Жан-Кристоф Гранже - Лес мертвецов
— Проверь все места, имеющие отношение к первобытной эпохе, — настаивала Жанна. — Книжные, музеи, библиотеки… Расспроси тех, кто там работает. Вдруг всплывет чье-то имя. Что-то необычное, странное… Он где-то там, я это чувствую.
— Жанна…
— У нас остались считаные часы.
29
— Без проблем.
— Точно?
— А то. Она не бронированная. Сделаю мигом.
Мишель Брюн вынул инструменты. На нем был рабочий комбинезон с логотипом фирмы «Замки Криос». Скрестив руки, Жанна смотрела, как он работает. Они стояли перед дверью Антуана Феро. Было девять вечера.
Брюн — необычный слесарь. Жанна познакомилась с ним в своем рабочем кабинете, когда его обвиняли в серии краж. В свои двадцать шесть он усвоил дурную привычку сохранять дубликаты ключей, которые делал в течение дня. А затем собирал улов. Бюстгальтеры. Грязные трусики. Журналы «National Gйographie». Ручки…
Жанна учла незначительность краж. А главное, она оценила незаурядные способности молодого клептомана к открыванию замков. Такой специалист мог оказаться полезным. Она не передала дело в суд. И освободила Брюна. Но сохранила папку с его делом. С тех пор она вызывала его время от времени. Для несанкционированных обысков.
— Готово.
Замок открылся. Жанну прошиб озноб. Рубикон перейден. Поздно отступать. Поздно думать о соблюдении закона.
Брюн толкнул дверь и пошутил:
— Уходя, закройте дверь.
Жанна натянула резиновые перчатки. Вошла в темное помещение. В квартире было жарко. Она осторожно прикрыла двери. Зажгла фонарик. Заслонила свет ладонью, чтобы его не увидели в окно. Было темно и тихо.
Дверь слева по коридору вела в приемную. Белые стены. Лепнина под старину. Лакированный паркет. Два-три стула. На низком столике — несколько книг. Не какие-нибудь глянцевые журналы, а выставочные каталоги, монографии. Здесь вы сразу погружались в интеллектуальную атмосферу. Переступив порог, Жанна обнаружила справа еще одну дверь. Открыла ее и оказалась в кабинете психоаналитика. В комнате для прослушивания.
Примерно такой она ее себе и представляла. Около тридцати квадратных метров. Справа книжный шкаф. В центре у окна под углом стоял письменный стол. Два стула. Слева кушетка, прикрытая желто-коричневым пледом. На полу красный ковер. Над кушеткой висела перуанская шаль. Тоже красная. Ей вспомнились слова Ингмара Бергмана на презентации «Шепотов и криков»: «Ребенком я представлял себе душу в виде дымчато-синего, похожего на тень дракона… Но внутри дракон был сплошь красный».[37] Она оказалась в комнате души. Казалось, сами стены пропитались звучавшими здесь голосами…
Жанна зашла за письменный стол. Приступила к обыску. Ежедневник с чистыми страницами. Безделушки. Карандаши. Ци записной книжки. Ни заметок. Ни имен. Она выдвинула ящик. Бланки для рецептов. Нетронутые. Французский фармацевтический справочник «Видаль». «Diagnostic and Statistical Manual» — американское руководство по диагностике и статистике психических расстройств… И ничего, что касалось бы пациентов.
А ведь ей представилась единственная возможность убрать жучок, установленный технической поддержкой. Обернувшись, она пошарила глазами над карнизом. Техники всегда действовали одинаково: Жанна подвинула стул, прихватила нож для бумаг. Взобралась на стул, пошарила над рамой. Вот и жучок — вмонтирован в стену прямо над окном. Она ковырнула ножом, и микрофон упал ей в ладонь.
Рядом с книжным шкафом Жанна заметила еще одну дверь. Подошла поближе. Бинго! Каморка в пять квадратных метров, где хранились архивы Феро. Простые полки, заставленные папками, в которых лежали исписанные от руки страницы. Психиатр работал по старинке. Она наугад вынула одну из папок. На каждого пациента Феро заводил карточку — фамилия, имя, адрес — и после каждого сеанса делал новые записи. То, что нужно.
Ей предстояло выбрать все досье на пациентов с фамилиями, похожими на испанские, и подходящих по возрасту — от пятидесяти и старше. Все равно что искать иголку в стоге сена. Если Феро унес ноги и тем более если он сам затеял расследование, он прихватил досье на старого идальго. И вообще, с чего она взяла, что фамилия у него испанская? У южноамериканца вполне может быть немецкая, русская или итальянская фамилия…
Сначала надо завершить обход квартиры. Жанна, вся в испарине, вышла из комнаты. В конце коридора была спальня. Двуспальная кровать. В левой стене — встроенные шкафы. Напротив кровати плазменная панель. Теперь ясно, что Феро жил здесь. Она обратила внимание, что ни на стенах, ни на прикроватном столике нет ни одной личной фотографии.
