Нацуо Кирино - АУТ
Но радость оказалась недолгой, и возбуждение схлынуло, когда Кадзуо увидел, как женщина достала что-то из сумочки и просунула в щель в бетонном покрытии над сточной канавой. Судя по звуку, который издал упавший предмет, это было что-то металлическое. Но что? Или, может быть, она сделала это намеренно, зная, что ее вчерашний обидчик где-то рядом? Нет, он был уверен, что она не заметила его. Поразмышляв, Кадзуо решил, что придет сюда рано утром, когда рассветет, и выяснит, что там лежит.
Подождав, пока она исчезнет из виду, Кадзуо поднялся и потянулся, разминая затекшую спину. Кровообращение восстановилось, и с ним вернулся зуд от укусов москитов. Расчесывая руку, он посмотрел на часы. До начала работы оставалось полчаса, так что надо поторапливаться. Мысль о том, что сейчас он увидит ее снова, наполнила его надеждой и страхом. Впервые за долгое время Кадзуо обнаружил в нудном испытании, на которое обрек себя сам, некое настоящее чувство.
________Он увидел ее почти сразу, едва вошел в комнату отдыха. Она стояла у автомата с водой, перешептываясь с пожилой женщиной, одной из тех, с кем Кадзуо видел ее чаще всего. На ней были выцветшие джинсы и застиранная джинсовая рубашка. Руки она скрестила на груди. Ничего нового, все как обычно, та же невзрачная одежда, что и всегда, но Кадзуо поразила произошедшая в ней перемена.
— Доброе утро, — пробормотал он, но женщина сделала вид, что не услышала.
Ее подруга, однако, улыбнулась и ответила ему кивком. Эта другая считалась одной из лучших работниц на фабрике, и даже бразильцы называли ее Шкипером. Ему захотелось сказать им что-нибудь, попытаться завязать разговор, но пока он вспоминал подходящие случаю японские слова, женщины перешли в раздевалку. Разочарованный, Кадзуо последовал за ними и, найдя вешалку, на которой висела его рабочая одежда, быстро переоделся и присоединился к собравшейся, как обычно, в углу группе бразильцев. Потом, стараясь держаться незаметно, закурил и бросил взгляд в сторону женщин.
В раздевалке не было ни перегородки, ни даже занавески, только ряды комбинезонов, так что наблюдению ничто не препятствовало. Он увидел ее твердый, суровый профиль, глубокие морщинки, пролегшие от крыльев носа к уголкам рта. Женщина была даже старше, чем ему казалось, примерно одного возраста с его матерью, которой недавно исполнилось сорок шесть. Кадзуо никогда не встречал настолько закрытой женщины, мысли которой никоим образом не отражались на ее лице. Конечно, ему больше нравились оставшиеся в прошлом молоденькие красотки, но сейчас его странным, непостижимым образом тянуло к этой загадочной немолодой женщине.
Она наклонилась, снимая джинсы. Пальцы с зажатой в них сигаретой мелко-мелко задрожали, и Кадзуо на секунду опустил глаза, но почти тут же, не удержавшись, снова поднял голову. Она смотрела прямо на него. Теперь на ней были бесформенные рабочие штаны, а джинсы лежали под ногами. Кадзуо покраснел от смущения, словно застигнутый врасплох мальчишка, но вдруг понял — женщина смотрит не на него, а сквозь него. Ее лицо не выражало ровным счетом никаких чувств. Что-то изменилось в ней, что-то произошло, и даже ее злость к нему как будто растворилась без следа. Она не думала о нем вообще, не замечала, и это было еще хуже.
Обе женщины вернулись в комнату отдыха, однако задерживаться не стали, а направились к входу в цех. Когда они проходили мимо, Кадзуо коротко взглянул на иероглифы, изображенные на ее нашивке. Потом, когда в комнате уже почти никого не осталось, потянул за рукав одного из бразильцев, знавшего японский.
— Прочитай, что здесь написано.
— Масако Катори, — ответил знакомый.
— Спасибо, — сказал Кадзуо.
— Понравилась? — рассмеялся тот. — По-моему, для тебя немного старовата, а?
Мужчина этот уехал из Японии в Бразилию более тридцати лет назад, но недавно вернулся, потому что потерял работу дома.
— Я ей задолжал, — серьезным тоном ответил Кадзуо.
— Деньги?
Если бы все было так просто, подумал Кадзуо, направляясь вслед за остальными вниз.
С той минуты, как он узнал ее имя, она стала для него особенной. Пробивая карточку учета, Кадзуо заметил, что выходной у нее приходится на каждую субботу. Заметил он и то, что накануне она отметилась только в 11.59, то есть чуть не опоздала. Но кроме этого обстоятельства, того, что она едва не опоздала на работу из-за него, их ничто больше не связывало. Взгляд Кадзуо наткнулся на пару высовывавшихся из-под полки бесформенных туфель на резиновой подошве, и он подумал, что они, должно быть, еще хранят ее тепло.
