Марина Эльденберт - Дневник Мелани Вэйр
Домой я вернулась с распухшими пальцами, но уже в гораздо лучшем настроении. Охладила шампанское, отрезала себе приблизительно четверть торта, которая заняла отнюдь не десертное блюдце. Притащила из гостиной журнальный столик на колесиках, водрузила на него бутылку шампанского, бокал и десерт, и с чувством выполненного долга плюхнулась в ванную.
«Что ж, – откупоривая бутылку, подумала я, – пришла пора провести ревизию собственной жизни».
Говоря откровенно, нихрена у меня не получилось. Я слила отношения с родственниками. Единственного мужчину, которого полюбила, подарила другой, да ещё и собственное тело проиграла Древней, которой давно пора на покой. Если бы сейчас надо мной висело табло со счетом, я бы ушла в тотальные минуса, а следом мрачный скорбный голос громко возвестил: «Мелани Вэйр, полная неудачница, жила ужасно и умрет кошмарно. Свои последние часы она предпочла потратить не на признание в чувствах любимому мужчине, а на карамельный торт и алкогольную шипучку». Траурный марш.
Ха-ха-ха.
Звонок мобильного заставил меня вздрогнуть, я поперхнулась шампанским, которое решила выпить залпом, закашлялась. Дэя никак не реагировала, из чего я сделала (правда, отнюдь не моментальный) вывод, что она ни от кого вестей не ждет. За время, что до меня доходило озарение, телефон затих и начал трезвонить снова. Чудом не навернувшись в джакузи, гоняя летающие в голове и в теплой воде пузырьки, я дотянулась до него, и, не взглянув на номер, пробормотала невнятное:
– Похоронное бюро «Древняя проститутка».
– Мелани, – голос Мамы.
Я чуть не выронила мобильник прямо в воду, но мне повезло: успела перехватить его второй рукой, и сейчас прижимала к уху.
– Мелани, прости, что сорвалась на тебя. Не знаю, что на меня нашло. Ты когда домой приедешь?
Я закусила губу, чувствуя, как дрожит рука.
– Ерунда, то есть… то есть я и сама много чего натворила, верно ведь? – к счастью, дрожь в конечностях подчистую компенсировал твердый, в чем-то даже веселый голос. – Прости, пожалуйста. Я не хотела, чтобы все так вышло. Правда. Можешь дать папе трубку?
– Мы расстались, Мелани.
– То есть… как? – я осторожно опустилась в джакузи, опасаясь, что ноги подогнутся в самый неловкий момент. Интересно, что бы Дэя ответила на перелом позвоночника? Она мне как-то рассказывала про замещение. Тебя выносит из чужого тела только после правильно проведенного ритуала или если аватар погибает. А оказаться запертой в калеке лет на пятьдесят-шестьдесят? У, да она сбесится!
– Вот так. Это не телефонный разговор. Так когда у тебя заканчивается семестр? Ели хочешь, я могу прилететь в Сиэтл.
– Нет, мам, прилетать не надо, – я вздохнула. Раньше ревела бы в три ручья, а теперь спокойно разговариваю. Спасибо Дэе за науку. – Я обязательно позвоню, тут плавающее расписание, не знаю, как получится с экзаменами, и… в общем, ты понимаешь.
– Конечно. Просто хотела сказать, что я люблю тебя, Мелани. Сожалею, что допустила, чтобы мы расстались именно так. И… не только. Но это тоже не телефонный разговор.
– Ты не виновата, Мам. Я тоже тебя люблю. Очень-очень. Ты даже не представляешь, что для меня значит твой звонок.
Слабое подобие смешка на том конце провода. Я представила, как Мама улыбается, и на сердце стало тепло. Мы поговорили ещё чуть-чуть, потом попрощались, как будто завтра мне правда предстояло идти в Университет на занятия. Шампанское я пила прямо из горла. До дна, пока не вышло все, и совершенно забыла про торт. Оставив его прямо в ванной, я завернулась в махровый халат и босыми ногами прошлепала на кухню к холодильнику. С волос текло, но я не обращала внимания на эту ерунду.
Вторую бутылку я прикончила, невзирая на сопротивление организма и обжигающе-холодный напиток, от которого горло просто сжималось.
«Да пофиг, – злорадно подумала я, – с больным горлом мне все равно уже не маяться».
Забравшись с ногами на постель, я дописываю эти строки и странно, но чувствую себя абсолютно трезвой. Рефлексия во мне померла в зародыше, я даже не могу проникнуться эмоциями последнего разговора с мамой и тем, что никогда не выполню своего обещания.
