Илья Бушмин - Ничейная земля
— Приходилось слышать, — не стал спорить Поляков.
— Почти все у нас в отряде, когда заходил базар на эту тему, говорили одно и то же. Это не они. Это водка. Она виновата. Но знаешь, что я думаю? Водка здесь не при чем. Она никого не убивает. Она просто застилает мозги, которые помогают нам в нашей обычной жизни быть теми, кем мы кажемся. Но мы настоящие… — Белый затушил сигарету в вырезанной из пивной банки пепельнице. — Мы настоящие — другие. Те мы, которые там, внутри. Звери. Понимаешь меня?
— Звери, — повторил Поляков, подталкивая его продолжать.
— Нас воспитывают словами «Драться нехорошо», «Девочек бить нельзя», «Старших надо уважать»… Все это для того, чтобы убить зверя внутри нас. Но убить его нельзя. Он только засыпает. А потом человек выпьет лишнего, у него отказывают мозги… И зверь внутри открывает глаза. И тогда, начальник, жди беды… Я человек. Да, я видел многое, видел кровь и даже сам пускал ее. Но все равно я человек. Но это не значит, что все вокруг — тоже люди.
Белый снова потянулся к сигаретам. Поляков не возражал, внимательно следя за ним и гадая, к чему пытается подвести его Сафронов. Закурив, Белый помолчал, собираясь с мыслями.
— Вот возьми, например, морских тварей. Есть дельфины, а есть акулы. Они выглядят одинаково: вытянутые носы, плавники, хвост. Но это не значит, что они одинаковые на самом деле. Так и у людей. Среди нас по улицам ходят те, у кого тоже есть голова, две руки, две ноги. Ведут себя, как все остальные. Но это не значит, что они люди и есть. То, что я говорил тебе о зверях, которые спят в каждом… Есть такие твари, которых внешне не отличишь от обычных людей, в которых этот зверь не спит никогда. Его разбудили, а может быть, он и не спал вовсе. Они здесь, начальник. Они рядом. Ты не увидишь разницы между человеком и зверем, но поверь мне, разница есть. Напившись крови, зверь не плачет, что он плохо поступил. Он спокойно закрывает глаза и засыпает.
Мрачнея с каждой фразой, Белый медленно покачал головой.
— Я видел многое. Не авторитет, хотя на зоне со мной не связывались. Не слабак. Кишка не дрогнет, если надо что-то сделать. Но я человек, потому что… Потому что от некоторых вещей поджилки трясутся даже у меня. А ведь я убивал собственными, б… дь, руками. Но… — Белый поднял глаза на Полякова. — То, что лежит там… Те трупы. Кости. Червяки, копошащиеся внутри. Крысы, которые радостно пищат, когда ждут то, что недавно ходило и смеялось. Человек на такое не способен.
Поляков вздохнул.
— Ты видел их.
— С моего пригорка хорошо видно овраг. Несколько раз я видел, как эти типы на крутых джипах мотаются туда. Гасят фары. Они приезжают, когда темно. А через несколько минут уезжают. Зачем? Что-то прячут. Так я решил. Не дурак ведь, но почему-то прикинул, что там бабло или какие-нибудь брюлики. И один раз я решил сходить туда и поискать их. Вдруг найду. То, что я там увидел… Начальник, я за мокруху сидел. Допекут сильно — я и сейчас порешить могу. Но знаешь, та картина… Я не могу уснуть без рюмки водки, потому что вижу все это, когда решаю закрыть глаза.
Вот почему он нашел работу. Уголовник, о котором говорили, как о крутом и опасном отморозке, с которым лучше не связываться, узрел зло, по сравнению с которым оказался жалким щенком.
— Ты кому-нибудь говорил об этом?
— Кому? В Яме? — угрюмо хмыкнул Белый. — Чтобы однажды вдруг оказаться в том же самом овраге?
— Ты видел их? Кого-нибудь?
Белый ответил не сразу, пытливо косясь на Полякова. Опер решил уже открыть рот, чтобы напомнить Белому его собственные слова про зверей. В этот момент задержанный заговорил сам:
— Пару раз. На улице, когда их тачки проезжали мимо моих ворот. Тогда жара стояла, я сидел на скамейке и пиво пил. А тут они. Два дорогущих огромных джипа. Окна приоткрыты, музыку слышно. В передней около водителя сидел, высунув руку, тот хмырь. Он курил и улыбался. Улыбался, понимаешь? Он вез людей, которых убил сам, на съедение крысам — и улыбался.
Поляков приблизился к Белому, с нетерпением задав главный вопрос:
— Сможешь его описать?
— Зачем? — непонимающе нахмурился Белый. — У вас есть его описание.
Поляков на секунду предположил, что перед ним сидит сумасшедший, живущий в собственной реальности. Или гениальный актер. Как он может так говорить?
