Ли Чайлд - Без следа (сокращ.)
Я повернулся к вагону.
Парни из УВР повернулись к вагону.
Я сделал шаг вперед.
Они сделали шаг вперед.
Я остановился.
Они остановились.
Варианты: я вхожу в дверь номер один, после чего они входят в двери три и четыре. В том же самом вагоне. Мы можем кататься хоть до утра. Или поезд уходит без нас и я провожу минимум двадцать минут на пустой платформе наедине с этой далеко не самой теплой компанией.
Двери были еще открыты.
Я шагнул в вагон.
Они шагнули в вагон.
Я чуть выждал и резко дал задний ход. Назад на платформу.
Они дали задний ход.
Все замерли.
Двери закрылись перед моим носом. Как финальный занавес.
Пятьсот тонн железа, вздрогнув, стронулись с места.
В поездах R вагоны старой модели. С планками и водостоками. Раздумывать было некогда. Я уцепился за выступ водостока и втиснул пальцы ног на оградительную планку. Распластавшись снаружи двери, прижался к металлу и стеклу. Обнял внешний изгиб вагона морской звездой. МП-5 больно вдавился в грудь. Поезд набирал ход. Жесткий выступ туннеля шел прямо на меня. Затаив дыхание, я вмялся щекой в стекло.
Это было как гонка в кошмарном сне. Бешеная скорость, вой черноты, оглушительный шум в ушах, несущиеся мимо невидимые препятствия. Неистовство физической мощи. Ветер рвал на мне одежду.
И так ровно девять кварталов. А затем мы выскочили на «23-ю», и поезд дал по тормозам. Приклеенного к вагону, меня внесло в ослепительный свет станции на скорости тридцать миль в час. Я был расплющен словно моллюск. Головной вагон остановился в северном конце платформы. Я выгнулся, и двери передо мной открылись. Я вошел внутрь и рухнул на первое же попавшееся сиденье.
Девять кварталов. Достаточно, чтобы отбить тягу к метросерфингу на всю жизнь.
В вагоне было еще три пассажира. Никто на меня даже не взглянул. Двери закрылись. Поезд двинулся дальше.
Я вышел на «Геральд-сквер». До четырех утра оставалось десять минут. Я еще укладывался в свой график. Я был в двадцати кварталах и в четырех минутах езды к северу от места, где я «сел» на поезд на «Юнион-сквер». Слишком далеко и чересчур быстро для организованного ответного хода. Я поднялся на улицу.
Куда они могли двинуть?
Нью-Йорк. Двести пять тысяч акров земли. Восемь миллионов адресов. Я сортировал варианты, как вычислительная машина.
И не нашел ничего.
А затем я улыбнулся.
Ты говоришь слишком много лишнего, Лиля.
Я вновь услышал в голове ее голос. Из чайной во «Временах года». Когда она рассказывала об афганцах-боевиках: «Моджахеды — люди неглупые. Они умели хорошо запутывать след и возвращались на позиции, которые мы давно считали покинутыми».
Я повернул обратно на «Геральд-сквер». К поезду линии R. Чтобы выйти на углу 59-й и Пятой. Там, откуда рукой подать до старых особняков на 58-й.
Глава 10
В особняках было темно и тихо. Четыре тридцать утра. Поперек двери с одной-единственной кнопкой звонка — той, что была рядом с заброшенным рестораном на первом этаже крайнего дома слева, — красовалась ярко-желтая полицейская лента.
Лента выглядела нетронутой. Это означало наличие черного хода с задней стороны дома. Что было вполне логично, если помнить, что здесь был ресторан.
Я сместился на двадцать ярдов южнее, расширяя угол обзора. Между домами — никаких открытых проходов. Рядом с оклеенной лентой дверью находилась витрина ресторана. Но рядом с ней была еще одна дверь.
Архитектурно дверь принадлежала соседнему с рестораном зданию. И располагалась на первом этаже. Она была намного шире обычного. Черная, вся в царапинах и без дверной ручки. С одной лишь замочной скважиной. Без ключа дверь можно было открыть только изнутри. Я был готов поспорить, что за дверью — крытый проход. По моим прикидкам, сосед ресторана занимал две комнаты на первом этаже и три — этажом выше. Ибо на третьем блок уже был сплошным. Но ниже, на уровне улицы, шли крытые, невидимые снаружи коридоры, ведущие к задним выходам.
Я отступил в тень и стал ждать.
Город, который никогда не спит, по крайней мере расслабился.
Три минуты спустя в кармане завибрировал телефон.
Не сводя глаз со здания с рестораном, я отщелкнул крышку мобильника. И поднес его к уху:
— Да?
— В чем дело? — спросила она.
— Ты не явилась на встречу.
— Неужели ты ждал? Что случилось с моими людьми?
— Можешь за них не переживать.
— Мы все еще можем договориться.
— Да. Только теперь цена выросла. Семьдесят пять.