Знаете, умирать чертовски страшно, даже если вам хочется убеждать себя, что это не так, и за чертой вас ждет лучшая жизнь, свет, витание эфирным облачком рядом с такими же чистыми и светлыми, и бла-бла-бла. Давайте, скажите мне это в момент, когда анорексичка в темном балахоне тянет к вам свои бряцающие ручонки. Тогда мы с вами и поговорим, господа высокодуховные. Цинизм во мне сейчас зашкаливает все допустимые пределы. И ярость, которая не позволяет отложить в сторону дневник, ручку и в последние минуты своей жизни предаться власти пузырьков, слезам, соплям и нытью. Слава негативным эмоциям! Иногда от них тоже есть польза. Гораздо большая, чем от смирения и розовых облаков «все будет хорошо». Не будет. Если вы вляпались в дерьмо, Рука Великого Ура вас из него не вытащит. Барахтайтесь, иначе задохнетесь или утонете, потому что когда тонны срани сомкнутся над вашей головой, кричать будет поздно.
Такова мораль моей истории.
Точка.
Запись двадцать седьмая. 12 октября, 14:35
IX – XX вв.
Натан стал новой игрушкой. Изощренный убийца, он был в восторге от идеи безнаказанности и вечной жизни. Прежние забавы отошли на второй план. Жестокость, граничащая с безумием, стала частью его натуры, но он не представлял, что найдет свое отражение в хрупкой, миниатюрной и прекрасной в своей первобытной необузданности Дэе. Вместе они возводили боль и пытки на новые вершины, а провинившиеся перед ней становились объектами его пристального исследовательского интереса.
Первое время он плакал на могилах поверженных врагов – как мог бы плакать крокодил, глядя на потенциальный обед. У Натана это стало своеобразным ритуалом прощания с теми, кого замучил до смерти. Со временем привычка канула в Лету, а он нашел себе развлечение поинтереснее.
Раса измененных понемногу начинала набирать силу: Ордену, и Дариану приходилось прилагать усилия, чтобы мир не заполонили полчища кровожадных тварей. Дэя выбирала тех, кто в перспективе мог создать много проблем, и не переживала по поводу того, что их ряды прореживали. Её потомки порождали своих, цепочка раскручивалась, орденцы работали на износ, но это был бесконечный процесс.
В центре пристального внимания Натана оказалась забавная коалиция борцов со «злом». Орденцы для него были чем-то наподобие леденцов для лишенного сладостей ребенка. Слабые человечки временами проявляли недюжинную силу воли, терпение и гордость. В солдатиков Дариана было интересно играть. Вдвойне интересно было то, что Дэя запрещала такие забавы. Первое время Натан безоговорочно слушался её во всем, кроме этого.
Она держала его при себе: после того, как несколько волнообразных этапов взаимной страсти остались в прошлом, Дэя все равно не торопилась отпускать полюбившуюся игрушку. Мальчишка, столь изобретательный в своей изощренности, подавал большие надежды, и слепо ей восхищался. С каждым годом Натан становился все интереснее. Кроме того, он оставался единственным, влечение к кому не отступило даже спустя пару сотен лет.
Когда они познакомились, возраст его человеческой жизни насчитывал около тридцати. По меркам того времени он уже был долгожителем, но она обратила на него внимание из-за его разрушительного образа жизни скучающего безумца. Тем не менее, изменение сделало свое дело, вернув ему молодость, и «возраст идеального соответствия». Рядом с ней находился привлекательный мужчина, в котором при всем желании никто не мог заподозрить жестокого убийцу. Если, разумеется, он сам того не хотел. Такое случалось, и довольно часто.
Своему любимцу Дэя позволяла многое, прощая то, за что любого другого ждала бы весьма мучительная или – под настроение – быстрая смерть. Её забавляло и желание Натана заявлять на неё собственнические права: с мимолетными любовниками Дэи он расправлялся гораздо более изобретательно, чем с провинившимся измененными. Это умиляло, но лишь первое время. Приедается все, и она все жестче реагировала на его любовь и попытки оградить от других мужчин.
Неизвестно, сколько протянул бы на Натан со своими выходками, не появись на их горизонте Дариан. Он был единственным, чувства к кому у Дэи не ослабевали даже на протяжении веков. Чаще всего это была ярость и отчаянное желание хотя бы раз сбить с его лица маску совершенства и безупречности, перевернуть весь его мир с ног на голову и заставить смотреть на неё, как на равную. Иногда ей хотелось просто встреч с ним – оказавшись рядом, на мгновение притвориться, что не было всех тысячелетий и рек крови, разделяющих их. В минуты такой слабости Дэя чаще всего пребывала в состоянии меланхоличного полуэкстаза, и, приходя в себя, громила все, что попадалось под руку.
