Нацуо Кирино - АУТ
Все трое сели в автомобиль и уехали. Дзюмондзи пожал плечами. Пользоваться услугами чужих бандитов он не собирался, но если появится шанс подзаработать, то почему бы и нет? В конце концов, денег слишком много не бывает.
На небольшой улочке за вокзалом Хигаси-Ямато находился полузабытый суси-ресторан, специализирующийся на торговле навынос. Грязный навес, замызганный фургончик, паренек, скребущий туалетной щеткой ведерко из-под риса. Другими словами, одно из тех заведений, которые давно привлекают внимание департамента здравоохранения. И вот над ним-то, если подняться по пропахшей запахами пищи лестнице, находился офис Дзюмондзи.
Он взошел по скрипучим ступенькам, толкнул тонкую фанерную дверь с белой табличкой «Центр миллиона потребителей» и перешагнул порог кабинета, оснащенного одним компьютером и несколькими телефонами. За двумя столами сидели скучающего вида молодой человек и женщина средних лет с торчащими во все стороны волосами, которые популярны у девчонок вдвое меньшего возраста.
— Что нового? — спросил Дзюмондзи.
— Обычное затишье после ленча, — ответил мужчина, которому было поручено попытаться отыскать след мужа Кунико. — Как я и говорил, ничего из этого не получится.
— Если увидишь, что поиски чреваты расходами, брось, — проинструктировал Дзюмондзи, и молодой человек облегченно вздохнул.
Похоже, он с самого начала понял, что дело бесперспективное, и особенно не старался. Женщина, только что рассматривавшая ярко-красные ногти, подняла голову и посмотрела на босса.
— Вы не будете возражать, если я уйду сегодня пораньше, сразу после пяти?
— Никаких проблем, — легко согласился Дзюмондзи.
Он уже давно подумывал о том, чтобы уволить ее и заменить кем-то помоложе, но в конце концов пришел к выводу, что толку от этого не будет. Эта, по крайней мере, умела цеплять клиентов на крючок. Тогда, может быть, избавиться от парня? Некоторое время Дзюмондзи сидел, глядя в окно и представляя себя на месте Кунико. Интересно, откуда она ожидает денег? В последние месяцы он думал только о деньгах, а потому обещание Кунико пробудило в нем любопытство. Рядом с вокзалом, за заросшим травой пустырем, где планировалось возвести новую многоэтажку, опускалось большое летнее солнце.
7
Вслушиваясь в доносящиеся со всех сторон тихие, влажные звуки, напоминающие шелест покачивающейся в тумане травы, но на самом деле издаваемые насекомыми, он думал о том, как не похоже все это на Сан-Паулу, где стрекотание кузнечиков вызывает ассоциацию с разносящимися в сухом летнем воздухе ударами колокола. Кадзуо Миямори сидел в высокой траве, пригнув голову и обхватив колени руками. Над головой снова закружила стайка москитов, но, хотя они уже покусали его голые руки и теперь собирались повторить атаку, Кадзуо не шевелился. Он сам назначил себе испытание и не собирался сдаваться при первых же трудностях. Кадзуо часто устраивал себе самые разные испытания, боясь, что без них быстро превратится в плохого человека.
Просидев без движения некоторое время, он понял, что слышит не только насекомых, но и тихое, спокойное течение воды. Это не было приятное журчание чистого ручейка или стремительный бег горной речушки; звук напоминал глухое клокотание плотной, густой, темной жижи. Кадзуо знал, что звук доносится из закрытой сточной канавы, по которой, ворча, движется мутный поток, несущий мусор и даже тела мелких зверьков.
Трава вдруг зашуршала от налетевшего порыва ветра, и ржавый ставень за его спиной застучал, задребезжал, как будто ожил. Этот одиночный звук напомнил, что там, в темноте, скрывается за ставнями пустое здание заброшенного цеха. Вчера он прижал ее к ставню… От одного лишь воспоминания по спине Кадзуо покатились капли холодного пота. Что он наделал? В какое чудовище превратился? Стоило только отказаться от испытаний, ослабить контроль — и он стал совсем другим человеком, гадким, отвратительным. Кадзуо сорвал стебелек лисохвоста и щелкнул по нему пальцем.
В 1953 году, когда возобновилась прерванная войной эмиграция, отец Кадзуо Миямори покинул префектуру Миядзаки и двинулся через океан в Бразилию. Благодаря содействию уже жившего там родственника, он получил работу на расположенной в пригороде Сан-Паулу ферме, принадлежащей выходцу из Японии. Отец Кадзуо мечтал сколотить состояние. Довольно скоро иллюзии рассеялись, и стало ясно, что между японцами, получившими образование в относительно либеральной послевоенной Японии, и более традиционалистски настроенными довоенными иммигрантами, испытывавшими в Бразилии настоящие страдания, есть большая разница. Проникшийся духом свободы отец Кадзуо оставил ферму и устремился в Сан-Паулу, где у него не было ни друзей, ни даже знакомых.
