Вы меня не знаете - Махмуд Имран

Перерыв: 10:45

24

Мы никак не могли в это поверить, но на следующий день слухи подтвердились. Джамиль был жив. Ну то есть я говорю, что слухи подтвердились, но подтвердила их Блессинг.

Блесс знала, что мы собираемся сваливать. Что Кира и Курт полетят первыми, а я – через несколько дней. Мы решили, что вмешивать в это Блесс слишком опасно. Так ее участие можно отрицать. Никто ее толком не видел. Она ни в кого не стреляла, все время была в маске и сразу уехала из той квартиры. И ко всему прочему, ей вряд ли что-то грозило. Она же просто девчонка, которая живет с мамой. Даже не тусуется. Сомневаюсь, что ее вообще знали, чтобы сдать. Так что последнее, чего бы нам хотелось, – это оторвать ее от мамы и пуститься с ней в бега. В этом просто не было необходимости, понимаете.

Но когда мы узнали, что полиция этим делом не занимается, все резко изменилось. Раз федералы ничего не вынюхивают, значит, бандам нечего бояться, и вскоре они начнут творить все, что банды обычно и творят. Пушки будут искать Курта. Олды будут искать нас всех. Джамиль нас точно сдаст. А у меня ведь еще мама и Блесс. Если Олды придут за мной, а я в это время буду в Испании, то, не найдя меня, они пойдут к маме. Просто чтобы нагадить.

И вот очередная уловка–22.

Если подключится полиция, банды не станут терроризировать наши семьи. Когда вмешиваются «Трезубцы» [12] или какие-нибудь другие подразделения, банды не лезут. Им, понятное дело, не хочется, чтобы полиция совала нос в их дела. Но если нам не светит расследование и пожизненный срок, тут другой недостаток – очень возможно, что бандиты захотят нас убить. Вместе с семьями. Поэтому нам нужно было вернуться. Даже не знаю, что хуже. Такая вот была ситуация. Может, лучше было позвонить в полицию, и дело с концом. Правда, я не из тех, кто может отсидеть пожизненное, сами понимаете. А Ки – тем более. Она вообще не такого склада. Уж поверьте.

Короче, когда мы вернулись после покатушек в метро, я позвонил Блесс и сказал, что в итоге мы не уезжаем.

– Х-хорошо, – сказала она, – я рада.

И повесила трубку, как будто больше тут сказать было нечего.

Мы вернулись в квартиру, и Курт с Кирой побросали свои сумки. Теперь оставалось только ждать. Чтобы понять, что делать дальше, нам нужно было больше информации. Пушки реально ищут Курта? Рассказал ли уже Джамиль Олдам про меня и Киру? Он вообще жив? А вдруг все, что сказал тот пацан в метро, полная херня? А если Джамиль все-таки жив, то насколько жив? В состоянии ли он вообще говорить?

Остаток дня мы провели, пытаясь придумать план В или даже план С или D, ну вы поняли. В первую очередь нам надо было выяснить, точно ли Джамиль жив, и если да, то что он сказал Олдам.

– Может, он им ничего и не сказал, – говорю я, когда мы едим пиццу из морозилки.

– С чего ты взял? – спрашивает Курт, ниточки сыра тянутся от его куска ко рту, как резиновые.

– Ну, просто его ограбили, а корешей подстрелили. Он потерял деньги и, главное, репутацию. Может, ему не хочется об этом трепаться.

Курт решает, что по-человечески есть пиццу слишком сложно, поэтому складывает два куска вместе наподобие бутерброда и засовывает всю конструкцию в рот.

– Мм… ну может, – говорит он, – может.

– Или нет, – говорит Кира и встает, чтобы выбросить остатки ужина в мусорное ведро.

За весь вечер мы так ничего и не решили, кроме того, что нам нужно больше инфы. И еще одно. Если он уже рассказал Олдам о нас, нам нужно подыскать новое место. И быстро.

Курт уже храпит на диване, и мы понимаем, что пора ложиться. Я киваю Кире, и мы потихоньку идем в спальню. Пока я пытаюсь придумать, где бы мы могли пожить, Ки поворачивается на бок лицом ко мне и кладет голову на локоть.

– Может, просто поедем в Испанию? – тихо говорит она.

– Не. Мы не можем. Ну то есть я не могу. Мама и Блесс. Вдруг они пострадают. – Тут меня осеняет. – Но ты-то можешь. Поезжай. Почему нет? Устроишься там, а мы потом к тебе приедем. – Я резко сажусь в кровати.