Противоречивые чувства охватили Жанну. С одной стороны, это открытие ее обрадовало. У Антуана Феро не было семьи. Ни жены, ни детей. А с другой, при мысли о его одиноком существовании, сосредоточенном вокруг рабочего кабинета, ей стало не по себе. Феро жил как студент. Без удобств. Без тепла. Без размаха. Такая жизнь не будоражит воображение. Но разве сама она живет иначе?
Она заглянула в выдвижные ящики. Трусы. Носки. Рубашки. Все темное. Вещей так немного, что сразу ясно: хозяин в отъезде. За раздвижными дверцами — гардеробная. Несколько костюмов из черной шерсти. Настоящий гардероб похоронного агента. Может, все свои легкие цветные вещи он забрал в Никарагуа?
Жанна продолжила осмотр. На полу у кровати валялись книги. «Пустая крепость» Бруно Беттельгейма. «Волшебная гора» Томаса Манна. «Евгений Онегин» Пушкина. Она полистала их. Потрясла. В надежде, что книга заложена фотографией. Ничего. Заметила письменный столик, втиснутый между окном и плазмой. Без компьютера. Она открыла ящичек. Перерыла блокнотики, листки и прочий бумажный мусор. Ничего. Феро растворился вместе со своими секретами.
Она прошла по коридору. Мокрая от пота майка липла к телу. Жанна нашла кухню и сунула лицо под холодную воду. Эта комната походила на все остальные. Чистая. Холодная. Безликая. Открыла холодильник: пусто. Прошла в ванную. То же самое. На полках — ни косметических средств, ни зубной пасты. В голове промелькнуло дикое подозрение: а что, если Феро жил здесь только в будни, а по выходным возвращался к семье, в роскошный особняк где-нибудь в Провансе? Но нет, тогда были бы фотографии, детские рисунки, письма. Феро — настоящий фанатик психиатрии. Одинокий человек, увлеченный лабиринтами мозга, «венской революцией», механизмом отцов.
Она вернулась в каморку с папками. Снова встала на стул и принялась за поиски. Вскоре она приноровилась. Надо направить свет фонарика в нужную сторону. Подхватить стопку папок. Положить ее на согнутую руку. Открыть первую страницу папки правой рукой, чтобы увидеть фамилию пациента. За два часа Жанна отобрала пять папок, подходивших к человеку, каким она его себе представляла.
Конечно, если брать широко.
Очень широко.
Карлос Вила, 57 лет.
Рейнальдо Рейес, 65 лет.
Жан-Пьер Венгас, 69 лет.
Клаудио Гарсия, 76 лет.
Томас Гутьеррес, 71 год.
Богатый урожай? Что-то не верится. И все же она проштудирует каждую папку. Она взглянула на последнюю, самую нижнюю полку. Затылок, виски, подмышки липкие от пота. К тому же пот смешался с поднявшейся пылью. На коже образовалась омерзительная корка.
Она опустилась на колени, чтобы взяться за последний ряд, и тут ее сердце замерло от страха.
В дверь постучали.
Это был не просто стук, а мощные удары. Отчетливые. Неистовые. Прерывистые. Словно запущенные изо всех сил камни. Жанна уронила фонарик. Она не сомневалась: это убийца.
Новые удары.
И треск дерева.
Дверь пытались выломать…
Жанна оперлась о полки. В крови бушевал адреналин. В голове заметались мысли. Подобрать фонарик. Сложить папки. Найти другой выход. Она наклонилась. Поскользнулась на бумажке. Рухнула на гору папок. Падение отрезвило Жанну. К ней вернулось хладнокровие. Она подхватила фонарик. Собрала толстые папки. Удары сыпались градом. Дверь едва держалась. Жанна вспомнила, что не опустила засов. К тому же при ней нет оружия.
Стоя на четвереньках, она продолжала собирать папки. Эти груды бумаги вдруг показались ей бесценными. Ее добыча, ее сокровище. За этим она пришла и без них не уйдет. Вокруг шуршала бумага. Страницы выскальзывали из рук. Засунув их под мышку, она осознала, что тишину квартиры разорвал новый звук.
Крик.
Рычание.
Ничего подобного она еще не слышала. Такое низкое и хриплое, что больно ушам. Нечто вроде звукового скребка, проникающего сквозь барабанные перепонки, царапающего нёбо и дерущего по горлу. Звук стал выше и перешел в протяжное воркование. Переливчатое, как у голубя.
Похоже на глиняный свисток, если несильно в него подуть. «Хоакин», — прошептала она. В этом крике ей послышался металлический голос с цифровой записи. Из тела адвоката вырвалось «оно»… Тварь пробудилась… И вернулась, чтобы прикончить Антуана Феро, как накануне убила Франсуа Тэна. Уцелевших не будет.
