Зухра Сидикова - Стеклянный ангел
— Как выносили? — Миша с сомнением поглядел на худенькую женщину.
— А вот так… Сначала стул, потом Алешу. Тяжело, конечно, было, спина болела. Но что поделаешь? Ради ребенка пойдешь на все.
— Алеша сидел в подъезде часок, потом я его забирала. Ну, видно, чем-то помешал он этому… соседу нашему. Тот и высказал все, что думает о моем ребенке и таких, как он. Я в это время как раз вышла забрать его и все слышала.
— Вы ответили соседу?
— А что я могла ему ответить? Вы знаете, я так растерялась, что и слова не сумела произнести. А он зыркнул на меня глазищами своими наглыми и убрался в свою квартиру. Я Алешу схватила, еле до квартиры доволокла. Свалилась на диван и так я плакала, как никогда в жизни, думала — сердце разорвется. Алеша, бедный мой, утешает меня, гладит по голове, а у меня желание — пойти и убить этого подлого, гнусного человека.
Она взглянула на Мишу.
«Не может быть, — подумал он, — только не это…»
— Вы сейчас подумали, что это я его убила? Нет, не я… но мне его совсем не жалко было, понимаете? Я в первую же минуту, как узнала, что его задушили, подумала: поделом тебе. Хотя это не по-божески, не по-человечески.
— Вы знаете, кто его убил… — с уверенностью сказал Миша. Он вдруг понял, что она знает.
— Да, — сказала женщина, — знаю.
Она встала, вышла в коридор. Подошла к двери комнаты сына, прислушалась.
Вернулась, встала у окна.
— Не хочу, чтобы он слышал.
Помолчала, вздохнула глубоко, налила чай себе и Мише. Придвинула вазочку с печеньем.
— Угощайтесь, пожалуйста, за этими разговорами, забыла совсем.
— Спасибо, очень вкусное печенье. Вы рассказывайте, пожалуйста. Я внимательно вас слушаю.
Она кивнула, отпила глоток из своей чашки. Откашлялась. Видно было, что очень волнуется.
— Это началось где-то за две недели до убийства. Я тогда почувствовала неладное. Вижу с Алешей что-то происходит. Принесла его как-то из подъезда домой, вижу он беспокойный какой-то, встревоженный. Сразу за свой блокнотик схватился, что-то писать начал. Я потом подошла потихоньку, пока он спал, почитала. Стихи это были, — она улыбнулась, — просто стихи… О теплых руках, о лучистых глазах. Он ведь уже большой мальчик, понимаете? Четырнадцатый год ему, и несмотря ни на что, он ведь все-таки — мужчина. Вы понимаете? — слезы снова появились в ее глазах.
— Я понимаю, — сказал Миша.
— Я тогда осторожно начала его выспрашивать: не случилось ли чего, пока он в подъезде сидел. Не сразу, конечно, но не удержался, рассказал. Поделиться ему очень хотелось.
Женщина замолчала, а Миша испугался, вдруг не захочет дальше рассказывать. Именно сейчас, когда тайное вот-вот станет явным. Он задержал дыхание, боясь спугнуть, боясь не дождаться признания, и с облегчением перевел дух только тогда, когда она продолжила:
— В тот день, самый первый день, когда он ее увидел, шел дождь. Я помню, не хотела его относить в подъезд. Посмотри, говорю, Алеша, как льет, ничего же не видно. Посиди лучше дома, почитай. А он: «Нет, мамочка, посижу немножко, хочу посмотреть на дождь».
Ну, я его посадила, как обычно у окна, пошла в квартиру — обед готовить.
А эта девушка как раз поднималась в ту квартиру, к соседу нашему, и остановилась возле Алеши, и заговорила с ним.
А ведь до этого никто никогда с ним не разговаривал, кроме врачей и преподавателей в реабилитационном центре.
А тут девушка. Молодая, красивая. А может, она просто показалась ему красивой. Он, когда мне рассказывал о ней, так волновался, так радовался.
Она поговорила с ним о дожде, на прощанье пожала руку.
Ему впечатлений хватило на несколько дней, до следующего ее прихода. В этот раз она снова остановилась, и снова с ним поговорила.
— А вы сами видели ее? — стараясь не высказывать нетерпения, спросил Миша.
— Только в глазок.
— В глазок? — теперь уже пришлось скрывать разочарование. Неужели только в глазок? Разве можно рассмотреть человека через это маленькое, искажающее реальную картинку, отверстие в двери?
— Да, только в глазок. Специально как-то подкараулила. Выходить не стала, не хотела ее смущать. И спугнуть, знаете, не хотела. Алеша мой так счастлив был в то время. Настроение у него стало более ровным, упражнения начал делать. А раньше часто просто молчал, отказывался от занятий, плохо кушал. А в те дни его было не узнать. Я знала, что долго это продолжаться не сможет, но не хотела мешать тому хорошему, что происходило с моим сыном. Поэтому не хотела показываться ей на глаза.