— Где ты?
— Прямо у твоего дома.
В одном из окон появилось движение. Едва уловимое глазу. Четвертый этаж.
— Нет, ты не у моего дома, — ответила она.
Но без уверенности в голосе.
— Где ты хочешь встретиться? — спросила Лиля.
— Не все ли равно? Ты ведь не придешь.
— Я пришлю кого-нибудь.
— Сомневаюсь. У тебя всего шесть человек.
Она уже начала что-то отвечать, но спохватилась.
— Таймс-сквер, — сказал я. — Завтра, в десять утра.
— Почему именно там?
— Хочу, чтобы вокруг были люди. Или так, или никак.
— Не вешай трубку, — попросила она.
— Почему?
— Я должна проверить, наберется ли у нас семьдесят пять тысяч.
Я расстегнул молнию на куртке.
В ухе я слышал дыхание Лили Хоц.
В пятидесяти ярдах от меня черная дверь открылась. Крытый проход. Из двери вышел человек. Невысокий, жилистый, смуглый. И крайне осторожный.
Я сунул мобильник в карман. Не закрывая его. И не выключая.
И поднял МП-5.
Пистолеты-пулеметы конструируются для ближнего боя, но «Хекклер и Кох» бьет в цель даже со ста ярдов. Я перевел переключатель режимов на стрельбу одиночными.
Человек подошел к бордюру. Посмотрел направо, затем — налево. Вокруг лишь прохладный воздух и слабая ночная мгла.
Он повернулся обратно к двери.
Я выждал, пока его тело получит импульс на шаг вперед. И выстрелил ему в спину. Точно в яблочко.
Человек покачнулся и упал замертво. Я послал в него вторую пулю, чтобы наверняка, и вновь достал телефон.
— Ты еще там? — спросил я.
— Мы считаем, — ответила Лиля Хоц.
«Запиши один в минус», — сказал я про себя.
Я застегнул куртку. Пошел. Я старался держаться дальней стороны Мэдисон и проскочил 58-ю на пару ярдов. Я пересек авеню и вышел из-за угла, прижимаясь к фасадам особняков. Мне нужно было оставаться вне линии обзора.
— Мне пора, — сказал я в сорока футах прямо под ней. — Таймс-сквер, завтра в десять. О'кей?
В сорока футах прямо надо мной она ответила:
— О'кей.
Я сунул телефон в карман и затащил труп в проход. И закрыл за нами дверь, тихо и осторожно.
В проходе тускло светила одинокая лампочка.
Я узнал труп по фотографии из папки Спрингфилда. Номер семь из девятнадцати. Имени я не помнил. Я обыскал его. Ни документов. Ни оружия.
Я отыскал внутреннюю дверь в здание и расстегнул куртку. Интересно, сколько времени им понадобится, чтобы хватиться запропастившегося дозорного? Меньше пяти минут, решил я. И скольких они пошлют? Вероятно, одного, но я надеялся, что их будет больше.
Они ждали семь минут и послали двоих. Внутренняя дверь открылась, и из нее появился первый. Номер четырнадцать в списке Спрингфилда. Он сделал несколько шагов к двери на улицу, и за ним тут же возник второй. Номер восемь.
Дальше произошли три вещи.
Раз: первый увидел, что дверь захлопнута. Без ключа снаружи ее не открыть. Следовательно, дозорный должен был оставить ее открытой. Но дверь заперта. Следовательно, дозорный должен быть где-то внутри.
Первый обернулся.
Два: второй обернулся тоже. Чтобы закрыть внутреннюю дверь — аккуратно, без шума. Я ему не мешал.
Затем он поднял взгляд и увидел меня.
Первый увидел меня.
Три: я застрелил их обоих. Двумя очередями в шею, по три выстрела в каждой.
Оба упали.
Минус восемь патронов. В остатке — двадцать два. Семеро — за решеткой, трое — в аду, трое — где-то внутри. Плюс Светлана и Лиля Хоц.
Я обыскал этих двоих. Ни документов. Ни оружия. Ни ключей. Значит, внутренняя дверь не заперта.
Я выждал.
В кармане завибрировал телефон.
Я вытащил его. Взглянул на окошко на передней панели. Абонент неизвестен. Лиля. Я не ответил. Разговоры мне надоели.
Моя левая рука в перчатке легла на ручку двери. Нажала.
До этого момента из двери выходили трое. Если кто-то ждет их внутри, у меня будет доля секунды, пока тот сообразит, кто перед ним — друг или враг.
В моем случае все проще. Любой, кого я увижу, — враг.
Я открыл дверь.
Никого.
Я смотрел на пустую комнату. Заброшенная ресторанная кухня. Давно разобранная и демонтированная. В самом центре — большой каменный стол. Холодный, гладкий и чуть вогнутый от износа. Возможно, раньше на нем раскатывали тесто для выпечки.