— Что?
— Внизу. В коридоре. Когда вы вели меня в наручниках, я видел его рожу. Там, на стене.
Поляков медленно поднялся. Вышел из допросной, едва не забыв закрыть дверь. Он двинулся по коридору — сначала медленно, но с каждым шагом все быстрее — к лестнице и спустился на первый этаж. Мимо шли уставшие, собирающиеся домой или только заступающие на ночное дежурство, сотрудники. Поляков рассеянно кивал им в ответ на приветствия, а сам почти бежал вперед, выискивая глазами место, где могла бы висеть фотография.
Когда человек год за годом работает в одних и тех же стенах, его глаз «замыливается». Человек перестает замечать предметы, окружающие его каждый день.
Например, огромный щит с надписью «Их разыскивает полиция» с ориентировками на находящихся в бегах преступников и пропавших без вести жителей Промышленного района.
Все ориентировки на щите были стандартными — формата А4 — распечатками с фотографией или фотороботом в центре и кратким словесным портретом и другими необходимыми данными под изображением. На центральном, самом видном месте информационного щита находилась ориентировка, по размеру превышающая остальные почти вдвое. Все было сделано для того, чтобы в глаза бросалась именно она.
«Разыскивается!», — гласил жирный заголовок аршинными буквами.
С ориентировки на Полякова смотрел фоторобот человека, подозреваемого в убийстве Натальи Марфиной, дочери мэра, и еще девяти убийствах. Тот самый серийный убийца, от которого пять лет назад чудом спаслась сбежавшая из Ямы Рамиля Даутова — девушка, прокусившая маньяку руку.
Твою мать, ошеломленно подумал Поляков.
9
— Надо поговорить.
Катя добралась до дома уже ночью. Сил не было ни на что. Как назло, двор был забит автомобилями до отказа — для ее малолитражки не нашлось ни единого пятачка асфальта на длинной, вдоль всех 12 подъездов, территории двора. Пришлось поступить так, как иногда делал Костя, проживший здесь десяток лет и приспособившийся под местные реалии — оставить машину под окнами квартиры.
Открывая дверь, она старалась не шуметь. Но Костя не спал. Он сидел в гостиной перед телевизором и с хмурым тянул пиво из бутылки. И встретил ее не словом «Привет», а заявлением «Надо поговорить».
Стянув не высохший до сих пор форменный пиджак, Катя бросила его на кресло. Из кармана на пол вывалился блокнот. Вздохнув, она положила его на подлокотник и плюхнулась в кресло сама.
— Слушаю.
— Как-то я смотрел один сериал про полицейских. Там жена пилила своего мужа за то, что он постоянно пропадает на работе, а она этой его работой сыта по горло.
— Предлагаешь посмотреть этот сериал вместе?
— Я ничего не предлагаю, Кать. Я намекаю. Я себя чувствую, как та самая жена мента из телевизора. Ты на работе пропадаешь с утра до поздней ночи, и так почти каждый день. Черт, да я уже забыл, когда мы трахались последний раз!
Катя привыкла слушать мат, поскольку работала в мужском коллективе и общалась в основном с операми и уголовниками, но реплика Кости резанула слух.
— Костя… У тебя в бизнесе дела наконец пошли хорошо. Эта твоя сделка, которую ты два месяца готовил. Теперь сложности у меня. Ты не думал о том, чтобы постараться как-то облегчить мне жизнь, а не начинать с ходу выносить мозг? Я устала как собака.
— «Теперь сложности у меня», — повторил Костя. — Сложности. Может, поэтому у тебя твои мини-амнезии так часто стали бывать?
— Это не мини-амнезия.
— А что тогда?
— Костя…
— Нет, погоди. Что тогда? — он поднялся и всплеснул руками. — Когда я захожу в собственную спальню и вижу, как ты стоишь и смотришь на меня так, будто хочешь спросить: «А ты кто вообще такой?» — это нормально? Кать, может, тебе это… Ну… В девяностые, когда, как ты говоришь, у тебя эта байда только начиналась, психоанализ у нас не был распространен, правильно? И вообще, медицина шагнула вперед, и все такое. Может, тебе к специалисту обратиться? Провериться?
Катя стиснула челюсти.
— Погоди. Я что-то не поняла, чем именно ты недоволен. Тем, что я дома мало бываю, тем, что мы не трахаемся, или тем, что у меня с памятью небольшие… особенности?
— Особенности, — едко повторил Костя, всплеснув руками. А потом шагнул к креслу и, опередив пытавшуюся помешать ему Катю, схватил ее блокнот. Открыл на последней странице и громко прочел: — «Не ходи к оврагам!». Что это, Катя? Елки-палки, ты думаешь, это нормально?
Катя нашла в себе силы, чтобы встать и вырвать блокнот. Что-то в ее глазах заставило Костю сделать шаг назад.