— Вы в глазок хотя бы немного смогли ее разглядеть? — Миша все-таки надеялся.
— Нет, к сожалению, лица ее я так и не увидела. Она была в куртке с капюшоном, и волосы, знаете, у нее такие длинные были, как сейчас девушки носят, и на лицо ей падали. Так что я ничего толком не рассмотрела. Кроме того, пожалуй, что она была стройная, не очень высокая, но и не маленькая. И еще, вы знаете, я поняла, что она хорошенькая. Я почти уверена в этом. Ведь это даже по походке видно, по движениям. Красивая женщина и двигается особенно. Вы, мужчина, понимаете, наверное, о чем я?
«Да уж, — подумал Миша, — по этим делам я спец…»
— И что же, — спросил он, — вы видели, что она вошла в соседнюю квартиру?
— Да, она позвонила, ей открыли, и она вошла.
— Вы заметили, сколько раз она приходила к вашему соседу?
— Два раза в неделю. Во вторник и четверг.
— Все это продолжалось…
— Три недели.
— Значит, всего шесть раз?
— Да. Шестой раз был последним.
— Расскажите, пожалуйста, об этом последнем дне.
— Я отнесла сына в подъезд без пятнадцати четыре. Она всегда приходила к четырем, и Алеша уже заранее начинал готовиться, волновался очень. Просил меня всегда именно без пятнадцати четыре его выносить.
Потом я ушла и ровно в четыре видела в глазок, как она позвонила в его дверь, и он ее впустил.
Она обычно выходила где-то через полтора часа. Раньше я Алешу через час забирала, но с тех пор, как она появилась, он стал просить меня, чтобы во вторник и четверг я его позже забирала. Ему хотелось видеть ее еще раз, когда она уходила. Но в этот день она, видимо, задержалась. Когда я через полтора часа вышла за ним, позвала его от двери, но он мне знаками показал, чтобы я позже его забрала. Я вернулась за ним минут через десять, и увидела, что он плачет. Держит в руках какой-то конверт и плачет.
Я испугалась, подняла его со стула, отнесла домой. Усадила на диван, спрашиваю: «Что, Алешенька, что? Болит что-нибудь?»
А он слова сказать не может, и конверт мне протягивает.
Я конверт открыла, а в нем деньги. Много, много денег. Столько я за всю свою жизнь не видела.
Спрашиваю: «Сына, что это? Кто тебе это дал?»
А он бедный все плачет. Позже, когда немного успокоился, рассказал, что она поцеловала его на прощанье, сказала, что больше не придет. И дала ему этот конверт.
Несколько недель грустил мой Алеша, все просил, чтобы я его в подъезд выносила по вторникам и четвергам без пятнадцати четыре. А потом как-то успокоился, и ждать перестал. Недавно сказал мне, что когда-нибудь, когда выздоровеет, обязательно ее найдет.
— Вы больше ее не видели?
— Нет, не видела. Вечером полицейские заходили, спрашивали. Я сказала, что ничего не видела, Алешу не разрешила тревожить, сказала, что он ничего не понимает, плохо говорит.
— И все-таки, почему вы думаете, что это она… Может, кто-то другой?
— Я когда Алешу забирала, заметила, что дверь квартиры соседской приоткрыта. Я потом вернулась…
— И что?
— Вернулась, и заглянула в квартиру. Из коридора комната просматривалась… И там он лежал… Боровиков… без движения.
— Но почему же вы ничего не рассказали полиции?
— Вы, наверное, думаете, что я из-за денег промолчала, из-за денег покрывала преступницу?
Миша ничего не ответил, просто не нашелся, что сказать.
— Я не знаю, почему она убила его, — сказала женщина, — знаю только, что она не может быть плохим человеком. Она не пожалела для моего сына не только денег, она доброты своей не пожалела для него. За всю его жизнь она стала первым человеком, которого он полюбил. Кроме меня… Я не хотела ее выдавать… Если бы вы не пришли ко мне, я сама никогда бы не призналась. И не из-за денег, поверьте, совсем не из-за денег. Хотя, конечно, они нам очень помогли. Я на эти деньги купила Алеше коляску. Самую лучшую, японскую. Он теперь и по дому сам передвигается, и на улицу мы выходим, коляска легко в лифт заходит. Мой сынок теперь свежим воздухом дышит, и деревья видит вблизи, и цветы. Компьютер купили, для него это словно окно в мир, он на нем и стихи пишет, и рисует, и фильмы смотрит.
Жизнь Алешина гораздо лучше стала благодаря деньгам этой девушки. Разве я могла ее выдать? И сейчас не надо было… Но вы и сами узнали…