Торопливо вымыв и продезинфицировав руки, Кадзуо миновал контрольный пункт санитарного инспектора и спустился по лестнице, зная, что женщины уже стоят перед закрытыми пока дверьми. В рабочей одежде все они выглядели одинаковыми, в прорезях между маской и шапочкой были видны только глаза, и все же, скользнув взглядом по вытянувшейся очереди, он обнаружил Масако совсем близко, чуть впереди. Она смотрела на что-то, похоже на синие пластиковые мешки, предназначенные для сбора мусора. Что же могло привлечь ее внимание? Вытянув шею, Кадзуо заглянул в мешок, но там не было ничего, кроме остатков пищи. Когда он снова посмотрел на Масако, она ответила холодным взглядом.
— Извините, — сказал он, решив поговорить с ней хотя бы сейчас.
— Что?
Ее голос из-за маски звучал приглушенно.
— Я… мне жаль… — Это были единственные слова, которые удалось вспомнить. — Я хочу… поговорить, — добавил, запинаясь, Кадзуо.
Но прежде чем он успел продолжить, Масако отвернулась, всем своим видом выражая нежелание общаться. Кадзуо растерянно замолчал. Почему она так упорно отказывается хотя бы выслушать его? Ведь он всего лишь пытается объясниться. Кадзуо чувствовал себя самым несчастным человеком на свете.
Двери открылись, и рабочие потянулись в цех, во второй раз минуя санитарного инспектора. Дальше путь Кадзуо лежал в кухню, поскольку его обязанности заключались в подвозке продуктов к конвейерной линии.
Странно, но работа, всегда казавшаяся ему утомительно-однообразной, сегодня как будто превратилась в забаву. Кадзуо предстояло подвозить к конвейеру застывшие глыбы холодного риса. От его проворства зависела в некоторой степени работа всех остальных, поскольку из-за несвоевременного подвоза риса могла остановиться целая линия. Но в то же время это означало, что у него будет возможность чаще видеть Масако, которая вместе со своей подругой стояла возле раздаточной машины. Доставив первую порцию риса, он услышал громкий женский голос.
— Побыстрее, — говорила Шкипер. — Пора начинать.
Кадзуо поднял с тележки тяжелый чан и вывалил рис в машину. Занятая своим делом — она передавала подруге пластиковые контейнеры, — Масако даже не подняла головы, и Кадзуо, задержавшись на пару секунд, попытался рассмотреть ее с близкого расстояния. Даже не видя ее глаз, он сразу понял, что она чем-то обеспокоена. Шкипер тоже держалась не так, как всегда, не кричала, не шутила. Похоже, обеих что-то угнетало. И еще Кадзуо заметил, что у конвейера нет двух их подруг, красивой и толстушки.
8
— Где это ты была? — приветствовал ее знакомый голос, услышать который здесь и сейчас Йоси никак не ожидала.
Она только что вернулась домой и чувствовала себя совершенно измотанной. Сбросив туфли, Йоси вбежала в дом, уже зная, что увидит свою старшую дочь, Кадзуи. Она никогда и никому не говорила о том, что вообще-то у нее две дочери. Причина, заставлявшая не упоминать о старшей, заключалась в том, что собственный ребенок не вызывал у матери ничего, кроме неприязни.
Кадзуи шел двадцать первый год. В восемнадцать лет она бросила школу и сбежала из дома с мужчиной старше себя и с тех пор не подала ни единой весточки. И вот теперь после трехлетнего отсутствия дочь вернулась. Йоси шумно вздохнула-к естественному облегчению при виде дочери примешивалась настороженность: какие новые проблемы сулит неожиданный визит. После всего, что уже принес день, ей никак не хотелось каких-то сюрпризов. Она внимательно посмотрела в лицо Кадзуи, стараясь не выдать охватившее ее беспокойство.
Выкрашенные в каштановый цвет прямые волосы спадали почти до пояса, а рядом с Кадзуи стоял, вцепившись в эти самые волосы и вытаращив на Йоси большие темные глаза, маленький мальчик. Наверное, тот ребенок, слухи о котором дошли до нее года два назад, ее первый внук. Малыш был полной копией своего никчемного папаши и не вызывал никаких симпатий: худенький, бледный, с засохшей на щеке полоской соплей. Отец мальчишки был безнадежным неудачником, болтавшимся без дела по кварталу, не способным удержаться на работе, и вот теперь его сын смотрел на Йоси с таким видом, как будто знал, о чем она думает.