В Сан-Паулу он обратился не к соотечественникам, японским иммигрантам, а к бразильскому парикмахеру, который и принял его на работу в качестве ученика. К тридцати годам отец Кадзуо не только вступил во владение парикмахерской и полностью освоился в новой жизни, но и женился на красавице-полукровке, которых в Бразилии называют мулатками. В скором времени у пары родился сын, Роберто Кадзуо. Все шло хорошо, но в год, когда Кадзуо исполнилось десять, отец погиб в дорожной аварии, так что мальчик не успел ни научиться языку далекой родины, ни познакомиться как следует с ее культурой. Пожалуй, единственным, что оставил отец сыну, было японское гражданство и имя.
Закончив среднюю школу в Сан-Паулу, Кадзуо поступил на работу в типографию. Однажды он увидел постер такого содержания: «ТРЕБУЮТСЯ! РАБОЧИЕ В ЯПОНИЮ! ОГРОМНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ И ОТЛИЧНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ!» Ему уже говорили, что бразильцам японского происхождения не требуется въездная виза и они сами могут определять срок нахождения в стране предков. Говорили, что тамошняя экономика на подъеме, что рабочих остро не хватает и устроиться не составляет труда.
Не спеша бросаться в омут с головой, Кадзуо порасспрашивал знакомого о положении в далекой Стране восходящего солнца и узнал, что Япония — наиболее динамично развивающееся государство в мире. В магазинах полным-полно самых разнообразных товаров, а недельный заработок больше месячного в Бразилии. Кадзуо всегда гордился своими японскими корнями и мечтал о том, чтобы когда-нибудь, если представится возможность, посетить родину отца.
Прошло еще несколько лет, и однажды Кадзуо случайно повстречал того самого знакомого, рассказывавшего ему о Японии. Тот только что вернулся в Бразилию, отработав два года на японском автозаводе, и теперь разъезжал по Сан-Паулу на новеньком сверкающем автомобиле. Кадзуо сразу проникся завистью к счастливчику. Экономическое положение в Бразилии было хуже некуда, и признаков улучшения не наблюдалось, так что, работая в типографии, о новой машине оставалось только мечтать. Кадзуо тут же решил, что отправляется за океан. Продержавшись два года, можно купить себе автомобиль, а если задержаться дольше, то и покупка собственного дома уже не будет казаться только мечтой. К тому же есть шанс пожить на родине отца.
Беспокоило лишь то, что мать может быть против такого приключения, но, когда Кадзуо рассказал ей о своих планах, она одобрила их без раздумий. Пусть он не знает ни языка, ни культуры, но в его жилах течет и японская кровь, и, конечно, соотечественники примут его как своего. Ей казалось, что все должно быть именно так — ведь это естественно. Да, конечно, есть бразильские японцы, которым удается посылать своих детей в колледжи, обеспечивая для них место в здешней элите, но у Кадзуо положение совсем другое. Он — сын парикмахера из бедного района города, и кому, как не ему, искать счастья за границей, чтобы потом, поднакопив деньжат, вернуться в Бразилию и добиться успеха уже здесь. Таким образом он пойдет по стопам человека, чей дух независимости живет в его крови.
Кадзуо попрощался с типографией, в которой отработал шесть лет, и спустя шесть месяцев сошел с борта самолета в аэропорту Нарита. То был знаменательный момент; он думал о своем отце, девятнадцатилетнем парне, приехавшем когда-то в совершенно незнакомую, далекую южноамериканскую страну. Кадзуо едва перевалило за двадцать пять, когда он прибыл в Японию с двухлетним рабочим контрактом.
Очень, очень скоро выяснилось, что на земле предков никому нет дела до того, какая кровь течет в его венах. Везде, начиная с аэропорта, на него смотрели как на гайдзина, иностранца, чужака, и такое отношение возмутило его. «Я же наполовину японец, — хотел крикнуть он. — Я гражданин Японии». Но для этих людей своим мог быть только тот, кто имел такие же черты лица и разговаривал на их языке.
В конце концов Кадзуо решил, что японцы вообще склонны судить о вещах по их внешним признакам и идея дружбы и братства, воспринимаемая его матерью как нечто само собой разумеющееся и включающая в себя родство или, по крайней мере, близость духовных основ, находит отклик и понимание лишь у немногих. В тот день, когда Кадзуо понял, что лицо и телосложение навечно обрекают его на статус гайдзина, сладкий дым надежд, связанных с Японией, развеялся. Ко всему прочему, и работа на фабрике оказалась еще менее интересной, чем работа в типографии в далекой Бразилии. Тяжелая, механическая, изнурительная, эта работа не только выматывала силы, но и подтачивала дух.