– Да конечно, – вздыхает она, – ты же знаешь, что я без тебя не поеду.

Я снова ложусь и некоторое время смотрю в потолок. Вскоре Кирино дыхание говорит мне, что она уснула. Я тоже засыпаю, голова Ки у меня на груди.

В ту ночь сны мне снятся дебильные. Как будто Ки – какая-то птица с яркими перьями, которая пыталась улететь. Но не могла, потому что я привязал к ее шее веревочку и она натягивалась каждый раз, когда Кира отдалялась. Она как будто душила себя – или это я ее душил. Но по крайней мере я проснулся до того, как убил ее. Хоть что-то.

На следующее утро в дверь стучат – так осторожно, что я еле услышал. Я проснулся и увидел, что Киры рядом нет, и на секунду вспомнил ее в образе птицы. Я потряс головой, чтобы выбросить из нее это видение, и пошел на кухню, где Ки готовила завтрак. И тут раздался этот тихий стук. Почти неслышный. Я и внимание на него обращаю только потому, что Ки прекращает мазать тост маслом и спрашивает:

– Это что, трубы? Или кто-то пришел?

Я смотрю на Курта, чтобы убедиться, но он, судя по лицу, даже до конца не проснулся. Сидит за столом и жует тосты, но его глаза еще не ожили.

И снова – тук-тук. И почему я не поставил на двери глазок? Помню, я, даже несмотря на панику, подумал, что надо бы это сделать. Я машу Кире и Курту, чтобы они спрятались, а сам, пытаясь не шуметь, подкрадываюсь к двери в носках. И вот опять. Тук-тук-тук. Бум-бум-бум – стучит в это время мое сердце. Я выжидаю. Прикладываю ухо к двери. И слышу шепот.

– Это я. Блесс.

Я открываю дверь, и вот она – крошечная, обернутая в облако дутой куртки.

– Заходи быстро. – Я втягиваю ее внутрь, хватая за запястья, которые торчат из рукавов как гладкие прутики. – Ты чего тут делаешь?

– Т-тот парень, Джамиль, – говорит Блесс, распахнув глаза.

В это время Курт выбирается из ванной, где спрятался. За ним – Ки. У обоих одинаковое выражение лица. Озадаченное. Вот так можно сказать.

– Привет, ребят, – говорит она, и Ки обнимает ее и гладит по лицу, как ребенка.

– Блесс. Детка, зачем ты пришла? Это опасно, – говорит Ки и вопросительно смотрит на меня.

Ответа у меня нет.

– А меня обнять? – вдруг говорит Курт и подскакивает к ней.

Щеки Блесс непонятно с чего заливает краска. Может, нервничает. В присутствии Курта люди обычно нервничают.

Мы смотрим на нее и ждем, пока она заговорит.

– Джамиль. Я с-слышала кое-что.

– Что? – спрашиваю я.

– Он жив. Ребята болтают. Но б-больше ничего не говорят. Его в-видели, а завтра выписывают из больницы.

– Тот парень в метро не пиздел, – говорю я Курту, который медленно кивает, все еще жуя тост.

– Слушай, тебе пора уходить. Тут опасно. – Я беру Блесс за плечи.

– Не в-волнуйся, я ухожу. Я не хотела звонить. – Она поворачивается к двери. – А, мама сказала, чтобы вы пришли на ужин. И коня захватили. – Она смотрит на Курта и снова краснеет.

При мысли о маминой еде Курт расплывается в улыбке.

– Может, придем, – говорю я, – посмотрим.

Джамиль был жив. Курт сделал пару звонков, и оказалось, что он даже уже поправился. Говорили, как и тот парень в метро, что пуля просто прошла насквозь. Скорее всего, он бы умер от потери крови, если бы не скотч, которым мы его обмотали. Короче, на следующее утро после того, как мы оставили его у баков, уборщики нашли там какие-то тяжелые мешки. Подумали, что это просто мусор. Короче, они уже собирались бросить их в измельчитель, как вдруг один мешок зашевелился. Бедные чуваки чуть не обделались и выронили его, так что Джамиль чуть не умер второй раз. Весь дом сразу встал на уши. Везде полиция. Джамиля тут же положили в реанимацию. Потом – в обычное отделение на несколько дней. А потом выписали, да и все. Полиция все разнюхивала, но серьезно они за дело пока не взялись, потому что, судя по всему, Джамиль пока ни на кого не указал. Они пытались выбить из него заявление, но он же, в конце концов, барыга и не собирался никого закладывать, чтобы не испортить себе репутацию. Тут Курт оказался прав. Вопрос в том, что будет дальше.