Снова стали обычными людьми. Мне не хотелось, чтобы этот день кончался.
Когда рано утром на следующий день мы поехали домой, я давно не чувствовал себя так хорошо. Думаю, как и все мы. Блесс проводила нас до двери и обняла меня и Ки на прощание.
– Бро? Давай, пора ехать, – говорю я.
– Не, чувак. Я еще тут потусуюсь, – говорит Курт как-то мутно. – Вот, возьми ключи, я потом заберу. Пожалуй, я еще тут побуду, если твоя… Э-э… Мама не против. Мы с ней давно не виделись. Ну ты понял.
– Без проблем, – говорю я и смотрю на Блесс, которая юркает в кухню, где мама зачем-то готовит что-то еще.
– Ты потом сможешь нормально доехать?
– Ага, – говорит он. – Просто такси возьму.
– Так что, – я подтягиваю Курта ближе, – думаешь, нас пронесло?
– Ага, возможно. Гилти не верит, что это я был в притоне. Блин, мне даже кажется, он немного жалеет, что это не он грабанул Джамиля. Гилти его жесть как ненавидит.
– А что, если Олды их прессанут? Тогда что?
– Не, чувак. Пушки – ребята матерые. Ни под какими Олдами они не прогнутся. Да, войну они точно устроят, но я думаю, что нас не тронут, если мы сами не будем высовываться, – говорит он и поворачивается, чтобы идти обратно на кухню.
– Загляни завтра, если получится. Нам еще кое-какие детали надо обмозговать, – говорю я ему в спину и ухожу.
И вот что я вам скажу. Клянусь, в ту секунду я подумал, что на этом все. Конец. Нас не тронут. Но я не до конца понимал, с кем повязан Джамиль. Видимо, поэтому все и поменялось. Из-за одного типа, которого называли Фейс.
Перерыв: 15:00
26
На следующий день Курт заходит к нам, чтобы кое с чем разобраться. Во-первых, у меня в квартире куча денег, которую надо куда-то деть. Мне, честно говоря, не очень нравилось, что они здесь. Лучше бы их тут не было, и вообще я считал, что это деньги Курта, с которыми он может делать, что хочет.
Пока Ки готовила нам всем завтрак, я перевязывал деньги резинками. Раскладывая их на столе, я глянул на нее – снова красивая. Ну то есть она всегда красивая, просто теперь она вроде как снова светится. Одета она была обычно – серые легинсы и типа шелковый сиреневый топ без рукавов. Но честно, на секунду ее лицо в дневном свете стало похоже на старую картину. Я хочу сказать, она, Ки, была красивая. Не старая.
Я впустил Курта, и мы сели за стол.
– Блин. Я о них почти забыл. – Он кивает на стопки денег.
– Ну так что, ты придумал, что будешь с ними делать? Тут нормально так бабла. Могу достать тебе крутую тачку, если хочешь. M3, RS4 – что захочешь.
– Не, чувак. Я знаю, на что их пустить.
– И?.. – Мне интересно.
– Куплю себе свободу, бро. Попрощаюсь на хрен с такой жизнью.
– Че еще за свобода? Ты же не раб какой-нибудь, – ухмыляюсь я.
– Не, чувак, есть цена. Я же тебе говорил. В прошлом году я сказал Гилти, что хочу завязывать, и он такой: «Да пожалуйста, нигер, гони пятьдесят штук, и ты свободен». – И Курт пять раз растопыривает здоровые пальцы на обеих руках.
– Что-то не пойму… – Я реально не понял. – Чтобы выйти из игры, нужно заплатить?
– Блин, ну да. – Он поднимается со стула, чтобы взять из холодильника пиво, хотя сейчас только десять утра.
Заплатить, чтобы выйти? Как по мне, это уже не Камден, а реальная мафия, но Курт знает такое, чего не знаю я. Я оставляю его пить пиво, а сам отыскиваю старый рюкзак и набиваю его деньгами. Закончив, я удивляюсь, какой он тяжелый. Но пока я, не торопясь, загружал рюкзак деньгами, мне кое-что пришло в голову.
– Слушай, я одного так и не понял, – говорю я, возвращаясь на кухню, – как ты вообще влез в эту бандитскую тему? Помню, ты раньше был готов ножа получить, лишь бы не вступать в банду.
Курт отхлебывает пива и тяжело вздыхает:
– Долго рассказывать, чувак. Может, в другой раз.
Тут у него звонит телефон, он ждет пару секунд и берет трубку. Он кивает и агакает, и в это время к столу подходит Ки, держа в одной руке тарелку со стопкой тостов и с десятком жареных яиц – в другой.
– Нужны еще продукты, – говорит она одними губами, чтобы не мешать Курту.
Я киваю, но почти не обращаю на нее внимания, потому что напрягаю слух, пытаясь расслышать разговор Курта. Я вижу, как у него меняется выражение лица. Когда он наконец кладет трубку, я чувствую, что на этот раз выбирать между хорошей новостью и плохой не придется. Они обе плохие.
– Плохие новости, – говорит Курт. – Мы в дерьме.